Мой номер 345 - Колычев Владимир Григорьевич - Страница 18

• Предыдущая
• 18/70
• Следующая

– Вот, в машине нашли! – задыхаясь от восторга, доложил молодой опер.

– Неплохо, Королев, неплохо!.. – похвалил коллегу капитан и с нескрываемым злорадством посмотрел на Ролана. – Твоя пушка?

– Впервые вижу.

– Ну-ну...

Ролана посадили в машину, повезли в город. Доставили в Пролетарский РОВД. Мрачное здание как изнутри, так и снаружи. Темный тамбур с обваливающимся потолком, дальше плохо выкрашенная решетка на весь проход. Решетчатая дверь открывалась со зловещим скрипом. Переходное пространство из нормальной жизни в запредельную реальность.

Ролана протащили мимо дежурной части, по лестнице со скошенными ступеньками провели на второй этаж. Полутемные, пропахшие кислым казенным духом лабиринты. Наконец он оказался в кабинете оперуполномоченных уголовного розыска. Все такая же мрачная каморка с решетками на окнах. Два стола времен царя Гороха, сейф со скважиной для ключа размером в кулак. Потрескавшаяся краска на столах, отставшие от стен темные обои. Тусклая лампочка под потолком создавала могильный полумрак.

Капитан Юрзин снял браслеты с левой руки Ролана и защелкнул их на ржавой трубе, тянущейся к батарее центрального отопления.

– Ну что ж, давай знакомиться, – опускаясь за стол, сказал он.

Лейтенат Королев устроился у Ролана за спиной. Что-то вроде психологического давления.

– Тихонов Ролан Кириллович... Товарищ капитан, честное слово, вышел из лесу, смотрю машина стоит. Двери нараспашку, никого нет...

– А пистолет?

– На сиденье лежал. Ну, я взял, покрутил в руках. Потом обратно положил. Ну, думаю, сейчас в город поеду, в милицию все сдам, и машину, и пистолет...

– Тогда почему пытались уйти от преследования сотрудников ГАИ?

Ролан уже знал ответ и на этот вопрос.

– Ну так я же догадывался, что машина угнанная. Еще и пистолет... Одно дело, когда сам в милицию явишься. И совсем другое, когда с поличным возьмут...

– Умный, значит, – усмехнулся Юрзин. – Если ты такой умный, зачем в машину садился? Зачем пистолет в руки брал?

– Как зачем? Милиции хотел помочь.

– Знаешь, сколько у нас таких помощников? Тысячи! Кто в тюрьме, кто на этапе!.. Будь мужчиной, Тихонов! Раз уж влип в историю, то имей мужество признаться в содеянном. А заодно смягчишь свою вину чистосердечным признанием...

– Рад был бы, да не в чем мне признаваться, – сокрушенно развел руками Ролан. И просительно посмотрел на опера. – Может, подскажете, а?

– Подскажу. В нападении с целью завладения личным имуществом граждан... Это называется разбой. От трех до десяти лет лишения свободы. Плюс отягчающие – оружие или предмет, используемый в качестве оружия. До пятнадцати лет... Так что не надо закрываться, парень. Сознаешься, раскаешься... Работаешь?

– Ну, в общем, да. На радиозаводе...

– С зарплатой, наверное, туго?

– Неважно.

– Положительные характеристики с работы будут?

– Ну, думаю, что да...

– В армии служил?

– Да.

– Отличником боевой и политической подготовки был?

– Ну да, был.

– Замечательно... В общем, с учетом этих факторов при условии чистосердечного признания получишь три-четыре года. А так все пятнадцать огребешь... Ты же человека чуть не убил...

– Какого человека?

– Владельца машины... Что, забыл?

– Трудно забыть то, чего не было...

Судя по всему, опер говорил правду. Семчик и Дема не просто угнали машину. Пристукнули владельца «четверки», и всего-то делов... А Ролан теперь отгребай. Как будто с того света ему отомстили...

А насчет положительных характеристик Юрзин темнил. Врет он, не помогут они Ролану. Не снизят ему срок. Чистосердечное признание, да, может смягчить вину. Но вряд ли намного. Ну, год с пятнадцати лет спишут, ну, два...

Нет, не нужно ни в чем признаваться. Глупо это...

– Значит, не будешь признаваться? – угрюмо глянул на него капитан.

