Фотограф.Цикл рассказов - Шведов Сергей Владимирович - Страница 4
- Предыдущая
- 4/42
- Следующая
– Я соглашусь на явку с повинной только после того, как ты передашь мне деньги.
– Ну, старик, такие дела сразу не делаются. Сумма-то, согласись, приличная. Возьми для начала хотя бы часть.
– Я бы взял частями, но мне нужно сразу, – невольно процитировал я известного литературного персонажа. – Мысль о деньгах будет греть мне душу, когда я буду прохлаждаться на нарах.
– Ты сильно рискуешь, – покачал головой Чернов. – Тебя могут взять за жабры в любой момент. И тогда о явке с повинной не может быть уже и речи. Это сильно осложнит ситуацию и затруднит работу адвокатам.
– Я рискну. Назови время и место встречи.
– Давай договоримся так: ровно в одиннадцать вечера на этой скамейке будет лежать газета, а на газете, вот здесь в углу, ты прочтешь и место, и время.
– Любишь ты дешевые детективы, – усмехнулся я.
– Наш детектив не такой уж дешевый, – возразил Чернов. – Цена ему двести тысяч долларов.
Если честно, то мне предложенная им сумма казалась просто умопомрачительной. Я почти год проболтался в Чечне, где жизнь моя десятки раз висела на волоске и совершенно даром. Мне светили только похороны за казенный счет, а живому никто не дал и копейки. Надо отдать должное Чернову, он знал, кому и что предлагает.
Сеня Шергунов, увидев меня, пришел в ужас. Бежать он даже не пытался, но это только потому, что у него отказали нижние конечности. Он упал на чурбан возле своего проржавелого гаража и схватился рукой за сердце. С Сенькой мы учились в одном классе, он никогда не отличался ни ростом, ни здоровьем, ни храбростью, но это был единственный человек, которому я мог доверять. Шергунов никогда не продаст меня из корысти, ибо при всей своей скупости он человек настолько честный, что в нынешней нашей действительности таким делать абсолютно нечего, они обречены на вымирание, как мамонты. Нет, если Сеню начнут пытать раскаленным утюгом, то он, пожалуй, не выдержит, но в остальном он, безусловно, являл собой тот коммунистический идеал, о котором нам говорили в дни пионерского детства, и которого мы так и не достигли, а уж к счастью или к несчастью – это не мне судить.
– Следы крови отмыл? – прошептал побелевшими губами Сеня. – Гад ты все же, Игорь, а еще лучшим другом назывался. На моей машине! Ты что, не мог какой-нибудь «Мерседес» для этого дела угнать? Ведь любой же третьеклассник знает, что для таких дел машины у друзей не одалживают.
– Не скули, – вежливо попросил я. – Менты у тебя были? – А как же! – аж подпрыгнул на своем чурбане Сеня. – Ну, ты негодяй, Игорь! Ведь под тюрьму подвел. Я теперь соучастник убийства! Машка и так с утра дуется, а уж когда узнает про машину, она ведь меня на куски порвет. У меня же ребенок, мне на зону нельзя. Ну не ожидал! Как хочешь, от тебя не ожидал!
– Про «Москвич» ты ментам рассказывал?
– Что я, псих, по-твоему, чтобы самолично петлю на своей шее затягивать? Они про «Москвич» и не спрашивали. Спрашивали про твои «Жигули», правда ли они темно-вишневого цвета. Я сказал, что правда. Ведь они стоят только что отремонтированные. Вечер на них убил. Как другу, понимаешь?! Вот она, человеческая благодарность.
– Ты Чернова давно видел?
– Два дня назад. Случайно. Я мимо шел, а он с шикарной шмарой к ресторану подрулил. Кивнул мне свысока.
– Про «Москвич» ты ему ничего не говори, понял? И про «Жигули», что у тебя всю ночь простояли, тоже. А «Москвич» твой нигде не засвечен и пятен крови на нем нет. Если будешь молчать, то никто и не узнает, что я с тобой машинами поменялся на одну несчастливую ночь.
Шергунов самолично выгнал из гаража мои «Жигули» красивого темно-вишневого цвета и поставил на место свой «Москвич». Для верности он еще повесил на двери амбарный замок, хотя я лично с трудом представляю себе вора, который вздумал бы украсть такую, с позволения сказать, машину, при обилии куда более притягательных объектов.
– Еще одна просьба к тебе, Шергунов. Нужно проявить пленку и сделать несколько фотографий. Сможешь?
