Психолог, или ошибка доктора Левина - Минаев Борис Дорианович - Страница 8
- Предыдущая
- 8/117
- Следующая
Наутро (довольно рано) позвонила Даша и, резко перейдя на вы, сказала ему такую вещь:
– Лев Симонович, спасибо вам, вы, наверное, очень способный врач. – («Я не врач», – подумал про себя Лева.) – Я больше не буду пить, конечно. Чесслово. Я иногда пью, выпиваю, вернее, но это все неправда, не бойтесь. Я не настолько это люблю. У меня к вам другой вопрос: а как мне дальше жить? Вот вы знаете Сережу, знаете Петьку, знаете меня, а что мне делать, а? Давайте встретимся?
… Они встретились. В Пушкинском музее. Ходили по залам, смотрели картины, говорили.
В этот момент Лиза как раз собралась уезжать, он был страшно подавлен, абсолютно растерян, смят, и утешать Дашу ему было трудновато. Поэтому, чтобы не впадать в депрессию и в пафос, он сразу предложил ей конкретное решение:
– Даша, знаете что, а давайте вы смените работу. На старой работе, я понимаю, что вы ее любите, вас там все жалеют, женщины горой за вас и все такое – но там все вас вгоняет в эту тоску. Все напоминает о том, что произошло. Переходите куда-то.
– А куда? – испуганно спросила она.
– Да хоть к нам в контору. Институт социологии, – торопливо поправился он. – Зарплата, конечно, другая, чем в редакции, но я вообще-то не уверен, что вы так уж сильно потеряете… Как ни странно, секретарше платят больше, чем научному сотруднику. Мы-то приходим раз в неделю, а директор все время на месте, у него там коммерческая деятельность, переговоры, факсы, делегации. Я думаю, он будет вам нормально платить, тем более, вы из такой фирмы. Я знаю, ему нужна как раз секретарша.
– Только раз в неделю? – задумчиво спросила она. – А бывает, что чаще?
– Что? – не понял Лева. – Вы про что?
И почему-то сразу мучительно покраснел.
Рано утром 6 августа в квартире Левы Левина раздался звонок. Звонила Лиза, его бывшая жена, из Америки.
– Здравствуй, Лева, – сказала она так отчетливо, как будто находилась не в Нью-Йорке, а в соседней комнате (или даже на соседней подушке). – Я знаю, что ты спишь еще. Но я не могу ждать, пока ты проснешься, я тоже очень хочу спать, поскольку здесь ночь, извини. А завтра я убегаю в семь утра, и звонить мне будет некогда. Ты должен найти свидетельство о рождении Женьки и срочно, понимаешь, очень срочно, сделать нотариально заверенную копию. Потом я тебе объясню, как ее выслать или с кем передать. Но копия должна быть готова сегодня, максимум завтра. Понял?
– В общем и целом, – сказал Левин, с трудом разжимая веки. – А где она?
– Кто «она»? – раздраженно спросила Лиза на другом конце Мирового океана.
– Ну кто… копия.
– Копию, Лева, должен сделать ты. У нотариуса! Она – это копия. А оно – это свидетельство. Лева, я знаю, что, когда ты проснешься, ты все забудешь. Но я тебя умоляю, запиши! Встань сейчас с постели, доползи, добреди, мобилизуй все внутренние ресурсы, найди ручку и запиши… Иначе все пропало.
– Да ничего я не забуду, – недовольно пробурчал Лева. – Я все прекрасно помню. А где искать-то эту копию… фу, черт, свидетельство где искать?
– Значит, так. Помнишь мамин ридикюль? Такой черный, из крокодиловой кожи? Мы в нем держали все документы. Помнишь или нет?
– Да вроде помню.
– Лева, проснись, пожалуйста, ну я тебя умоляю! Что значит «вроде»? Мы двадцать лет там держали все наши документы, твой аттестат зрелости, которой ты так и не достиг, извини, пожалуйста, я сейчас, конечно, не об этом, твой диплом, твой военный билет, все документы на квартиру, твои грамоты, загранпаспорта – ну что, вспомнил или нет? Ты там еще свой комсомольский билет зачем-то хранил, не давал мне выбросить, а?
– А! Этот… с такой ручкой? Полукруглой?
– Да, да! С такой ручкой… Я когда квартиру меняла, и вещи потом собирала – я все документы переложила, а Женькино свидетельство, видимо, как-то попало в кармашек отдельный, в общем, не знаю. Ну забыла, ну дура! А нам оно сейчас срочно понадобилось! Короче, Лева, я оставила тебе ящик с моими вещами. При отъезде. Помнишь?
