Осенний свет - Гарднер Джон Чамплин - Страница 39
- Предыдущая
- 39/87
- Следующая
Джинни неуверенно — не то обиженно, не то сокрушенно — шагнула от порога.
— Это все хорошо на словах, — сказал Джеймс. — Со школьниками, может, оно так и надо. Но тут у тебя ничего не выйдет, вот увидишь.
Он раскурил трубку.
— Джеймс, ну что ты говоришь? — с укором, будто огорчившему ее любимому ученику, произнесла Эстелл.
— Папа, пойми ты наконец, — простонала Вирджиния.
Старик ничего не ответил, узкогубый рот его был плотно сжат, из трубки взлетали клубы дыма.
На лестнице послышались шаги — кто-то спускался вниз, — за спиной у Джинни появился Льюис и, обойдя жену, подошел к столу.
— Добрый вечер, Льюис, — приветливо сказала Эстелл. Мальчики Хиксы всегда были ее любимцами. Это они чинили ей забор, малярничали, подстригали у нее газон.
Льюис кивнул:
— Добрый вечер, миссис Паркс. — И двумя пальцами потеребил ус.
— Надо же, какая неприятность, — покачала головой Эстелл.
— Да, мэм, — согласился Льюис. Он вопросительно взглянул на Джинни, но она хмуро смотрела в стол — или на спокойно сложенные, в коричневых пятнах руки Эстелл? — он даже не мог сделать ей знак, что ружье снято. Она словно передоверила все Эстелл, хотя по ней и незаметно было, чтобы она особенно надеялась на чей-то успех там, где у нее самой ничего не вышло. Понурившись, Льюис искоса взглянул на Джеймса: старик стоял все так же — вредный, упрямый, точно седовласый козел.
А Эстелл спрашивала:
— Ну так почему же ты говоришь, что ничего не выйдет, Джеймс?
Вопрос ее прозвучал мягко, и, хотя было очевидно, что она намерена тут распоряжаться, так же очевидно было, что она готова внимательно и непредубежденно выслушать, что он ей ответит.
Старик, по-видимому, колебался, отвечать или нет. Прищурившись, он затянулся дымом и вдруг выговорил:
— Потому, что она первая начала, вот почему. Хорошо вам говорить, что виноватых нет, но Салли знала правила, когда сюда вселялась, а соблюдать не захотела. Хорошо вам говорить: начнем прямо отсюда, где стоим, словно бы ничего раньше и не было. На самом-то деле было. Я ей как на ладони ясно правила изложил, а она их соблюдать не пожелала.
— Я тебя вполне понимаю, — сказала Эстелл. Она потянулась через стол, словно хотела сочувственно к нему прикоснуться, хотя он стоял слишком далеко и руки убрал, одну спрятал в карман, другую держал у рта, сжимая трубку. — Только ведь никому из нас не нравится соблюдать правила, которые не мы устанавливали, — добавила она.
Он не ответил — не потому, что ему нечего было ответить, это Эстелл Паркс понимала. Мы же все живем, подчиняясь законам, которые нам даны, начиная хотя бы с закона всемирного тяготения. Но все равно он не прав, только не стоит сейчас об этом спорить.
— Мы знаем, что тебе было нелегко, Джеймс, — сказала она.
Джинни вдруг выпалила, покраснев и на минуту подняв взгляд на Эстелл:
— Для папы это было ужасно!
Глаза ее наполнили слезы. Припомнилась отцовская тирада в коровнике и открывшаяся ей пустота и горечь его жизни, его негодование против наступившего, как ему казалось, всеобщего вырождения.
— Я знаю, тетя Салли любила смотреть телевизор, но нужно ведь и папу понять. Он столько лет работал и жил по своим убеждениям, и...
— Ну конечно, — согласилась Эстелл. Ей это как будто все было еще понятнее, чем Вирджинии. — Может быть, если я поговорю с Салли...
— Она не хочет разговаривать, — выпалил Льюис и тут же, спохватившись, умолк и стал теребить ус.
— Не хочет разговаривать? — повторила Эстелл без тени осуждения в голосе, а просто с интересом.
Джинни неохотно подтвердила, сердясь на Льюиса:
— Мы к ней обращаемся, а она не отвечает. Видно, обиделась.
Эстелл выпрямила спину.
— Господи, надо же. — И стала с трудом выбираться из кресла. Льюис, с озабоченным видом, не раздумывая, подошел и стал сбоку и чуть позади, готовый помочь.
— Тебе не подняться по лестнице, — сказал, как отрезал, Джеймс.
