Психолог, или ошибка доктора Левина - Минаев Борис Дорианович - Страница 56

• Предыдущая
• 56/117
• Следующая

– Вы про какую опасность, Даш? Откуда вообще взялось это слово?

Она мягко улыбнулась:

– Да нет, это я так, Лев Симонович… Просто легкая провокация. Но вы не поддаетесь. И правильно.

Тут же заговорила о чем-то другом, но он еще сидел в ступоре, с трудом отвечая на вопросы, и пару дней ходил, просто никакой, не в силах ни о чем думать вообще, кроме того, что это было и как ему дальше жить.

А в целом она вела себя с ним… покорно. Совершенно тишайшая девочка, которая ничего не ждет, и ни на что не надеется, рада любому человеческому вниманию, просто как вежливый человек и как друг, готовая отвечать на все ваши вопросы и принимать любые ваши идеи.

После того разговора в кафе, когда она вот так его проверила, Даша с легкостью включилась в эту игру – общение, скользящее, легкое, призрачное, пустяки, дела, хотя какие у них могли быть дела, спокойно отводила его попытки поговорить о серьезном, о своем состоянии, говорила о книгах, о выставках, о том, что прочитала в Интернете, подробно выспрашивала о его работе, о детях, которых он лечил, я не доктор, я не лечу, да я знаю, знаю, вы не доктор, вы это мне уже говорили, я же не такая дура, как могу показаться, Даш, зачем это кокетство, вы совсем не дура, и я это знаю, вы очень умная девушка, с глубокими духовными интересами, стоп, ну вы опять начинаете издеваться, что я вам сделала, это у вас манера такая разговаривать, что ли, да нет, хотя может и манера, ну да, дурацкая, я знаю, просто мне кажется в последнее время, что вы как-то избегаете со мной разговаривать на определенные темы, на какие темы, ну на какие, о себе, о том, что вас тревожит, волнует, о том, что будет дальше, с кем будет дальше, ну с вами, черт побери, и с Петькой, и со всей этой ситуацией, так же не будет продолжаться вечно, я же вижу, что вы думаете об этом все время, знаете, доктор, вам и впрямь не хватает практики, вы что-то совсем не чувствуете, что у ваших больных на душе, у меня на душе в последнее время все легко и спокойно, я полностью выполняю все ваши рекомендации, читаю, рисую, мне нравится работа, мне нравится обстановка в нашем трудовом коллективе, потому что здесь никогда никого нет и никто не напрягает, и в тоже время я здесь нужна, ко мне хорошо относятся, и вы со мной разговариваете, это очень успокаивает, очень, очень, поверьте, а что там будет дальше, я пока не знаю, отложила на потом, когда окончательно прояснится в голове, ну хорошо, Даш, я рад, если так, простите, что лезу не вовремя, да нет, всегда пожалуйста, просто вы не угадали, я совершенно ничего не прячу и не скрываю, мне все нравится, я только прошу вас, если я что-то не так скажу или сделаю, вы не сердитесь, я очень боюсь только одного, чтобы у нас не испортились отношения из-за какой-то глупости, из-за какого-то моего поступка или слова, ладно?

Ладно. Конечно, ладно.

Ему вдруг и впрямь показалось, что она его мягко, нежно, но отстраняет, направляет в какое-то иное, правильное русло, чтобы избежать острых углов и невыясненных проблем, чтобы он не имел повода что-то подозревать с ее стороны, каких-нибудь там волнений или переживаний, она не хочет его терять, это да, но и ничего другого она не хочет, так ему казалось, но каждый, буквально каждый их выход за пределы кабинета, где она сидела, доставлял ему сущие муки – он не знал, ни как правильно идти, ни что говорить, ни куда ее звать, потому что там (где там? Ну, в том же кино, на той же выставке) могла возникнуть ситуация, в которой они окажутся слишком близко, слишком интимно, и он не сможет дальше тянуть эту линию, проскользнет что-то – слово, жест, взгляд, и он перестал ее звать, и она легко, хотя и с некоторой внутренней обидой, на это пошла, пусть так, значит, так надо, так лучше, просто будем сидеть и разговаривать, благо время пока есть, благо есть чай из электрического чайника, и сахар, и лимон, и можно просто пить чай, пить чай, пить чай…

Ему стало как-то легче, когда они вступили в эту зону (скажем так, третий этап отношений) – в зону незримого, неназванного договора о ненападении, где все было и запрещено, и разрешено одновременно, здесь были свои особенности, например, она стала иногда говорить с ним суше, немного жестче, ну и хорошо, ну и правильно, говорил он себе, хотя каждый раз это было довольно больно, и он ощущал эти уколы очень сильно, с другой стороны, в этой плавной, ненавязчивой линии то и дело проскальзывали какие-то откровения невзначай, какие-то проговорки, настолько многозначительные и действительно говорящие, что он сутками сидел, повторяя их про себя и пытаясь разгадать некие тайные смыслы.