– Да не в чем признаваться... Не знаю, о ком вы говорите. И тот мужик меня не знает. И не признает, не надейтесь...

– Какой мужик? – резко, словно выстрелил, спросил Юрзин.

– Ну, которого по голове ударили...

– А кто тебе сказал, что это мужик? Может, это женщина была?..

– Да не-е, – недоверчиво протянул Ролан.

– Правильно, мужчина был. И ты это знаешь... Напрасно запираешься, Тихонов. Мы же все равно все узнаем...

– Узнавайте. Можете опознание провести...

– А ты так уверен, что опознание ничего не даст?

– Ну да, я же того мужика в глаза не видел. И он меня тоже...

– Мне твоя уверенность понятна. Ты же знаешь, что потерпевший не видел преступника. Ты подкрался к нему сзади, в темноте... Ладно, Тихонов. Не хочешь говорить, не надо. Сейчас мы откатаем твои пальчики, и можешь идти...

– Куда? – радостно встрепенулся Ролан.

– Ну не домой же, – осадил его капитан. – В камеру пойдешь. Посидишь, подумаешь. Глядишь, и созреешь...

Ролан думал, что его будет бить – пытками вытягивать правду. Но нет, никто его и пальцем не тронул. И не запугивали особо. Так, постращали слегка. И отправили в камеру изолятора временного содержания, который находился в подвале здания...

Эти строфы липкой лентой наматывались на сознание. Налипали на мысли, раздражали нервы... Впрочем, Ролана сейчас раздражало все.

Сколько раз по лезвию бритвы ходил. И ничего. А тут какой-то лох, к которому он даже не прикасался. Машина в угоне. Пистолет, из которого не стрелял... Разбой с отягчающими, до пятнадцати лет...

Может, это возмездие за те преступления, который он совершил по воле обстоятельств?.. Или даже по своей воле...

Третий день находился он в камере изолятора. Маленькое, сырое и темное помещение, воздух в которое поступал через крохотное оконце под потолком. Его даже зарешечивать было необязательно, настолько оно было крохотным. Половину помещения занимали нары – стеллажи, насмех сколоченные из досок. Вшивый матрац, подушка с клещами, несгибающееся одеяло. Белье не положено. В углу сортир – ржавая чаша «генуя» с неисправным бачком. Противный визг воды первое время действовал на нервы. Но со временем Ролан перестал обращать на него внимание.

Кормили плохо. Пустая похлебка с привкусом солидола, каша из каких-то пластмассовых зерен, хлеб, который невозможно было разжевать. Чай – одно название.

Кроме него, в камере никого не было. Поначалу это даже радовало. А со временем стало тяготить. Угнетенный мрачными думами, Ролан нуждался в собеседнике: хотелось выговориться.

Особенно угнетала полная изоляция от внешнего мира. Ролану не разрешали пользоваться телефоном. Хотя вроде бы он имел право на один телефонный звонок. Ему нужно было поговорить с Авророй, узнать, все ли с ней в порядке, предупредить об угрозе со стороны Волока. Должен был поговорить с ней, но не смог. И находился в полной неизвестности. А ведь Волок мог похитить ее в любой момент, надругаться над ней...

Волок представлял большую угрозу для его безопасности. Но Ролана совсем не успокаивало, что бандит не знает, где он находится. Волок был хозяином Красноармейского района, а здесь Пролетарский. Некому было поставить его в известность о том, что Ролан Тихонов находится в КПЗ Пролетарского РОВД. Уж лучше бы поставили его в известность. Уж лучше бы он связался с Роланом. Хоть какая-то возможность узнать, как обстоят дела с Авророй...

Со стороны двери что-то лязгнуло. Ролан решил, что открывается «кормушка». Хотя вроде бы рано подавать пищу, но все возможно. Но нет, открылась дверь. И уперлась в железный штырь, намертво вмурованный в пол. Дверь открылась настолько, чтобы пропустить только одного человека.

И этот человек появился в камере. Мужик лет сорока. Рослый, сутулый. Кривые ноги, длинные и ухватистые, как у обезьяны, руки. Бритая голова, большой острый нос, круто возвышающийся над ним лоб. Узкие глаза, пристальный взгляд. Засаленные джинсы, старый растянутый свитер с высоким воротом. Свернутый матрац.

• Предыдущая
• 18/70
• Следующая