Несчастный случай - Гарднер Лиза - Страница 30

• Предыдущая
• 30/76
• Следующая

— Что ты хочешь этим сказать? Что все это значит?

— Что значит? Значит… Это значит, что я устал, — немного спокойнее, почти примирительно ответил Куинси. — Значит, что я не в себе. Значит, что мне хочется подраться. Но не с тобой. Так что давай не начинать. Забудь, что я сказал, и хватит об этом.

— Слишком поздно.

— Тебе тоже хочется подраться, а, Рейни? Она знала, что лучше бы промолчать. Знала, что Куинси прав и сейчас не время спорить. Ни одного пусть даже коротенького звонка за долгие шесть месяцев. Рейни дерзко выпятила подбородок и сказала:

— Может быть.

Куинси тоже поднялся из-за стола, а потом посмотрел на нее, и Рейни увидела в его взгляде невозмутимость и собранность, которых ей самой так сейчас не хватало. Да, он всегда умел держать себя в руках.

— Ты хочешь знать, почему у нас с тобой ничего не получилось? — спросил он, ясно и твердо выговаривая каждое слово. — Хочешь знать, почему все началось так — как нам казалось — здорово, а потом шарик даже не лопнул, а сдулся? Я скажу тебе почему. Все закончилось, потому что ты ни во что не веришь. Потому что ты не веришь даже сейчас, по прошествии года. Ты не веришь в меня и, уж конечно, не веришь в себя. В тебе нет веры.

— Это во мне нет веры? — вспыхнула Рейни. — Это я ни во что не верю? И так говорит человек, который может примириться со смертью дочери только при условии, что ее убили!

Куинси вздрогнул, словно от удара.

— Один ноль в пользу женщины в джинсах, — пробормотал он, и лицо его как будто закрылось и стало жестче.

Однако Рейни не отступила. Не могла отступить. С жизнью можно общаться только одним способом — драться с ней.

— Не умничай, Куинси, и не прикрывайся колкостями. Хочешь, чтобы я видела в тебе человека? Так веди себя по-человечески. О Боже, у нас даже спора настоящего не получается, потому что ты сбиваешься на лекцию!

— Я только говорю, что в тебе нет веры…

— Прекрати! Хватит! Ты не психоаналитик. Не пытайся всех лечить, а лучше будь человеком.

— Человеком? Последний раз, когда я попытался быть человеком, ты посмотрела на меня так, будто я вознамерился тебя ударить. Тебе не нужен человек, Рейни. Тебе не нужен мужчина. Тебе нужны либо надутая кукла, либо святой!

— Сукин сын! — крикнула Рейни и вдруг застыла с открытым ртом, потому что поняла, о чем он говорит. Куинси имел в виду ту ночь, их последнюю ночь вместе, в Портленде, около восьми месяцев назад. Они ходили на Пионер-сквер. Сидели возле «Старбакс» и слушали какую-то группу. Разговаривали, снимали напряжение, веселились. А потом пошли к нему в отель, потому что Рейни не хотела вести его в свою дыру. Ей было так одиноко. Она думала, как хорошо увидеть его снова. Рейни придвинулась ближе. Вдохнула запах его одеколона. Как ей нравился тот аромат. И почувствовала, как Куинси затих, почти перестал дышать, будто понял, что может отпугнуть ее даже вздохом. Он замер, а она подбиралась все ближе и ближе. Ткнулась носом ему в горло. Исследовала изгиб уха. И тогда что-то нашло на нее. Может, желание — у нее было так мало опыта по части настоящих чувств. Рейни хотелось просто прикасаться к Куинси, трогать его, лишь бы он оставался вот таким неподвижным, почти не дышащим. Она расстегнула пуговицы на его рубашке. Обнажила его плечо. Грудь у него была твердая — Куинси много бегал на протяжении нескольких лет — и теплая на ощупь. Волоски под ее ладонью слегка пружинили. Рейни положила руку на сердце и ощутила его биение.

На ключице и предплечье три маленьких шрама. В него стреляли из обреза — спас бронежилет. Она провела пальцем по этим шрамам. Куинси, суперагент. Куинси, супергерой. Удивительно…

Он вдруг схватил ее за запястье. Взгляд метнулся к ней. Впервые Рейни увидела его глаза такими — темными, сверкающими от затаившейся в них страсти.

