Незримые города - Кальвино Итало - Страница 7

• Предыдущая
• 7/19
• Следующая

– Мудрый Кубла-хан, никто, кроме тебя, лучше не знает, что не следует путать город с его словесным описанием. И все же между ними существует определенная связь. Если я стану описывать тебе Оливию, город, известный своими товарами и богатством, у меня будет только один способ поведать о его процветании – говорить о его узорчатых дворцах, высоких стрельчатых окнах, те на подоконниках лежат бархатные подушки с золотой бахромой, где за решетками патио снопы водяных струй из фонтанов орошают лужайку, на которой белый павлин распускает свой хвост. Но ты сразу же поймешь, что при этом Оливия окутана облаком копоти и жира, которые въедаются в стены домов, что движущиеся по узким улицам экипажи давят прохожих у стен. Если говорить о занятиях жителей города, я должен рассказать о пропитанных запахом кожи лавках шорников, о женщинах, болтающих за плетением ковров, о подвесных каналах, вода которых, срываясь в водопады, заставляет вращаться колеса мельниц-, но все эти образы, которые мои слова вызывают в твоем просветленном сознании, окажутся не более чем движением патрона станка, направляемого между зубьями фрезы, тысячу раз повторяемого движениями тысяч рук за одну рабочую смену. Если я должен поведать, насколько в Оливии жизнь стремится к свободе и изысканности цивилизации, я должен буду рассказать о женщинах, которые по вечерам плывут в освещенных огнями лодках вдоль берегов лимана и напевают при этом песни; но это лишь послужило бы напоминанием о том, что в пригородах, куда, как лунатики, каждый вечер возвращаются с работы усталые мужчины и женщины, с наступлением темноты обязательно найдется кто-то, кто не будет стесняться в выражениях, отпускать грубые шутки и громко смеяться.

А вот этого ты, возможно, не знаешь: чтобы описать Оливию, я не смог бы подобрать других слов. Если речь действительно шла бы только об Оливии, состоящей из окон с подушками на подоконниках и павлинов в саду, из шорников и ковроделов или из лодок, плывущих по лиману, то это была бы только несчастная дыра с суетящимися в ней мухами, и мне пришлось бы прибегнуть к сравнениям, чтобы описать копоть, скрип колес, одни и те же повторяющиеся движения, грубую речь. Не повествование, а вещи таят в себе обман.

Город Софрония состоит из двух частей. В одной есть большая летающая восьмерка с грубыми горбами своих окружий, манеж с цепями в виде лучей солнца, колесо с движущимися клетями, колодец смерти с мотоциклистами, несущимися головой вниз, купол цирка со свисающей гроздью трапеций. Вторая часть города построена из цемента и камня, и в ней находится банк, заводы, дворцы, скотобойня, школа и все остальное. Одна часть города постоянная, а другая – временная, и когда приходит конец срока ее стоянки на одном месте, жители разбирают ее и переносят на другие участки города.

Таким образом, каждый год наступает тот день, когда для переезда приходится снимать мраморные фронтоны, разбирать каменные стены и цементные пилоны, здание министерства, памятник, доки, нефтеперерабатывающий завод и больницу, а затем грузить их на транспорт и перевозить на место, предназначенное для города в этом году. На прежнем месте остается только полу-Софрония, состоящая из тиров и манежей, с воплями, несущимися из корзины летающей кверху ногами восьмерки, и жители этого полугорода принимаются подсчитывать, сколько месяцев или дней осталось до возвращения каравана, чтобы жизнь опять началась в полную силу.

