Азарт среднего возраста - Берсенева Анна - Страница 15

• Предыдущая
• 15/67
• Следующая

У балкона был накрыт низенький столик. На стеклянной столешнице стояла бутылка французского вина и кабаретница, в каждое отделение которой было выложено по ложечке разноцветных салатов. В отдельной прозрачной вазе лежали свежо пахнущие травы.

Стены комнаты были увешаны большими фотографиями, тоже очень стильными, точнее, профессионально сделанными. Фотографии были невероятно эротичны, даже те, на которых модели были не вполне обнажены. Эротика была не в степени раздетости этих женщин, а в том сильном чувственном заряде, которым выстреливали их глаза.

Но разглядеть фотографии подробнее Александр не успел.

– Садитесь, Саша, – пригласила Аннушка, входя в комнату из кухни.

В руках у нее была фарфоровая дощечка с выложенными по кругу сырами. Она пристроила дощечку на стол. Для этого ей пришлось чуть присесть – стол был низкий, – и эта поза выглядела так же соблазнительно, как у моделей на фотографиях. Александру захотелось не в кресло сесть, а, взяв Аннушку под колени, уложить ее на пол, прямо на молочного цвета ковер. Он судорожно сглотнул, так сильно ему этого захотелось.

Но ничего такого он, конечно, не сделал, а сел в низкое кресло у столика и налил в бокалы вино.

– Может быть, я свечи зажгу? – спросила Аннушка.

– Пожалуйста, – пожал плечами Александр. – Могли бы и не спрашивать.

– Ну, а вдруг бы вам не понравилось! Многие мужчины считают еду при свечах ужасной пошлостью. Тем более днем. Ведь и так светло.

– Я не считаю свечи пошлостью, – улыбнулся Александр.

– Вы продвинутый мужчина.

– Просто я об этом не думал.

Аннушка достала из бара хрустальные подсвечники и зажгла в них длинные темно-лиловые свечи. Свечное пламя в самом деле смотрелось при дневном свете необычно. И хорошо: что-то обещала эта необычность, чем-то будоражила.

– Я положу вам салат, – сказала Аннушка.

– А вам? – спросил Александр, когда увидел, что она накладывает салаты только в его тарелку.

– Что вы, я такое не ем! Это же с майонезом. Я только травку.

Не было никакой особенной заботы в том, что она купила салаты специально для него. У него были женщины, которые готовили к его приходу такой стол, что глаза разбегались от изобилия яств, и не хотелось отходить даже к кровати, и ясно было, что они посвятили подготовке этого стола не пятнадцать минут, нужных для того, чтобы спуститься в магазин на первом этаже своего же дома, а по меньшей мере сутки. Но Аннушкина пустяковая забота была ему приятнее, чем все предыдущие усилия женщин, о которых он в эту минуту не мог вспомнить ничего, даже их имен.

– За сегодняшний день. – Александр отпил из своего бокала.

– Странный тост, – удивилась Аннушка и выпила свое вино до дна.

– Ничего странного. Сегодня хороший день.

– Чем же?

– Тем, что я вижу вас без привычного глянца.

– Вы имеете в виду мою косметику? – усмехнулась она.

– Я имею в виду вашу отстраненность. Не недоступность, – жестко пояснил он, – а ваше обычное безразличие ко мне.

– Вы ошибаетесь, Саша, – тихо сказала Аннушка. – Я никогда не была к вам безразлична. Просто… Ну, я не привыкла бросаться на шею! Да вы ведь и сами этого не любите, – с вызовом добавила она. – Вы, мужчины.

Она была права в своей незамысловатой проницательности. Он действительно не любил, чтобы женщины сами бросались ему на шею, да и никто из мужчин этого не любил, даже если это льстило их самолюбию. Но сейчас, но от нее ему хотелось именно этого, даже только этого ему хотелось – чтобы она бросилась ему на шею и забыла обо всем в его объятиях. Вот так, с такой вот дурацкой возвышенностью.

Ничего он не понимал! Почему это странное желание охватило его именно по отношению к ней? Когда это вообще произошло с ним?

