Параллельный катаклизм - Березин Федор Дмитриевич - Страница 53

• Предыдущая
• 53/98
• Следующая

Однажды, в одной из лесных прогулок, их пеший отряд повстречался с передовым разведывательным дозором Забайкальского фронта. В передовой дозор входили десять танков «Т-34-85», пять «ИС-2» и несколько сотен конармейцев монгольского вида, с автоматами «ППШ». Оказалось, что танки здесь использовались не для борьбы с самой агрессивной армией мира – японской, – та, заслышав вдалеке рев танковых дизелей, обычно бежала без оглядки, – а для вывала, впереди наступающей армии, леса. За танками двигались мотопехотные части военных строителей – из наваленных грудами деревьев они мостили дороги для более тяжелой техники.

Эта встреча помогла китайским партизанам сэкономить массу времени, поскольку теперь можно было продвигаться вперед по широкой двухрядной дороге, а не продираться по тропкам и болотцам. Кроме того, движущиеся по встречному курсу советские части отрадно действовали на личный состав отряда – ранее они только теоретически представляли себе, что такое коммунистическое завтра, а сейчас свежим взором наблюдали царство передовой техники и научного устройства мира. Такое завтра им очень нравилось. Даже на бывших военных советников экспедиционных сил Японии – Лугового и Манина, привыкших за время ложного сотрудничества с капитализмом к его отсталости на военно-экономических рубежах, тарахтящие навстречу сотни колясных мотоциклов и залповые системы ракетного огня – «катюши» производили радостно-трепетное впечатление, а что говорить о незрелых коммунистах крестьянской провинции Хэнань. А уж когда рядом проревели стотонные «Маусы» с красными звездами на гигантских конических башнях и с такими широкими гусеницами, что партизанскому отряду пришлось сойти со встречной полосы движения, тут уж социализм стал виден во всей красе и сути. Кое-кто из не совсем зрелых комсомольцев даже возвел руки в молитве, по старой привычке времен буддизма и индуизма, но Владимир Юрьевич Луговой с помощью переводчика сумел убедить их, что это не начало знаменитой битвы титанов, описанной в «Махабхарате».

Очень хотелось нашим уставшим за время командировки офицерам – Луговому и Манину плюнуть на китайских товарищей и присоединиться к комфортабельному наступлению Красной армии, однако их вели вперед долг и инструкция, полученная посредством беспроволочной связи.

Кир Толкотт был предан дважды. Вначале он был предан людьми, посвященными в Проблему и недовольными методом ее решения, принятым президентом, а затем он был предан людьми, окружающими президента, и им самим ради более успешной посадки в лужу первой из названных групп. И для тех и для других Кир Толкотт оказался разменной монетой, пешкой, не имеющей никакого значения в качестве отдельной человеческой личности. А почему? Всего лишь потому, что на вопрос представителей первой группы относительно возможности полетать он ответил «да». А что еще должен был ответить профессиональный летчик, уже замененный в рядах ВВС молодым крепким лейтенантом? Как всякий проигравший, в душе он жаждал реванша.

А напичканная в послушный ему черный призрак аппаратура продолжала фиксировать творящиеся за бортом события: растопыривали зев в неведомое многодиапазонные антенны, пялились вниз видеокамеры, фиксируя все, что есть, вплоть до инфракрасных и ультрафиолетовых лучей, накручивались, последовательно меняясь, фотокассеты огромной длины, навивали узлы толстенные магнитные ленты. Это все были пассивные методы разведки, и по идее «СР-71» абсолютно ничем себя не выдавал. К тому же он продолжал двигаться над океаном, имея береговую линию Евразии далеко-далеко на линии горизонта. Кир Толкотт даже не нервничал по этому поводу, он не нарушал ничьи территориальные неприкосновенности. Но это там, у себя на родине, на Земле. Здесь был другой случай.

«Семьдесят первый» летел высоко. Он не обнаруживал себя работой на излучение, но сам он отражал направленные в его сторону сигналы, он ведь не был новинкой по прозвищу «Стеллс». Из-за высоты полета «СР-71» далеко видел, но и сам прекрасно наблюдался. Кроме того, два его чудовищных двигателя создавали на чувствительных инфракрасных приборах прекрасно заметное тепловое пятно. Словом, он орал о своем присутствии на всю округу и делал это беспечно. Там, в оставленном позади мире, его выходки принято было терпеть, традиция и договоренность обязывали, по крайней мере до момента пересечения чужих государственных границ. Здесь был другой случай.

