Как дым - Ладинский Антонин Петрович - Страница 3
- Предыдущая
- 3/6
- Следующая
Все время мы ехали проселочными дорогами – кратчайшим путем, как объяснил мне Степан. Изредка нам попадались встречные подводы с бабами и мужиками. Некоторые из них здоровались с нами и провожали нас любопытными взглядами. Однажды в стороне проехали всадники.
– Кто это? – спросил я.
– А кто их знает, – прищурился Степан, – похоже, что казаки.
Всадники проехали и скоро скрылись за холмами. Справа все время доносились глухие громы.
– Когда мимо нас фронт проходил, – сказал Степан, – все поле за деревней изрыли; хорошо, что хлеб вовремя убрали.
– А страшно было? – спросил я.
– Не сладко, – согласился Степан. – Два дни сражения продолжались. Потом ушли.
Когда я собирался уезжать из Петербурга, фронт был еще далеко. Теперь он уже отрезал меня от Елены. На последней станции – дальше шли только воинские поезда – я провел несколько дней, не зная, что предпринять. Я ночевал в теплушке на запасных путях, бродил среди паутины рельсовых путей, ходил за молоком в соседнюю деревню, разговаривал с красноармейцами. Нужно было переходить фронт, но я не знал, как это сделать. Станция была запружена военным людом. В станционных комнатах трещали телефонные звонки и стучали телеграфные аппараты. Все время проходили воинские эшелоны, теплушки с солдатами, с зарядными ящиками и повозками, прикрытыми брезентом. Вдали, около маленького леска, дымился серый бронепоезд, и днем можно было разглядеть на нем мотающийся на ветру красный флаг. Иногда в открытое окно теплушки неожиданно высовывалась розовая морда молодой лошади, точно поинтересовавшейся узнать, где она находится. В больших лилово-черных глазах можно было ясно прочитать изумление.
По другую сторону вокзала находилась грязная, заваленная навозом площадь и тянулся скучный, как долгая болезнь, поселок. Несколько чайных с уцелевшими старорежимными вывесками были вечно набиты красногвардейцами, которые пили там чай, вынимая прямо из карманов грязные кусочки сахара. Иногда и я отправлялся в поселок в надежде что-нибудь узнать о дороге в Должаны.
– Александр Андреич! – окликнул кто-то меня.
Я обернулся с некоторым страхом, так странно было встретить здесь знакомых. За мною стоял Гребнев, мой знакомый по Петербургу.
– Вы какими судьбами сюда попали? – спросил меня Гребнев, сверкая зубами, как деревенская молодка.
– Да вот… командировка, – промямлил я. – А вы, что же, воюете? – спросил я, в свою очередь.
– Да… мобилизовали, – показал он на кобуру.
Не сговариваясь, мы пошли в сторону от поселка по дороге, уходившей в поля. Там мы разговаривали более откровенно, и все кончилось тем, что он дал мне адрес своего родственника в Н., откуда легче было перейти через линию фронта, так как военные действия происходили главным образом вдоль железнодорожных путей.
Наше путешествие проходило без всяких приключений. Степан дремал с вожжами в руках. Никто нас не остановил, никто не спрашивал наших документов, и было уже совсем темно, когда мы приехали в Дворницы – так называлась деревня, где жил Степан, и где мне нужно было переночевать.
Кое-где светились тусклые окошки – мужики ужинали. От этих окошек стало еще темнее на деревенской улице. Иногда свет отражался в широких черных лужах, по которым бесстрашно ползла наша лошадь. Неожиданно откуда-то вынырнула кавалькада всадников. Лужи весело захлюпали под копытами.
– Никак казаки? – удивился Степан. – Казаки и есть.
Хмурые всадники проехали мимо нас. На их шинелях я увидел погоны. Я впервые видел добровольцев.
Между тем наша лошадка уже сворачивала на свой двор. На крыльце избы, два окна которой тоже тускло светились в темноте, стояла баба. Маленький мальчик сбежал к нам навстречу.
– Дождь-то тебя не захватил в дороге? – спросила баба вместо приветствия.
– Не… – ответил Степан, – никакого дождя и не было.
– А у нас-то, – жаловалась баба, – целый день лил, лил… Значит, полосой прошел.
– А это кто же будет? – изумилась она, увидев, что Степан не один.
– А вот гостя привез, от Ивана Петровича, – сказал Степан.
Баба низко поклонилась.
– На, прими, – передал ей Степан покупки.
– Идите в хату, – предложил он мне, я только коня распрягу.
В избе все было готово к ужину. На столе лежал каравай черного хлеба, горка зеленых огурцов и деревянные ложки. На выступе печки стояла жестяная лампочка и наполняла комнату трепетным полумраком. Хозяйка поставила на стол миску дымящихся щей и хмуро сказала:
– Садитесь нашего ужина покушать!
Мне очень хотелось есть, но я стеснялся ужинать у чужих людей и отказался:
– Спасибо, я не хочу.
– Чего там, – точно угадала мои мысли, смягчила она голос, – у нас ведь не покупное.
За ужином Анна рассказала, что под вечер в село пришли кадеты. Офицеры остановились у попа, а солдаты по избам, только с другого края, за церковью. В такт ее певучему рассказу мухи кружились и гудели под потолком.
– Скоро подохнут, – философически сказал Степан.
– Тять, а тять, – спросил мальчик, – а казаки убивают мужиков?
– Зачем им мужиков убивать, они солдат убивают, красных.
– Неужто опять война будет! – ужаснулась баба.
В это время в избу вошел рыжебородый рослый мужик.
– Хлеб да соль, – сказал он, не снимая фуражки.
– Милости просим, – пригласил его Степан.
Но пришедший и не подумал присесть к столу, слова о хлебе-соли и приглашение Степана были только формулами деревенской вежливости.
– Что в городе слышно? – спросил он и, не ожидая ответа, точно заранее знал, что Степан ничего интересного рассказать ему не может, прибавил: – Говорят, в Кучареве тоже кадеты стоят. С аглицкими пушками. Должно, завтра опять пальба будет.
– Пропасти на них нет, – вздохнула Анна.
У мальчика горели глаза.
– Конец пришел коммуне, – сказал рыжебородый, – Васька Мохин убег, боится казаков, говорят, вешают советских.
– Вот я гостя из города привез, – переменил разговор осторожный Степан, – от Ивана Петровича, в Должаны едут.
– В Должаны? – заинтересовался мужик. – Проезжал я там под Спас. Еду мимо усадьбы, гляжу, должанские барышни картошку копают. Симпатичные барышни.
- Предыдущая
- 3/6
- Следующая