— Ну, это мы посмотрим, — с напряжением произнесла Эстелл. — Спасибо, Льюис. — Она ласково, чуть рассеянно ему улыбнулась, уже стоя и разбирая палки. Она была в пальто и шляпке, но, видимо, забыла об этом. — Джинни, будь так добра, подойди ко мне с этой стороны. Вот так, хорошо. Поддерживай меня немного, вот-вот, спасибо. А ты, Льюис, здесь. — И они спохватиться не успели, как уже поднимались бок о бок с Эстелл по ступенькам, а Эстелл Паркс сосредоточенно улыбалась и руководила их действиями, медленно и трудно взбираясь вверх к дверям тети Салли и на ходу, заранее, окликая ее:
— Ау! Ау! Салли!
Достигнув верхнего этажа (ружья и бечевок капкана уже не было, остались только дырки от гвоздей в стене), Эстелл крикнула приветливее прежнего:
— Салли! Ты тут?
Все замерли.
— Салли?
В ответ молчание. Эстелл перед закрытой дверью — крохотная, усохшая, скрюченная старушка в синем пальто и шляпке — оглянулась на Джинни, поджав губы, и вдруг с озорной улыбкой громко сказала:
— Ну, все равно, я здесь побуду, поговорю с ней немного, чтобы ей не так скучно было. Пусть знает, что у нее, бедняжки, есть друзья. — Она снова повернулась к двери. — Можно мне войти, Салли? — Дернула ручку, улыбаясь, будто радуясь, покачала головой и задумалась, наморщив брови. — М-да, — произнесла она, обращаясь к закрытой двери.
Джинни предложила:
— Может быть, пусть Льюис принесет вам стул, Эстелл?
— Отличная мысль. Пожалуйста, Льюис.
Льюис сбежал по лестнице. И через минуту вернулся с одним из кухонных стульев. Усадил Эстелл.
— Знаешь, Салли, — громко сказала Эстелл, — ты меня удивляешь!
Джинни и Льюис затаили дыхание. Эстелл оглянулась, глаза ее улыбались. Кивком отпустила их от себя. Льюис присел над своим ящиком с инструментами, размышляя, уместно ли будет сейчас продолжать работу. Джинни попятилась к лестнице, постояла еще минуту и пошла вниз. Когда она уже открывала дверь на кухню, сверху вдруг послышался тонкий голос тети Салли:
— Это ты, Эстелл? Я, видно, вздремнула.
Джинни покачала головой, драматически возвела глаза к потолку и закрыла за собой дверь на кухню. Ни слова не сказав отцу, она прошла через кухню в гостиную посмотреть, что делает Дикки. Мальчик крепко спал перед камином, а в руках у него и вокруг на полу пестрели пластмассовые кубики — зеленые, желтые, красные.
4
Добрых полчаса Эстелл старалась, как только могла, образумить свою подругу, но безуспешно. Хоть бейся головой об стену. Оба они, и Джеймс и Салли, были упрямыми идеалистами, а спорить с упрямыми идеалистами дело безнадежное — это она усвоила за годы учительства. «М-да», — повторяла она, качая головой и посматривая на Льюиса, который сдирал краску с двери в ванную. Он мрачно кивал головой и продолжал работу. Это он верно придумал, конечно. Просто быть поблизости на случай, если рано или поздно понадобишься.
Она опять сказала, обращаясь к запертой двери:
— Салли, почему бы тебе не выйти и не поужинать по крайней мере? Ты бы тогда, может быть, взглянула на все иначе.
— Тебе хорошо говорить, Эстелл, — ответила старуха из-за двери, — но есть такие вещи, которые невозможно ни простить, ни забыть. Если положение становится просто невыносимым, разве это правильно — покориться и махнуть на все рукой? Слишком часто и слишком давно у нас в стране так поступают.
Эстелл вздохнула.
— Ну Салли, голубушка, при чем тут еще страна?
Голос Салли зазвучал выспренне:
— Не обманывай себя, Эстелл. Страна тут очень даже при чем. У одних есть, у других нету, в этом-то все и дело. Джеймс раньше меня в этом доме живет — вот и весь его сказ, поэтому, когда я сюда переехала, я уже должна была ему беспрекословно подчиняться. Пусть даже это меня и убивает.
— Ну Салли, честное слово!
— И не говори мне: «Салли, честное слово!», Эстелл. Это правда, ты сама знаешь. А если по справедливости, так это вообще должен быть мой дом. Старшая-то я. У нас в стране все достается мужчинам, испокон веку так было. Мы — словно негры. Я этому мальчишке пеленки меняла, таскала его на закорках, учила его шнурки завязывать, за ручку водила в школу, один раз даже спасла от бешеного быка — и вот мне награда! У него есть собственные взгляды, не спорю, он в своем праве их иметь. Но ведь и у меня есть свои взгляды, и нельзя же так разрешать противоречия — гонять старую женщину горящей головней и запирать ее в спальне!
- Предыдущая
- 39/87
- Следующая