А потом все прошло. Миг пролетел. Рейни замерла, мысли ее метнулись назад, к зеленым полям с желтыми цветами и спокойным, мягко журчащим речкам. Она продолжала прикасаться к нему, но теперь эти прикосновения стали другими, грубыми, бледной имитацией настоящего. Она делала то, чему ее научили в самом начале.

Куинси отодвинулся. Попросил, чтобы она дала ему минутку. Не дала. Рейни была унижена, смущена, пристыжена. И, оставшись верной себе, сказала, что виновата во всем сама, и ушла не попрощавшись. В последующие месяцы ей было легче слушать, как звонит телефон. Если он заставал ее дома, она всегда отделывалась несколькими словами, ссылаясь на дела.

Куинси был прав: она первая перестала отвечать на звонки. Но ведь он должен был понять, в чем дело. Должен был понять и приехать за ней. Но не приехал.

— От меня требуется быть терпеливым, — словно в ответ на ее мысли сказал Куинси. — От меня требуется быть настойчивым. От меня требуется сносить твои перепады настроения, твой норов. А твое тяжелое прошлое! Короче, от меня требуется быть всем. Но мне нельзя злиться и расстраиваться.

— Послушай, у меня и так хватает…

— У меня тоже хватает! У каждого из нас куча проблем. К сожалению, ты считаешь, что только тебе позволено быть капризной. Так вот, у меня есть для тебя новости. В прошлом месяце я похоронил дочь. Сейчас мои коллеги установили наблюдение за ее могилой. Я пытаюсь, но не могу дозвониться до своей бывшей жены, чьи родители могли бы, пользуясь своими связями, добиться снятия этого наблюдения. Я не просто зол, Рейни. Я, черт возьми, вне себя!

— Что ж, в этом твоя проблема — ты берешь пример с меня, хотя именно я должна брать пример с тебя.

— Я не могу быть для тебя совершенством, Рейни, особенно сейчас.

— Да мне не так уж это и нужно! — выпалила Рейни.

Куинси только покачал головой.

— Нужно иметь веру, — тихо сказал он. — Знаю, это трудно, но нужно верить. Есть плохие люди. Некоторые могут причинить тебе зло. Но не все. А пытаться избежать опасности, оставаясь в одиночестве, бесполезно. Одиночество — не защита. Я знаю. Я думал, что если буду держаться на дистанции от семьи, если не буду ни с кем сближаться, то мне ничего не грозит. Потом я потерял дочь, и мне не стало легче от того, что я не был близок с ней. Я развалился на части. Я ничего не могу с собой поделать.

— Куинси…

— Но я соберусь, — продолжал он, словно не слыша. — Я найду этого сукина сына. И если для этого надо быть злым, я буду злым. Если понадобится перестать спать и начать ругаться, я сделаю. Я буду таким, каким потребуется. А теперь, извини, мне надо попробовать дозвониться до Бетти. Куинси повернулся и пошел к машине. Рейни понимала, что должна сказать что-то, но то, что слетело с языка, оказалось сущей бессмыслицей.

— Если ты выжил сейчас, — закричала она ему вслед, — это не значит, что у тебя и дальше все будет так же хорошо. Если ты взял верх сейчас, это не значит, что ты победишь в конце. Всякое может случиться. Шакалов хватает. И… они повсюду, шакалы.

— Спокойной ночи, Рейни.

Он и не подумал остановиться. Если по справедливости, то это Рейни надо было попытаться остановить его. Странно она никогда об этом не думала, но в ее семье не удерживали никого и никогда.

— Старую собаку не выучишь новым фокусам, — пробормотала она в свою защиту.

Но Куинси был уже далеко, и ее никто не услышал.

Час был поздний, начали сгущаться сумерки. Сев в машину, Куинси взял сотовый телефон и набрал номер своей бывшей жены. Но снова попал только на автоответчик.

У Рейни не было сотового. Она зашла в ресторан и воспользовалась платным телефоном в фойе.

— Офицер Эмити? Позвольте вас угостить.

К девяти вечера Рейни совсем извелась и была как на иголках. Перед встречей с офицером Эмити — который предложил называть его Винсом, — она успела заскочить в мотель, чтобы принять душ. На автоответчике обнаружилось еще одно послание от адвоката, звонившего утром. Звали его Карл Миц, и ему не терпелось как можно скорее связаться с ней. Он оставил номер пейджера и номер сотового, но Рейни, изучив один и другой, звонить не стала.

• Предыдущая
• 30/76
• Следующая