Необитаемый остров - Ладинский Антонин Петрович - Страница 2
- Предыдущая
- 2/2
К месту гибели спешили другие суда, но течение уносило лодку и прибило к берегу этого острова. В ту ночь, насытившись кокосовым молоком, Лайла спала на песке, а лодку, к сожалению, снова унесло в море. С тех пор прошло три месяца. Лайла питалась кокосовыми орехами, спала на пальме и каждый день плакала.
Я слушал ее рассказ, прерываемый слезами. Потом снова пил кокосовое молоко.
Несколько дней я едва мог ходить от слабости. Потом мало-помалу силы вернулись. Опасаясь диких зверей, я смастерил примитивное оружие, привязав к куску пальмового дерева острый камень. Но Лайла уверяла, что на острове никого нет, кроме бабочек и птиц.
Несколько раз мы обходили вокруг острова по пляжу, в надежде увидеть на горизонте дымки пароходов. Но море было пустынным. Так мы и ходили, она в остатках белого платья, я обнаженный до пояса, обросший бородой. В том месте, где была небольшая бухта, мы открыли однажды в зарослях хижину. Увы, она оказалась пустой. Много лет тому назад ее построил из ветвей какой-нибудь случайно попавший на остров рыболов. Но в хижине мы нашли подобие ложа из пальмовой трухи, а на полке медную кастрюлю, заржавленный нож с костяной рукояткой и вилку о двух зубцах. Третий был сломан.
Мы поселились в этой хижине, жили в ней долгие месяцы, спасаясь от разразившихся над островом тропических дождей. В глубине острова, среди скал и неприступной растительности, поднималась гора, вероятно, потухший вулкан. Может быть, его кратер служил резервуаром для стекавшего в бухточку ручья.
Если бы на моем месте оказался Майкл Брукс, наш пароходный плотник, грубый и дикий человек, Лайле пришлось бы плохо. А я учился в университете, всю жизнь мечтал написать книгу о человеческой душе в понимании гностиков. Для меня Лайла была воплощением несчастья. Но на острове стояли такие томительные лунные ночи.
В одну из этих ночей я впервые услышал ее смех. Тогда я на подходящем для такой работы камне отточил старый нож до остроты бритвы и снял бороду. Лайла всплеснула руками, увидев меня утром без бороды.
– Мы с тобой как в раю, Лайла, – сказал я, когда мы лежали на песке и по привычке смотрели на горизонт.
Она закрыла глаза.
– Какое у тебя нежное лицо, Лайла, – опять сказал я.
– О, я уже не помню, какая я.
– Посмотри на себя в воду.
Она спустилась к бухте, опираясь на руки, смотрела в воду, пытаясь поймать там свое отражение, порозовевшая от прилива крови. В воде покачивалось от невидимого волнения ее загорелое лицо, светлые пряди волос.
Потом… Никто никогда не узнает, что случилось в ту ночь в тропической хижине. Не допытывайтесь, вы не поймете, вы не были в раю.
Текли блаженные дни. Мы собирали на зиму кокосовые орехи, укрепили хижину в ожидании нового периода дождей. Но случайно мне удалось смастерить из железной вилки огниво. Блеснула кварцевая искра, закурился мох. С того дня мы устроили на прибрежной скале костер из сухих пальмовых ветвей и стали с особенным волнением смотреть на горизонт. Никогда я не забуду того выражения лица, с которым Лайла прибежала ко мне однажды и упала без сил ва песок.
– Там… С другой стороны… Я видела дым. Пароход…
Я думал, что у меня разорвется сердце, пока я бежал по пляжу. Далеко на горизонте поднимался пароходный дымок. Трясущимися руками я выбил огонь и зажег костер. Он вспыхнул в мгновение ока, почти без дыма, потому что был полдень, а дым поднимается от костров только под вечер. Лайла ломала руки, но пароходный дым, равнодушный и слепой, постепенно таял, уходил, исчез.
Месяц спустя снова на горизонте показался дым. На этот раз мы подгладывали в костер сырые ветки, чтобы было больше дыма. Он стлался над скалами белыми клубами, молил о спасении, поднимаясь тихим ангельским дымлением к небесам. Лайла опустясь на колени, сложила для молитвы руки, молилась, как ее учила мать в дни детства, когда она ходила с молитвенником в руках в деревенскую церковь над фьордом.
Нельзя было не выбить огонь, не зажечь костер. Слишком большая ответственность лежала на мне в ту минуту. Но я тогда еще не предвидел многих вещей. Если бы знал… Ведь нам хватило бы счастья на всю жизнь, хватило бы кокосовых орехов, крабов, чтобы варить суп, воды.
Не верилось глазам. Дым приближался к острову. Мы уже могли видеть очертания парохода. Нас заметили и спускали шлюпку. Спасение приближалось. Уже мы видели, как сутулятся над веслами широкие спины матросов в полосатых тельниках. Гребцы с нетерпением оглядывались на берег. Лайла побежала к ним навстречу.
На пароходе щелкали целый день кодаки, снимая Лайлу и меня. Особенно, конечно, Лайлу. Она была прелестна в своих лохмотьях, загорелая Миньона. Ее окружала толпа молодежи. Дамы несли ей подарки – платья, чулки, белье, и Лайла рылась в этих тряпках с детской радостью. Меня тоже облачили в слишком широкий для моей фигуры белый костюм.
Вечером на борту белоснежной «Навзикаи» был организован по поводу нашего спасения бал. Конечно, я был смешон в своем костюме с чужого плеча, а тот молодой человек, сын мельбурнского фабриканта мясных консервов, красавец и танцор, не отходил от Лайлы ни на шаг. Но я не думал, что она так жестоко поступит со мной. С восторгом окунулась Лайла в привычную атмосферу. Потом мне говорили, что в австралийской газете было напечатано объявление, в котором меня разыскивала какая-то особа. Может быть, то была Лайла? Не знаю, я не нашел объявления, хотя и перерыл все мельбурнские и сиднейские газеты.
- Предыдущая
- 2/2