Попав в земли, столицей которых является Евтропия, путник видит не один, а множество городов одних и тех же размеров, которые расположены на большом волнистом плато и ничем не отличаются друг от друга. Евтропия – это не один, а целый ансамбль городов, где люди обитают только в одном, а остальные по очереди пустуют. Теперь я расскажу вам, как это происходит. В тот день, когда жителей Евтропии одолевает непомерная усталость, и никто больше не способен выносить ни своей работы, ни своих родственников, ни своего дома, ни своей жизни, ни долгов, ни здоровающихся людей, на приветствия которых нужно отвечать, все обитатели решают перебраться в другой город, который поджидает их в почти нетронутой новизне и где каждый выберет себе другую работу, другую жену, а отворив окно, увидит другой пейзаж; будет коротать вечера за другими занятиями, с другими друзьями, злословить по другому поводу. Так и протекает жизнь от одного места к другому, в городах, которые своим пейзажем, склонами или течением ручья лишь немного отличаются друг от друга. В обществе не существует большой имущественной или социальной разницы между людьми, и поэтому безболезненно осуществляются переходы от одного занятия к другому, которых в городе столько, что редко кто возвращается к профессии, которой он уже занимался однажды.

Таким образом, прежняя жизнь продолжается в городе, который перемещается то выше, то ниже, словно по незанятой шахматной доске. Его жители повторяют те же самые сцены, играя в них иные роли, в которых говорят те же самые фразы, смещая по-другому акценты, и по очереди зевают. Среди всех городов всей империи одна лишь Евтропия не имеет своей индивидуальности. Бог непостоянства Меркурий, святой покровитель города, – вот создатель этого двойственного чуда.

Впечатление, которое оставляет Земруда, зависит от настроения осматривающего ее человека. Если ты проходишь по ее улицам, насвистывая, ведомый мелодией, которая звучит внутри тебя, ты смотришь на нее снизу вверх: ты замечаешь балконы, развевающиеся занавеси, фонтаны. Если же ты идешь, понурив голову и со сжатыми кулаками, то замечаешь только потоки воды, сточные желоба, рыбные кости и обрывки грязной бумаги. Нельзя сказать, чтобы какое-то одно из этих впечатлений было бы вернее другого, и все же чаше о верхней Земруде говорят те, кто больше знает ее нижнюю часть, каждый день проходя по одним и тем же улицам и по утрам обнаруживая у стен домов скверное настроение, оставшееся от прошедшего дня. Рано или поздно в жизни каждого наступает день, когда его взгляд опускается к земле и больше не отрывается от мостовой и водосточных труб. Противоположность этому тоже нельзя исключать, но она встречается реже-, вот почему мы продолжаем ходить по улицам Земруды со взором, который отныне обращен в глубины подвалов, вплоть до фундаментов домов и колодцев.

Я ничего не смогу тебе сказать об Аглорее помимо того, что постоянно твердят о ней ее жители: они приводят целую вереницу поговорок о добродетелях и недостатках, также ставших притчей во языцех, о некоторой ее странности и о неукоснительном соблюдении в ней правил. Старейшины, в правдивости которых не приходится сомневаться, после долгих наблюдений и сравнений с городами разных эпох наделили Аглорею многими достоинствами. Ни та Аглорея, о которой говорят, ни та, которая существует в действительности, возможно, не очень отличаются от тех, какими они были прежде, однако то, что прежде было исключительным, стало обыденным, а добродетели и недостатки растворились среди прочих добродетелей и недостатков и утратили свое значение.

Исходя из этого, все, что говорится об Аглорее, не соответствует действительности, и все же она оставляет впечатление солидного и благоустроенного города, в то время как по отдельным суждениям, которые можно услышать, проживая там, нельзя сложить о нем целостного представления. Из этого выходит следующий результат: тот город, о котором говорят, имеет в избытке все, что необходимо для существования, а реально существующий город обладает далеко не всем, что нужно.

Если я захотел бы описать тебе Аглорею, основываясь на том, что я сам увидел и испытал, я сказал бы, что это тусклый город без своего характера, возникший на этом месте совершенно случайно. И даже это не полностью соответствовало бы действительности: в какую-то минуту и в каком-то месте тебе кажется, что тебе должно явиться нечто неповторимое, редкое и, возможно, великолепное: ты хотел бы высказаться о нем, но все то, что уже сказано об Аглорее. не позволяет твоим словам сорваться с уст, и вместо высказывания ты вынужден повторять то, что однажды уже было сказано.

• Предыдущая
• 7/19
• Следующая