В город Цзиньчжоу они попали как раз в апофеоз уже неделю длящегося праздника освобождения от гнета оккупантов. Население провинции продолжало заваливать армию-освободительницу письмами признательности и всяческой утварью за добросовестный ратный труд. Недавно назначенный комендант, как оказалось, соученик Владимира Лугового по пехотному училищу, уже устал вносить приносимые дары в опись имущества расквартированной в городе воинской части. Он мило улыбался, кивал, жал руки, но делал это настолько механически и расторопно, что сразу чувствовалась практика и характер. Надо сказать, что бывший оберстлейтенант Луговой не сразу узнал сокурсника, а только после долгого и внимательного изучения его лица во всех нужных ракурсах. Все-таки тяжело было разглядеть в поседевшем и обрюзгшем от долгих сражений генерале когда-то стройного курсанта.

А окружающий народ говорил и говорил о том, как они много лет переживали гнет японских насильников, как их насиловали эти насильники, хотя они, китайцы, жили на этой территории с самого создания Китая. Еще народ докладывал окружающим на китайском, японском и русском языках о том, что эти насильники не только насиловали этот самый коренной народ, но еще и самым бесстыдным образом требовали от него все, что у него было. А еще, оказывается, весь окружающий народ все эти долгие годы мыкался в округе в ужасе и печали, а также вопил от голода и холода. И что Красная армия вытащила их из столь горестного и безвыходного положения. И, кроме того, Красная армия показала всему миру свою выучку и дисциплину, а кроме того, разбила насильников и всяческих оккупантов. И да здравствует вечная дружба, говорил еще местный порабощенный некогда народ, и да падет позор на головы империалистов и варваров-насильников. Все окружающие слушали речи народа с большим воодушевлением и ждали вечера для танцев и веселья.

Иногда к советскому коменданту умудрялись подбираться какие-то люди в богатых военно-образных одеждах, возможно, местные князья или генералы – наймиты посаженных за колючую проволоку оккупантов. Они приносили боевые знамена своих сдавшихся частей, именное оружие и прочую опасную всячину, а затем, после внесения этих гор наточенных, инкрустированных сабель, слезно просили дать им возможность искупить свою постыдную вину, выраженную в сотрудничестве с агрессором, боевыми подвигами рука об руку с любимой Красной армией. Советско-монгольская армия в лице коменданта города выражала им доверие, но оружие не возвращала, а иногда брала с князей и генералов подписку о невыезде за пределы гарнизона, после чего генералы кланялись и записывались в очередь в секретариат на добровольную сдачу освобожденному народу своих особняков и земельных угодий.

Наконец, с большим трудом и с непреднамеренным использованием своей расовой непохожести Луговой и Манин сумели добраться до обремененного подарками коменданта. Тот, разглядывая их смутно идентифицируемую потрепанную штурмбаннфюрерскую форму одежды, уже привычно протянул руку, желая ощутить с утра еще белой перчаткой тяжесть сдаваемого личного оружия, но был несколько шокирован их историей и судьбой. Наконец, узнав, по подсказке Лугового, его лицо и вспомнив тяжелые курсантские будни в городе Днепропетровске, он искренне обрадовался и велел им подождать вечернего перерыва в стихийном народном митинге. Что Луговой и Манин с удовольствием сделали.

А ночью комендант города Поздоровкин пригласил их на торжественный ужин в своем тесном кругу. Участвовали не только наши герои и комендант Поздоровкин, были и другие офицеры, была и гармонь. Еще был спирт с прекрасной закуской из консервов и плова. Надо сказать, что от спирта наших героев, Лугового и Манина, сильно развезло. Все же считай два года они не пробовали ничего крепкого, кроме саке, да еще иногда прихваченного в качестве трофеев у гоминьдановцев виски. Так что посидели они отменно, даже песни попели. Между прочим, оказалось, что сокурсник Владимира Юрьевича вовсе не генерал, а всего лишь подполковник, и форму ему выдали для большей солидности, дабы придавал непобедимой и легендарной армии еще больший вес, потому как все настоящие генералы и маршалы заняты штабной работой по уши и нет у них времени выслушивать на этой маленькой узловой станции бесконечные хвалебные речи. Данное открытие, надо сказать, придало Владимиру Юрьевичу Луговому гораздо большую уверенность в себе, а то, до этого откровения, он горестно размышлял о превратностях судьбы, которая, покуда он проливал кровь в рядах потенциального супостата, сыпала звезды на погоны кому ни попадя. Так они и веселились почти до самого рассвета.

• Предыдущая
• 53/98
• Следующая