Тэсс из рода д'Эрбервиллей - Гарди Томас - Страница 38
- Предыдущая
- 38/97
- Следующая
Душный день сменился не менее душной ночью. Только трава казалась прохладной. Дороги, тропинки, фасады строений, заборы были теплы, как нагретый очаг, и эта полуденная жара обжигала лицо человека, бродившего в ночи.
Он присел на перекладину восточных ворот, стараясь разобраться в самом себе. Да, в этот день чувство заглушило рассудок.
Три часа прошло после неожиданных объятий, и с тех пор эти двое избегали друг друга. Она была словно в лихорадке, почти испугана тем, что произошло, а Клэр, человек нервный, предрасположенный к созерцательной жизни, был обеспокоен новизной, безотчетностью своего порыва и непреодолимой властью обстоятельств. Сейчас он едва мог дать себе отчет в том, каковы должны быть отныне их взаимоотношения наедине и в присутствии посторонних.
Приехав учиться на эту мызу, Энджел предполагал, что временное пребывание его здесь будет лишь случайным эпизодом в его жизни, мимолетным и быстро стирающимся в памяти; он думал, что отсюда, словно из занавешенной ниши, сможет спокойно созерцать манящий внешний мир и, обращаясь к нему, говорить вместе с Уолтом Уитменом:
но в то же время строить планы, как снова в него окунуться. Но вдруг случилось невероятное, и то, что прежде было всепоглощающим миром, превратилось в неинтересную пантомиму, а здесь, в этом якобы скучном местечке, чуждом всяких страстей, взорвалось с вулканической силой нечто новое, до сей поры ему неведомое.
Все окна в доме были открыты, и через двор до Клэра доносились привычные звуки — обитатели мызы укладывались спать. Этот дом, такой скромный и невзрачный, на который он привык смотреть как на временное жилище и отнюдь не считая его чем-либо достопримечательным на фоне окружающего пейзажа, — какое значение приобрел для него теперь этот дом! Старые, поросшие мхом кирпичные карнизы шептали ему: «Останься!» Окна улыбались, дверь приветливо манила, вьющиеся растения ему сочувствовали. Влияние женщины, находившейся в доме, оживило даже кирпич и известку, заставило их вместе с небосводом сгорать от страсти. Кто же была эта всемогущая женщина? Работница с молочной фермы.
Да, изумительным казалось то значение, какое приобрела для него жизнь скромной мызы. И не только новая любовь была тому причиной. Не один Энджел познал на опыте, что ценность жизни не во внешних изменениях, но в субъективных переживаниях. Чуткий крестьянин живет жизнью более полной, широкой, драматической, чем толстокожий король. И теперь Клэр убедился в том, что жизнь так же величественна здесь, как и в любом другом месте.
Клэр, несмотря на свою ересь, ошибки и слабости, был человеком с чуткой совестью. Для него Тэсс была не ничтожным существом, не забавной игрушкой, но женщиной, которой дарована драгоценная жизнь, и жизнь эта ей самой, страдающей либо радующейся, представлялась не менее значительной, чем могущественнейшему из людей его собственная жизнь. Для него весь мир сконцентрировался в Тэсс, и лишь пройдя сквозь призму ее восприятия, существовали для нее люди. Сама вселенная возникла для Тэсс в тот день и час, когда она родилась.
Это сознание, в которое он вторгся, было единственной возможностью существования, пожалованного Тэсс равнодушной Первопричиной, — всем ее достоянием, единственной предпосылкой ее бытия. Как же мог он считать ее существом менее значительным, чем он сам, хорошенькой безделушкой, которая скоро надоест? Мог ли он не относиться с величайшей серьезностью к чувству, какое — а это было ему известно — он пробудил в ней, такой пылкой и впечатлительной, несмотря на ее сдержанность? Мог ли он допустить, чтобы это чувство истерзало ее и погубило?
Ежедневные встречи с ней в привычной обстановке помогли бы развиться тому, что уже зародилось. Жизнь в такой близости привела бы к неясности, с которой плоть и кровь бессильны бороться. Не находя выхода из создавшегося положения, он решил на время не браться за ту работу, которую ему пришлось бы делать с ней. Пока причиненное ей зло было еще невелико.
Но не так-то легко было выполнить решение упорно ее избегать. С каждым ударом сердца его все сильнее влекло к ней.