– Помню, – тупо сказал Лева и вдруг почувствовал, что нестерпимо хочет в туалет.
– Лева, я тебе еще раз говорю: ты сейчас заснешь, как всегда, и отрубишься. Все забудешь. А мне оно надо! Очень надо! Ты понял? В мамином ридикюле, который в ящике с моими вещами, сделать копию, заверить у нотариуса. Вечером позвоню. Приятных сновидений!
Он добрел до ванной (санузел совмещенный, ванная сидячая, кафельную плитку за сорок лет так никто и не поменял, точно такая же была и у них в квартире, в восемнадцатом доме, правда, тут предыдущие жильцы поставили новую, приличную раковину), с облегчением помочился и снова жутко захотел спать. Лиза говорила, чтобы он все записал, но разве ее звонок – забудешь?
Все-таки она чемпион мира по скорости проникновения в его печенки. Абсолютный чемпион, вечный, навсегда. Как-то, в общем, ничего особенного, но чувство вины, стыда, неловкости она ему может внушить мгновенно. А вот как? Чем?
Сейчас лягу и подумаю над этим. Спать-то уже не засну, наверное… Да, точно не засну. Наверняка не засну. Вон уже и солнце в окне такое яркое. И тюлевые занавески колышутся. Почему же они так напоминают ему походку девушек на улице? Что за странное, нелепое сравнение?
О мамином ридикюле Лева вспомнил в три часа дня, когда уже начал собираться в институт. Времени было совсем в обрез. Рабочий день у Даши кончается в пять. Можно, конечно, позвонить, попросить подождать, но это неудобно. И потом, – сколько времени может уйти на поиски свидетельства и на нотариальную контору? А они ведь именно сегодня хотели пойти на выставку! Черт! Черт! Выбор, конечно, не самый удачный – эротические рисунки Феллини. Все равно как вести девушку смотреть порнофильм. Но все-таки Феллини. Все-таки родной для них Пушкинский музей. (Однажды он пришел туда на какую-то выставку, а впереди шли двое – парень и девушка, и парень вдруг спросил, громко так, хотя и с некоторым беспокойством: «Слушай, а что, Пушкин разве рисовал?») Черт! Черт! Ну почему Лиза всегда права, всегда, даже находясь на том конце Мирового океана – она все про него знает? Надо было, конечно, написать себе записку. Встал в одиннадцать, четыре часа занимался черт знает чем (Марина, конечно, в эту номинацию не попадает, хотя…) и даже не вспомнил. Ну что тут еще можно сказать. Где этот ящик? Где мамин ридикюль?
Лева метался по квартире, вспоминая, где у него может быть ящик с Лизиными вещами. Кухня, ванная, под ванной, два шкафа со старыми чемоданами, спальня, под кроватью, антресоли, прихожая, где? Может, она что-то перепутала? Какой ящик? Какие ее вещи? Сроду он ничего знать не знал ни про какие ее вещи. Какие вещи она могла оставить ему? Может, Марине позвонить? Точно! Надо позвонить Марине… Нет, это неудобно.
Наконец, выбросив на середину комнаты все чемоданы, тюк с грязным бельем для стирки, картонные коробки со своим архивом, Лева понял, что сейчас скончается – на часах полчетвертого, он по-прежнему в джинсах на голое тело, и самое гнусное, что так и придется выходить, трусов нет, и еще почему-то в Женькиной старой бейсболке, как он в ней оказался, совершенно не помнит, – и никаких идей насчет ящика.
Проклиная все на свете, он набрал мобильный телефон Марины.
– Что случилось? – испуганно спросила она. – Ты заболел? Болит что-нибудь? Опять сердце?
– Да нет… Слушай, извини, ради бога, тут Лиза позвонила, ты не знаешь, где у меня какой-то ящик с ее вещами? Там надо документ один найти.
– И для этого ты звонишь мне с городского на мобильный? – возмутилась Марина. – У меня деньги скоро кончатся, понимаешь ты это или нет? Я за рулем, у меня тысяча дел, я к Мишке в школу опаздываю! Нет, ну ты просто…
– Извини, Марин. Ну пожалуйста, извини, – сказал Лева и хотел уже положить трубку.
– Посмотри на антресолях, за пылесосом, там, кажется, стоит какая-то маленькая коробка, – сухо сказала она и отключилась.
- Предыдущая
- 8/117
- Следующая
