Звезда по имени Галь. Заповедная зона - Желязны Роджер Джозеф - Страница 51

— Пап...

— Молли! Разве ты не с мамой?..

— Пап, ты только снеси это Мяусу, — она подала отцу старый, потрепанный мячик. — Ты скажи, я его жду. Скажи, пускай скорее поправляется, мы с ним будем играть.

Джек Герри взял мячик.

— Скажу, дружок. 

Да будет известно: первым оказался русский, Николай Белов, с него-то все и началось. Он сделал открытие миль за шесть от корабля назавтра после посадки, ведя самую обыкновенную геологическую разведку. Он мчался тогда во всю мочь на гусеничном джипе — американской машине, сработанной в Детройте.

Он почти сразу радировал на корабль. В рубке, по обыкновению, сидел штурман Престон О’Брайен — проверяя электронный вычислитель, он ввел в машину примерные данные для обратного курса. Он откликнулся на вызов. Белов, разумеется, говорил по-английски, О’Брайен — по-русски.

— Слушайте, О’Брайен! — взволнованно сказал Белов, узнав голос штурмана. — Угадайте, что я нашел? Марсиан! Целый город!

О’Брайен рывком выключил жужжащий вычислитель, откинулся в кресле и всей пятерней взъерошил короткие рыжие волосы. Конечно, для этого не было никаких оснований, но почему-то все они были убеждены, что они — одни на ледяной и пыльной безводной планете. Услыхав, что это не так, О’Брайен вдруг ощутил острый приступ клаустрофобии. Словно сидел в тихой, просторной университетской библиотеке, сосредоточенно обдумывая диссертацию, потом поднял голову — а вокруг полным-полно болтливых первокурсников, только что написавших сочинение по литературе. Была еще такая неприятная минута в Бенаресе, в самом начале экспедиции: его душил кошмар, снилось, будто он один, беспомощный, уносится куда-то в беззвездную черную пустоту… а потом он очнулся и увидел над собой свисающую с верхней койки могучую руку Колевича и услышал его густой, истинно славянский храп. И не в том только дело, что разгулялись нервы, уверял он себя; в конце концов, тогда у всех нервы пошаливали… уж такие то были дни.

Он всю жизнь терпеть не мог толчеи и многолюдья. И терпеть не мог, когда к нему врывались без спросу. С досадой он потер руки и покосился на свои уравнения. Конечно, как подумаешь, если к кому и ворвались без спросу, так это к марсианам. Вот то-то и оно.

О’Брайен откашлялся и спросил:

— Живые марсиане?

— Нет, конечно. Откуда они возьмутся живые, когда у планеты никакой атмосферы не осталось? Тут только и есть живого что лишайники, да, может, два-три вида песчаных червей. Мы таких уже видели возле корабля. Последние марсиане умерли, наверно, миллион лет назад. Но город цел, О’Брайен, цел и почти не тронут временем!

Как ни мало штурман смыслил в геологии, это показалось ему невероятным.

— Город цел? Вы хотите сказать, за миллион лет он не рассыпался в прах?

— Ничего похожего! — с торжеством объявил Белов. — Понимаете, он подземный. Смотрю, огромная дыра косо уходит куда-то вниз. Что такое, почему? С местностью она никак не сочетается. И оттуда все время дует, воздушный поток не дает песку засыпать отверстие. Ну, я и въехал туда на джипе, углубился ярдов на шестьдесят, а там огромный, пустой марсианский город. До чего же красивый город, О’Брайен!

— Ничего не трогайте! Неужели настоящий город?

— Думаете, я рехнулся? Вот я как раз делаю снимки. Уж не знаю, какая механика поддерживает противопесочную вентиляцию, но она дает и освещение — тут светло, прямо как днем. А какой город! Бульвары — как разноцветная паутина. Дома — как… как… Куда там долина Королей, куда там Микены! Никакого сравнения! Я ведь еще и археолог, О’Брайен, это моя страсть — вы не знали? Так вот, знайте. И разрешите вам сказать, что Шлиман полжизни бы отдал за такое открытие! Изумительно!

О’Брайен усмехнулся его восторженности. В такие минуты поневоле чувствуешь, что русские — неплохие ребята и, может, еще все как-нибудь уладится.

— Поздравляю, — сказал он. — Фотографируйте и возвращайтесь поскорей. Я предупрежу капитана Гоза.