Я как зеркало, сказала она однажды невпопад, все отражаю, любые слова, любые движения, любого человека, любую ситуацию, а на самом деле ничего своего у меня нет, вот никто не будет отражаться, и все, пустота, тишина, ничего нет, правда, страшно?

Наверное, вы правы, сказала она в другой раз, люди не должны рожать детей, дети заменяют им смысл их существования, это странно, но это так, люди думают, что живут ради детей, а они же должны понять смысл своего существования, не так ли, а смысла никакого нет, только дети, нет детей, и нет смысла, а почему, ведь бог зачем-то их создал, для какой-то цели, дети заслоняют эту цель, может, у кого-то цель стать убийцей или пророком, а он не видит, не понимает ничего, кроме детей, теплых, слюнявых, а вот выросли дети, и все, и что делать?

Я бы очень хотела, сказала она, листая журнал, знаете что, если б были деньги, уехать куда-то надолго, найти учителя, в монастыре, но не у нас, я наших монастырей не люблю, там все как в армии, дисциплина армейская, все в черном, это плохо, неправильно, нет, вот на Востоке, в горах где-нибудь, в Китае, в Индии, я бы сидела и слушала, я бы все понимала, честное слово, выучила бы английский, или китайский даже, ради того чтобы все понимать, все слышать, я была бы лучшим учеником, потому что я пустая, я готова ко всему, лишь бы мне рассказали интересно о том, что я только чувствую, о чем я догадываюсь, но не знаю, я так хорошо представляю себе это, полное забвение, ничего нет, это другая жизнь, и я уже другая, мне так этого хочется, как жаль, что нельзя, что этого не будет, мне не хватит смелости, а ведь многие так делают, я по природе своей настоящий ученик, покорный, послушный, правда?

И еще я бы очень хотела посмотреть, как вы с детьми работаете, как вы это делаете, не потому что я хочу стать психологом, вот совершенно не хочу, просто я хочу увидеть вас, почувствовать, как вы внедряетесь в другого человека, понимаете? Как вы лезете туда, как вы осматриваетесь в этой темной пещере, как вы что-то чертите, какой-то план, как вы освещаете ее своим фонариком, как вы ищите в ней выход, вот черт, даже жутко, но интересно, возьмите меня с собой, а?

Он долго думал над каждой такой репликой, но здесь не было намеков, здесь не было провокаций, просто она открывала ему что-то – нарочно, как бы слегка раздеваясь, это был странный вид флирта, как будто возможен такой флирт, флирт с головой, с мозгами, душевный, нет, не кокетство, когда подобные красивости легко говорятся, но они абсолютно пустые, здесь не было ни грамма фальши, он это чувствовал, здесь было именно мгновенное раздевание, в долю секунды, мгновенный стриптиз, и он с каждым таким ее монологом все больше влипал, попадал, приклеивался к ней, к ее загадке, к тому, что же там, за этой ширмой, какие идеи бродят, а то, что идеи бродят, он не сомневался, она вовсе не была спокойна, как утверждала, она искала выход, все время искала выход, напряженно, мощно, как машина искала выход, и значит, обманывала, водила за нос, и это волновало еще больше.

И еще она рассказывала ему про себя. Просто и без затей. Как жила в Свердловске, гоняла с мальчиками в футбол, всегда это любила, одна из всех девчонок, ходила в походы, чуть не утонула как-то раз, мать была перепугана смертельно, она считала ее ненормальной, футбол, походы, мужская компания, считала, что она помешана на парнях, орала, что не понимает, что это бред, думала, что ее трахает весь двор, вся школа, все ее друзья-туристы, откуда такая уверенность, смеялась Даша, ей очень хотелось уехать, куда-нибудь, потому что мама к концу школы сделалась невыносима, а друзья у нее были замечательные, хорошие мальчики, очень честные, она бы с удовольствием вышла за одного из них замуж, если б не мама, она представляла, что скажет мама, как будет с ней разговаривать, представляла эту свадьбу, и ей делалось просто плохо, она должна была сбежать далеко, куда-то подальше, в Москву, в Москве, конечно, сразу не поступила, денег не было, но пошла работать, год работала без прописки, без регистрации, жуткое время, но как-то удалось, еще не так было строго, только страшно иногда, на чужих квартирах, в самых противных районах, иногда видела такое, что не приведи господь, потом все-таки поступила на заочный, на журфак, устроилась сначала в магазин продавщицей, потом няней, потом секретаршей, так постепенно попала в редакцию, начала даже что-то писать, но поняла, что это не ее, мечтала попасть в информацию, делать хоть крошечные заметки, ее заметил Сережа, стал воспитывать, давать задания, потом попросил помогать ему в работе, делать звонки, она была страшно рада, верила каждому слову, сидела до ночи на его дежурствах, контролировала его заметки, звонила, проверяла, стала его тенью и однажды, совершенно незаметно, очутилась в его постели. Долго была счастлива, просто на седьмом небе, что так все удачно сложилось, пока не поняла, что что-то не так. Дальше вы знаете.

• Предыдущая
• 56/117
• Следующая