Кембрийский период (Часть 1 — полностью, часть 2 — главы 1–5) - Коваленко (Кузнецов) Владимир Эдуардович - Страница 19

Когда епископ высадился на берег Диведа, до него дошли странные вести о том, что в столицу королевства явилась фэйри в монашеском облачении. Епископ забеспокоился. Сошел с тихоходного парусника и купил себе лошадь. Пара дней в седле — и ему рассказывали о сиде, совершающей чудеса. Перед самым Кер-Мирддином он слышал уже про Неметону, Немайн, Морриган и Аранрод. В оставшемся без священства королевстве происходило страшное и непонятное. Его преосвященство вспомнил, что некогда был воином, и поднял коня в галоп.

Город, по счастью, стоял на месте. Жители предместья выглядели удивительно счастливыми для жителей отлученной, пусть и неофициально, земли.

Епископ остановил коня, делая выбор. Сунуться сразу к королю или сначала собрать слухи? А вдруг король будет неласков? При уходе-то заказал возвращаться, кроме как по торговым делам на ярмарку, и тяжким гневом угрожал. Становиться мучеником Камлину было рано… И он повернул коня к гостинице.

Там тоже веселились — но сумрачно. Лорн ап Данхэм, старый знакомый, цедил сквозь зубы сидр, явно намереваясь надраться в стельку. Трактирщик, по работе, был трезв как стеклышко, и сердито косился то на старшую дочку, то на младшего отпрыска скотовода с холмов, что поставлял в "Голову Грифона" баранину. Ветеранский клуб молчаливо смаковал пиво, стараясь не глядеть на пустое кресло у огня.

— Кто умер? — спросил епископ.

— Все здоровы, — буркнул трактирщик, — все живы, всё как обычно… Только молоко с яйцами не помогло. Придется мне Туллу вон за того оболтуса выдавать. Обвенчаешь?

Что ж — свадебный пирок, хмель рекой, вольные речи между своими — лучший способ узнать городские новости. Лица светлеют, даже кузнец Лорн разгладился лицом. И язык развязал.

— Ваша Немайн, наша Неметона. Сама, сама. Сразу не узнал. Ты пойми — она человеком быть пытается. Тихая, вежливая. А норов-то внутри. Как бард запел на нее хулу, проступил. Краешком. Это она еще петь не стала… Так пугнула. Вот и стали с ней носиться, как с огнем. Знаешь, как на ладьях: кругом все смоленое, искра из фонаря наружу — и выбирай: гореть или тонуть. Ну, она заметила, конечно, и обиделась.

— И что?

— Ушла. А что ей делать оставалось, скажи? Она сама поняла, первой. Знаешь, как в первый день было? Все перед ней на цыпочках ходят. Глаза бегают, голоса дрожат, коленки подгибаются. Кланяются, любое слово поддакивают. Сладкие, будто патокой смазали. Ну, монах латинский не испугался — так он и не знает ничего о народе холмов. Нормально себя только Кейр вел — и тот как штырь железный заглотил. И только попривыкли — начинай сначала! Только хуже. Ну, она же чует. Но зла не затаила, убедилась, что всё плохо — ушла. Пешком. Великая сида. На плечо фурку с мешком, как солдат, в руки — посох. А платила за посох с киркой золотом. Настоящим, не листвой зачарованной.

— А ты?

— А я… Ну, поначалу вроде держался. А как узнал, кто она — не лучше других стал. Все понимаю, — но страшно ведь! Ходит по Кер-Мирддину древнее нечто, способное угробить всех обитателей даже случайно. По неловкости. Или под настроение. И так потом руки дрожали. День работать не мог, все заготовки запорол. Хорошо, не покалечился. И так весь город. Я вот думаю — не уйди она, и мы б сами себя так отделали… Безо всякой сидовской волшбы.

Епископ Теодор кивнул. Неизвестно, до чего дело могло дойти. Всё зависело от силы загостившегося божества. Иное могли попытаться изгнать или прикончить — кельтские боги смертны. Иному — начать приносить жертвы. А от иного — бежать, бросив город. Причиной окончательного выбора, могло послужить что угодно. И все-таки, прежде чем озаботиться спасением дальней души, следовало озаботиться душами ближними.

— Как все, — заметил епископ, — это не оправдание. «Все» вон, на Пасху "Распни его!" кричали. Душа-то у каждого человека есть, какая ни грязная, а у толпы — нет души. Ну, тебя хоть совесть теперь ест, — подсластил пилюлю, — а многих и нет. Ты хоть понимаешь, чего вы натворили-то? Что она сделала дурного? Склеила пару надломленных юных судеб? А заодно не дала согрешить до свадьбы. Наказала бродячего барда за языческие песни сильным испугом? Так поделом! Тому, кто Немайн для забавы спеть просит, надо сразу язык вырывать! А как увидела, что в городе её еле терпят — ушла.

Епископ Теодор махнул рукой. Сердце снова тревожно ныло. Он чуть-чуть не совершил очередную ошибку! Разминулся с адом всего на сутки! Ведь мчался спасать город — и наверняка напал бы на языческую богиню войны, чтобы защитить от нее Кер-Мирддин.

А нужно было поступать наоборот.

Большой беды не случилось. Случилась огромная. Горожане, как не крути, обидели богиню. Совсем не добрую. Триста лет в язычестве упорствовавшую. И вот, когда, приняв истинную веру, смирив грозный норов, она вышла к людям… Полуязычники ее оттолкнули.

Теперь она бродила в холмах, и ангелы бились с демонами за огромную душу. Демоница — или святая. Третьего пути у детей Дану не было. Раньше она откладывала выбор. Но — время пришло!

Епископ был настоящим ирландцем. А значит, здорового упрямства ему было не занимать, да и конь у него был хороший. Четыре ноги — больше, чем две. И если грозная Немайн намерена ходить пешком, то Камлин ее догонит! И хотя бы посмотрит на сестру святой Бригиты.

Перехват оказался делом непростым. Немайн упорно предпочитала нехоженые пути и козьи тропы. Всякий раз Камлин опаздывал, настигая только рассказы крестьян и пастухов, и все ярче перед ним вставал образ неуловимой богини.

Острые, как морда хорька, черты лица, высокий, но постоянно охрипший голос. Огненная грива волос неряшливо отромсана чуть выше плечей, зачесана назад. Темный бесформенный наряд. За спиной — мешок. В руках — маленькая, словно игрушечная, кирка. Которой сида колет камни и ковыряет холмы. Кусочки и комочки отправляются в мешок. Нормальные монахи так место для монастыря не выбирают, но что может взбрести в голову той, для которой жизнь в холме куда привычнее жизни на холме?

И всё-таки Камлин добился своего. Да, Немайн оказалась немного не такой, как рисовало воображение епископа. Волосы не отсвечивают огнем — наливаются темным соком молодых почек ольхи — её священного дерева. Лицо скорее круглое, чем острое, и лишь глаза, что постоянно щурятся, придают сиде хитроватый вид. И через напускную шаловливость всё равно сквозит нечто… бездна столетий, стылая, как осенние дожди. Немайн верх Ллуд относится к первому поколению рожденных на земле. Как Каин и Авель. Даже не глядя на огромные уши, которые, не просвечивай они на солнце нежно-розовым, Камлин мог бы и за рога принять, перепутать это создание с человеком невозможно. Живой ужас, черные крылья битвы, оборотень-стервятница. Сидит рядом, стрижет ушами, как жеребенок. Слушает.