— Постойте, О’Брайен, это еще не все. Этот народ… марсиане… Они были такие же, как мы! Такие же люди!

— Что? Люди?! Такие, как мы?!

В наушниках зазвенел ликующий смех Белова.

— Вот и я так же зашелся. Поразительно, правда? Самые настоящие люди, совсем как мы. Пожалуй, еще получше нас. Тут посреди площади стоят две обнаженные статуи. Так разрешите вам сказать, они сделали бы честь Фидию, Праксителю и Микеланджело. А изваяны они в пору нашего плейстоцена или плиоцена, когда по Земле еще рыскали саблезубые тигры!

О’Брайен что-то буркнул и отключился. Подошел к иллюминатору (в рубке был даже не один, а два иллюминатора) и стал смотреть на пустыню — вся она, сколько хватал глаз, горбилась однообразными буграми и холмами, они уходили все дальше и под конец тонули в клубах мельчайшего взметенного ветром песка.

Вот он. Марс. Мертвая планета. Да, мертвая, ведь только самые примитивные формы животной и растительной жизни как-то ухитрились уцелеть в этом суровом, враждебном мире, который так скупо оделяет их воздухом и водой. И все же некогда здесь жили люди — такие же, как он и Николай Белов. Были у них и искусство, и наука, и уж наверно разные философские учения. Когда-то они обитали на Марсе, эти люди, и вот их больше нет. Быть может, и для них тоже сосуществование стало трудной задачей — и они не сумели ее решить?

Из-под корабля неуклюже выбрались двое в скафандрах. О’Брайен узнал лица за прозрачными забралами круглых шлемов. Тот, что пониже ростом, Федор Гуранин, главный инженер; другой — его помощник Том Смейзерс. Должно быть, они осматривали хвостовые сопла, проверяли, нет ли каких-нибудь повреждений после межпланетного перелета. Через неделю Первая экспедиция Земля — Марс двинется в обратный путь; задолго до этого все снаряжение, все механизмы надо отладить так, чтобы они работали без сучка и задоринки.

Смейзерс увидел за иллюминатором О’Брайена и приветственно махнул рукой. Штурман помахал в ответ. Гуранин с любопытством поднял глаза, чуть помешкал — и тоже махнул рукой. Теперь замешкался О’Брайен. Фу, черт, как глупо! Почему бы и нет? Он ответил Гуранину широким дружеским жестом.

Потом усмехнулся про себя. Видел бы их сейчас капитан Гоз! Его аристократическое, кофейного цвета лицо так и расплылось бы в счастливой улыбке. Бедняга! Вот такими крохами добрых чувств он и питается.

Да, кстати, чуть не забыл! О’Брайен вышел из рубки и заглянул в камбуз — там Семен Колевич, помощник штурмана и главный кок, открывал консервы к обеду.

— Не знаете, где капитан? — спросил по-русски О’Брайен. Тот холодно взглянул на него, продолжая работать консервным ножом, и только когда вскрыл банку и выбросил крышку в мусоропровод, ответил коротким английским «нет».

О’Брайен вышел; в коридоре ему встретился маленький круглолицый доктор Элвин Шнейдер — толстяк шел отбывать свою вахту в камбузе.

— Не видал капитана, док?

— Он в машинном отсеке, — ответил корабельный врач. — Будет сейчас совещаться с Гураниным.

Оба говорили по-русски.

О’Брайен кивнул и пошел дальше. Пять минут спустя он распахнул дверь машинного отсека; здесь капитан Субод Гоз, еще недавно профессор Политехнического института в Бенаресе, разглядывал большую настенную схему двигателей. Капитан Гоз был еще молод — на корабле не было ни одного человека старше двадцати пяти, — но безмерная ответственность лежала на нем тяжким грузом, и оттого глаза его ввалились и под ними чернели круги. Казалось, его ни на минуту не отпускает страшное внутреннее напряжение. Да так оно и есть, подумал О’Брайен, иначе и быть не может.

Он передал капитану сообщение Белова. Гоз нахмурился.

— Гм… — сказал он. — Надеюсь, у него хватило здравого смысла, чтобы не… — он вдруг спохватился, что говорит по-английски. — Ох, простите, О’Брайен! — продолжал он по-русски, и взгляд его еще больше помрачнел. — Я только что думал о Гуранине; мне, видно, показалось, что это я с ним разговариваю. Извините.