Он решил навестить родных. Быть может, удастся узнать их мнение. Срок его пребывания здесь истечет меньше чем через полгода; затем, проведя еще несколько месяцев на других фермах, он уже вполне изучит агрономию и сможет начать самостоятельную жизнь. А ведь фермеру нужна жена, которая не украшала бы, словно восковая кукла, гостиную, а знала бы толк в сельском хозяйстве. В молчании ночи прочел он желанный ответ, но тем не менее решил отправиться в путь.
Однажды утром, когда на мызе Тэлботейс уселись завтракать, одна из работниц заметила, что мистера Клэра сегодня что-то не было видно.
— Да, — отозвался фермер Крик, — мистер Клэр поехал в Эмминстер, провести день-другой со своими родными.
Четырем влюбленным девушкам, сидевшим за столом, показалось, что свет солнечный внезапно угас и пение птиц смолкло. Но ни словом, ни жестом не выдали они своей тоски.
— Скоро его договор со мной кончится, — с бессознательной жестокостью флегматично добавил Крик. — Вот он, должно быть, и присматривает себе какое-нибудь занятие.
— А сколько времени он еще здесь пробудет? — спросила Изз Хюэт, единственная из четырех приунывших девушек, которая осмелилась заговорить.
Остальные ждали ответа, словно от него зависела их жизнь, — Рэтти, приоткрыв рот, разглядывала скатерть; ярче вспыхнул румянец на щеках Мэриэн; Тэсс, дрожа, смотрела в окно на луг.
— Точно я не могу сказать, у меня нет под рукой записной книжки, — с тем же невыносимым спокойствием ответил Крик. — Но ведь срок можно менять. Он, конечно, захочет поучиться уходу за телятами. Думаю, он у нас проживет до конца года.
Еще четыре с лишним месяца мучительного восторга, «радости, опоясанной болью», а потом — мрак непроглядной ночи.
В этот утренний час Энджел Клэр был уже в десяти милях от мызы; он ехал по узкой проселочной дороге, направляясь в Эмминстер, в приход своего отца, и вез корзиночку с кровяной колбасой и бутылку меду, которые миссис Крик посылала вместе с приветом его родителям. Перед ним тянулась белая дорога, и он не спускал с нее глаз, но видел не ее, а будущее. Он любит Тэсс. Следует ли на ней жениться? Вправе ли он это сделать? Что скажут его мать и братья? Что скажет он сам года через два? Это зависит от того, кроются ли в преходящей страсти семена прочной привязанности, или девушка вызывает в нем лишь чувственное влечение, которое не может быть вечным.
Наконец показался городок, окруженный холмами, красная каменная церковь времен Тюдоров, группа деревьев возле дома священника. Клэр повернул лошадь к хорошо знакомым воротам. У входа в дом он бросил взгляд на церковь и увидел у дверей ризницы группу девочек от двенадцати до шестнадцати лет, которые, очевидно, кого-то ждали; через секунду появилась девушка постарше, в широкополой шляпе и туго накрахмаленном батистовом платье, в руке она держала две книги.
Клэр хорошо ее знал. Он не был уверен, заметила ли она его, и надеялся, что не заметила, ибо в таком случае не нужно было здороваться и разговаривать с этой безупречной особой. Очень не хотелось ему к ней подходить, и потому он решил, что она его не видела. Это была мисс Мерси Чант, единственная дочь соседа и приятеля его отца; и родители Клэра втайне питали надежду, что когда-нибудь он попросит ее стать его женой. Она была знатоком антиномизма и Библии и сейчас, несомненно, шла заниматься с учениками воскресной школы. Клэр вспомнил страстных, напоенных летним зноем язычниц долины Вар, их розовые лица, забрызганные коровьим пометом, и ту, которая была самой жизнерадостной, самой нежной и пылкой.
Решение ехать в Эмминстер он принял под влиянием минуты и потому не уведомил родителей, намереваясь, впрочем, приехать к завтраку, чтобы застать их дома, так как после завтрака они имели обыкновение заниматься делами прихода. Он запоздал, и они уже сидели за столом. Как только он вошел, все вскочили, чтобы с ним поздороваться: отец и мать, брат, его преподобие Феликс, — священник в одном из городов смежного графства, заглянувший на две недели домой, и второй брат, его преподобие Катберт, — ученый, декан колледжа, приехавший на каникулы из Кембриджа. Мать носила чепец и серебряные очки; отец и на вид казался таким, каким был на самом деле: серьезный, богобоязненный человек, несколько худощавый, лет шестидесяти пяти; размышления избороздили морщинами его бледное лицо. На стене висел портрет сводной сестры Энджела, которая была старше его на шестнадцать лет; она вышла замуж за миссионера и уехала в Африку.
- Предыдущая
- 38/97
- Следующая