Александр точно знал, что в ту минуту, когда он впервые увидел Аннушку, ничего даже отдаленно похожего на это желание у него не возникло. Если ему чего и захотелось тогда, так это разве что снять с ее головы дурацкую бейсболку, чтобы получше разглядеть ее личико, которое, он сразу догадался, должно оказаться симпатичным. Таким оно и оказалось при более внимательном рассмотрении, но никаких особенных чувств у Александра это не вызвало. Обычная смазливая девчонка при богатом мужике, таких в Москве тысячи, если не десятки тысяч.

«Когда же она меня зацепила? – думал он сейчас, глядя, как Аннушка берет из вазы какой-то кудрявый зеленый листок. – И чем?»

Но думал он об этом ровно до того мгновенья, когда она поднесла этот листок к губам. Губы ее приоткрылись, влажно блеснули… Александр поднялся, взял обеими руками столик и отставил его в сторону. Тоненько задрожали на стеклянной столешнице бокалы. Один из них упал и разбился с жалобным звоном. Александр взял Аннушку за плечи – так же, как только что столик, как будто бы и ее собирался отодвинуть в сторону.

Но никуда он ее, конечно, не отодвинул, наоборот, притянул к себе и прижался губами к ее губам так, словно до дна хотел ее выпить.

Она не сопротивлялась – она повела себя именно так, как он до скрежета зубовного хотел: обняла его за шею и отдалась поцелую с покорностью половецкой полонянки. И еще с каким-то чувством – он не сразу понял, с каким, но, пока поцелуй длился, все-таки понял.

Это была не просто покорность, а страсть покорности. Александр не изъяснялся метафорами даже наедине с собой, но сейчас ему казалось, что он нашел правильные слова. Аннушка покорилась ему именно со страстью, даже с каким-то исступлением.

Этого ли он хотел? Он не знал.

Но анализировать свои желания и правильность их осуществления было сейчас не к месту. Его обнимала молодая красивая женщина, которой он добивался так долго, как не добивался ни одной женщины в своей жизни, она была готова сделать все, что он захочет, и стоило ли размышлять, почему это вдруг произошло?

Александр потянул за поясок на шелковом халате. Халатик упал с ее плеч, но задержался на бедрах: внутри была еще какая-то хитрая веревочка, которую он не развязал. Аннушка сделала это сама – развязала веревочку, качнула бедрами, и халатик скользнул по ее ногам с шелестом морской волны. Под ним она была голая.

Александр с самого начала, с той минуты, когда она открыла ему дверь, знал, что под ее халатиком ничего нет. Но подтвердившаяся теперь догадка не принесла разочарования, как это обычно с ним бывало. Аннушкино тело было так ослепительно, что разочаровать не могло. Могло только очаровывать бесконечно.

– Раздеть тебя? – спросила она.

Она говорила громко, нисколько не стесняясь прямоты своего вопроса. Так же, как не стеснялась своей наготы в ярком дневном свете, усиленном еще и светом свечей, как не стеснялась откровенности своего ответа на желание мужчины.

– Да.

Александр расслышал, что его голос звучит хрипло. Он очень сильно ее хотел. Она уже, можно сказать, и так ему принадлежала, но от этого его желание не делалось слабее. Он подспудно догадывался, что оно не уменьшится и тогда, когда она будет принадлежать ему окончательно.

Аннушка раздевала его с той же прелестной простотой, с которой она делала все и которая так привлекала его в ней. Ее движения не были ни томными, ни торопливыми, они были как раз такими, чтобы от них у него темнело в глазах.

Когда она снимала с него рубашку, то задержалась пальцами у запястий, расстегивая пуговицы на рукавах. Пока она это делала, по его ладоням пробежал разряд, не болезненный, а такой, как будто он взялся за электрические провода со слабым током.

Она расстегнула пряжку его ремня, и ему стало жаль, что джинсы у него не на «молнии», а на болтах, с которыми слишком много возни. Но как только она начала их расстегивать, ему захотелось, чтобы это длилось как можно дольше. Пальцы у нее были такие, что он едва сдерживал совершенно животный хрип, пока она высвобождала его из последних оков – одежды, каких-то правил, всего, что не имело теперь никакого значения.

– Пойдем лучше на кровать, – сказала Аннушка, почувствовав, что Александр пригибает ее вниз, чтобы уложить на ковер.

• Предыдущая
• 15/67
• Следующая