Сеня только обреченно махнул рукой. Уж если имеешь в друзьях киллера, то одной неприятностью больше, одной меньше, какая разница. Вообще-то, я ожидал от него куда более резкой реакции отторжения. Все-таки убивец, как-никак. А Сеня с детства придерживается гуманистических принципов, когда не только «не убий», но даже «не ударь». Куда же мы катимся, если даже наши самые морально устойчивые граждане не чураются общества отпетых негодяев, избравших сферой своей деятельности откровенный разбой с нанесением особо тяжких повреждений. Отсутствовал Сеня не более получаса. Мастером он был на все руки, и я не раз пользовался его услугами и не только по части ремонта автомобилей. Фотографии, которые он мне сунул в руки, были еще влажными.
– Я думал, что тут труп, – сказал он разочарованно. – А эту шмару я давно знаю.
– Какую шмару?
– Да Маринку Сычеву. Вот она рядом с богатым хмырем. В профессионалки, видно, подалась. Два дня назад я ее с Черновым видел. А какие надежды подавала…
– Какие надежды? Ты в своем уме?
– Я с ней в спортивном клубе занимался. Давно уже, лет, наверное, восемь назад. Из меня каратист вышел, как из собачьего хвоста сито, а Маринка блистала. Ей тренеры большое будущее пророчили. Я еще тогда подумал: на фига такой клевой девахе подставлять мордочку под чужие кулаки.
Новостью для меня было, что Сеня вообще подался в спортсмены. Да мало того, что в спортсмены, так еще и в каратисты. При его извечной неуклюжести и неповоротливости это была, прямо скажем, смелая авантюра.
– Зря смеешься, – обиделся Шергунов. – Я там за полгода десять кило сбросил. И вообще почувствовал себя мужчиной. Может быть, и до черного пояса допрыгался бы, но помешала женитьба.
– А ты, Сеня, ничего не путаешь по поводу этой Маринки? – С чего бы это, интересно, я путал? Она меня тоже узнала, даже поздоровалась.
– О том, что я у тебя был, никому ин слова. Тем более Чернову, если он у тебя вдруг объявится. – Да с какой стати Чернов ко мне припрется? Что он здесь потерял? Ты мне лучше скажи, зачем ты ввязался в это грязное дело? Да еще так глупо облажался.
– Попался я действительно глупо, но Игнатовича я не убивал. И за то, что я его не убивал, мне предложили сто тысяч долларов.
Сумма была столь несуразной и далекой от жизненных проблем Шергунова, что он только растерянно присвистнул в ответ.
– Я тебе позвоню сегодня, после одиннадцати. Не вздумай куда-нибудь соваться. Речь идет о человеческой жизни, и что еще важнее – о жизни моей.
Шергунов хотел мне что-то возразить, но я не стал его слушать, сел в свою темно-вишневую машину и укатил. С моей стороны было, конечно, большим нахальством появляться на улицах родного города на паленых «Жигулях». Но, во-первых, никакого другого транспорта у меня под рукой просто не было, а во-вторых, я почему-то был уверен, что мою машину не будут искать на оживленных городских магистралях. Ее будут искать во дворах, в тупиках, на пустырях, даже в гаражах, но никому, скорее всего, в голову не придет, что убийца будет разъезжать по городу вместо того, чтобы лечь на дно и затаиться. Таиться я и не собирался, может быть, потому, что не был убийцей. Вы будете смеяться, но я был абсолютно уверен, что со мной ничего плохого не случится. Первая растерянность прошла, и я был полон здорового оптимизма, присущего мне с детства. Считайте это врожденной наглостью – я не обижусь. К тому же меня вдохновляло, что я знал, кто убил Игнатовича. Знал я и человека, который организовал это убийство. Этот человек сейчас в возбуждении подсчитывает грядущие барыши, не подозревая даже, что жизнь его качается на волоске.
Мне пришлось довольно долго сидеть в засаде в ожидании объекта. Дело в том, что, странствуя по дому Игнатовича, я случайно заглянул в дамскую сумочку, принадлежащую Зябликовой Марине Сергеевне, двадцати шести лет от роду, разведенной. Адрес, где проживает вышеназванная гражданка, я запомнил, и теперь третий час томился в ожидании интересующей меня дамы. День выдался жаркий и душный, и крыша машины, которую я неосторожно поставил прямо под солнышко, раскалилась чуть ли не докрасна. Никто меня не потревожил в часы ожидания, да во дворе вообще никого не было, за исключением пинающих мяч подростков, двух молодых мамаш с малолетними чадами и трех старушек, которые, присев на лавочку у подъезда, нет-нет да и косили в мою сторону глазами.
- Предыдущая
- 4/42
- Следующая
