На серебряной планете (Рукопись с Луны) - Жулавский Ежи - Страница 79
- Предыдущая
- 79/87
- Следующая
Ужасная боль сжала мне сердце. Покидая этот народец, я уже ясно видел, по какому пути пойдет его дальнейшее развитие. Многое из духа человеческого было утрачено по пути на Луну, но зло человеческое пришло сюда с нами с Земли!
— Это плохо! — ответил я наконец. — Если на моих глазах такое творится, что же будет, когда я уйду?
— Так зачем же ты уходишь? — спросили меня.
Это был такой простой и такой страшный вопрос! Почему я ухожу?
Я виновато поник головой, не зная, что ответить. В тишине слышалось лишь потрескивание горящего дома да приглушенное далекое рычание вулкана.
Люди больше ничего уже не говорили. Видно, поняли то, что чувствовал и я в этот миг: что отъезд мой — это суровая необходимость, рок, которому бесполезно противиться.
— Может, я когда-нибудь вернусь к вам. Живите пока в согласии и по-человечески, — пробормотал я, понимая, что лгу и им, и себе.
— Не вернешься! — откликнулась молчавшая дотоле Ада.
А потом повернулась лицом к толпе и прокричала:
— Старый Человек вас покидает!
Было нечто страшное в этом крике, и всех проняла дрожь.
— Так быть должно! — глухо произнес я.
Часом позже я уже сидел в машине вместе с Адой и троими ее племянниками, направляясь к северу…
Четвертый лунный день мы находимся в пути. Солнце, взойдя сегодня утром, уже не двинулось прямо вверх, а повернуло к горизонту и теперь ползет чуть ли не вровень с ним, раскрасневшееся, почти касаясь синей линии гор на юго-востоке. Это значит, что мы приближаемся к цели. На севере вырастает предо мной горная цепь, я уже различаю невооруженным глазом самые высокие, вечно озаренные солнцем вершины и ущелья среди них — ворота в полярную долину.
Как бьется у меня сердце…
У сегодняшнего дня не будет конца, ибо к тому времени, когда Солнце заходит на этом полушарии, мы окажемся уже на полюсе, в стране вечного рассвета, где в любой час существуют одновременно восход и закат, полдень и полночь для всех меридианов, которые сходятся в одну точку у нас под ногами.
И тогда я увижу Землю!
После четырех лунных дней пути, в тот самый час, когда в окрестностях Теплых Прудов заходило Солнце, настал великий миг: мы прошли сквозь ущелье в горной цепи, которая высится, как пограничная стена полярной котловины.
С величайшим волнением вступал я в этот край, вперяя взгляд в ту сторону небосвода, где вскоре должна была показаться Земля; а когда я внезапно увидел ее сквозь расселину меж скалами, то был глубоко потрясен и сначала не замечал, что делают мои спутники. Лишь через некоторое время, поднявшись с колен (ибо, стоя на коленях, приветствовал я мою далекую отчизну и простирал к ней руки, как ребенок простирает руки к матери), посмотрел я на свой отряд. Ян и два его брата стояли с непокрытыми головами, ошеломленные, оцепеневшие, со священным ужасом глядя на полукружие Земли. Ада стояла впереди всех, простирая руки к Звезде Пустыни.
Немало времени минуло, прежде чем она обратилась к своим задумавшимся спутникам.
— Оттуда он прибыл, — приглушенным голосом сказала она, словно не желая, чтобы я ее услышал, — и туда вернется, когда настанет час. Падите ниц!
И они пали ниц перед Землей, по которой ступали их предки…
Поднявшись, они не осмеливались приблизиться ко мне, а когда я наконец опомнился и начал еще прерывающимся от волнения голосом толковать им явление, которое предстало перед ними, они стали вокруг меня, оробевшие, охваченные ужасом, и словно бы думали, что я в любую минуту могу воспарить над их головами и понестись сквозь сумрачный воздух высоко-высоко, к той сияющей звезде.
Ах, если б я мог это сделать!..
И вот пока я говорил с ними, непонимающими, внезапно увлекла меня эта мысль до такой степени, что я сам не заметил, как замолчал, заглядевшись на Землю, и только чувствовал, что мне совершенно нечего сказать этим людям.
И они довольно долго молчали, а потом, отойдя немного назад, начали подталкивать друг друга локтями и перешептываться:
— Смотри, смотри, он прибыл оттуда!
— Тогда еще никого тут не было…
— Да… ОН привел сюда деда Педро и его жену Марту…
— А еще одного, который был отцом нашего прародителя, оставил мертвым в пустыне. Так учит Ада.
— Этого в писании нет. Там говорится только об Адаме, это вроде бы Педро, и о…
— Молчи, писание — это другое дело. Писание тоже ОН принес оттуда…
— Да, все ОН сделал; для первых людей ОН тут сделал море, и солнце, и источники…
Я быстро повернулся, услыхав эти последние слова, и разговор, шедший вполголоса, немедленно замер. Я хотел было их отчитать, но тут же понял, что это бесполезно. Поэтому сказал им только, чтобы они разбили палатку, так как мы долго пробудем здесь.
И проходят с тех пор часы, отмечаемые невидимым Солнцем на розовеющих горных вершинах, — проходят для них, кажется, медленно, а для меня даже слишком быстро.
Так мила мне эта Полярная Страна, что страх и боль пронизывают меня при одной мысли о том, что пришлось бы вернуться туда, на берег моря, к Теплым Прудам… Когда я здесь, у меня такое ощущение, что я нахожусь в последнем преддверии, почти на самом пороге лунного мира, что отсюда всего лишь шаг через межзвездное пространство до Земли — и, право, больше влечет меня к себе безбрежная мертвая пустыня, которая начинается вон за теми горами впереди, нежели тот плодородный край, где я прожил так долго.
Даже могила Марты на Кладбищенском острове не манит меня теперь. Ведь тут все окружающее больше говорит мне о ней, чем там… Тут она принадлежала мне, хоть мы об этом никогда не говорили друг с другом; тут она сидела у моего изголовья, когда я болел, тут ходила со мной по зеленым пушистым лугам или взбиралась на розовые вершины гор, а там… там она была женой другого, там я лишь глядел на ее муки и унижение, сам униженный и измученный.
Хорошо мне здесь, в Полярной Стране, так хорошо, как только может быть человеку, который потерял все, даже землю под ногами, и, вися на мертвом серебристом шаре средь лазури, живет лишь прошлым, и далью, и мыслями о невозвратном…
- Предыдущая
- 79/87
- Следующая
