Азарт среднего возраста - Берсенева Анна - Страница 40

• Предыдущая
• 40/67
• Следующая

И то, что бревна внутри дома были не оштукатурены и не оклеены обоями, а просто выскоблены дочиста, нравилось ей тоже. И что ступеньки лестницы, которая вела на второй этаж, скрипели так громко, будто ворчали и охали, – нравилось и это.

В этом доме было много секретов. Варя догадывалась, что за пять лет, которые он ей принадлежал, она не узнала и половины.

К тому же его крепкие стены, такие же, какие были во всех варзужских домах, напоминали ей детство, а потому вопреки очевидности казались надежной защитой от всех страхов жизни.

«Почему «вопреки очевидности»? – подумала она. – Вот медведь, например, такую дверь точно не открыл бы».

Она вспомнила, как столкнулась с медведем крещенской ночью на лесной тропинке, какую полную, абсолютную, бесконечную свою беззащитность почувствовала при этом, – и вздрогнула. Нет, все-таки крепкие стены – это хорошо. Хотя здесь и медведей нет, и страхи жизни совсем другие.

После того как мать уехала с мужем в Боливию и оставила дочери этот дом, Варя долго приводила его в тот вид, который он имел изначально. Она не изучала никаких документов, делала все только по наитию. Положим, избавиться от примет материнского вкуса – полированной стенки, набитой тяжелым хрусталем, и прочих признаков довольства – было нетрудно. Но понять, что занавески на окнах прежде были здесь вот эти самые, связанные крючком из простых катушечных ниток, но выглядящие так, словно они сплетены какой-то волшебной кружевницей, – понять это было все-таки потруднее.

Хотя, если подумать, ну откуда бы взялись на чердаке эти занавески, если бы они не висели когда-то на окнах? Варя просто забрала их с чердака, выстирала, прокипятила, накрахмалила и повесила на законное место, в светелку на втором этаже.

И резной сундук, в котором они там, на чердаке, лежали, она тоже перенесла в дом и тоже поставила в светелке. Эта комната нравилась Варе больше всех – ее она сделала своей спальней. А комнатку здесь же, на втором этаже, но напротив, – мастерской.

И разве не стоило тратить два часа на дорогу, чтобы провести два дня в таком доме? А ведь был еще сад с сиренью и яблонями, и река, текущая прямо под обрывом на краю этого сада, и баня в саду, такая же старая, как дом!..

Многого все это стоило, и не деньгами измерялось, и даже не временем, которое большинство людей, и справедливо, считают самой дорогою мерой.

Варя неторопливо разложила вещи, привезенные сюда на весну: куртку – в Москве она выглядела уже слишком потертой, а здесь была в самый раз, растоптанные ботинки на толстой подошве – улица, на которой стоял ее прекрасный дом, в дожди становилась не слишком проходимой, цветастый платок, подаренный ко дню рожденья Катериной, – вообще-то Варя таких не носила, но здесь, в саду над рекою, он не казался ей чересчур ярким…

Она раскладывала все это по большим и маленьким шкафам и полкам. Здешнюю мебель мать вынесла в сарай, но, по счастью, а точнее, из бережливости, все-таки не выбросила, и Варя давно уже вернула все эти горки, укладки и шуфлядки в дом.

Еще она привезла в этот раз новое постельное белье. В спальне лежало в шкафу саше со здешними травами. Варя складывала новые простыни на полку и радовалась, что уже через неделю, к следующему ее приезду, они будут пахнуть мятой и зверобоем.

Внизу хлопнула дверь. Варя вздрогнула, замерла. Лестница заскрипела под тяжелыми шагами. Варя почувствовала, что ее охватывает то самое, от чего невозможно двинуть ни рукой, ни ногой, – чувство абсолютной, полной, бесконечной беззащитности.

«Это после медведя, – смятенно мелькнуло в голове. – Это после медведя со мной такое стало! Это… нельзя!.. Надо…»

Что – надо, Варя додумать не успела.

Лестница перестала скрипеть, дверь светелки открылась.

– Ну, здравствуй, дорогая супруга, – сказал Олег. – Это, значит, и есть твое убежище?

Варя почувствовала, как всю ее заполняет вязкая, физически ощутимая тоска. От этого ей даже как-то полегче стало: все-таки тоска – не страх.

– Здравствуй, – вздохнула она. – Зачем ты приехал?

Муж неторопливо прошел через всю комнату, сел в плетеное кресло-качалку у окна, качнулся. Кресло жалобно скрипнуло.

– Не зачем, а почему, – сказал он. – Потому что считаю нужным выяснить наши отношения. А ты не считаешь?

– Мы уже все выяснили, – пожала плечами Варя. – Год назад. Что тебе еще непонятно?

В ее бывшем муже была та тяжеловесность, которая воспринимается большинством людей как основательность и надежность. Когда Варя выходила за него замуж, она воспринимала ее точно так же. И только потом поняла, что надежный вид ее мужа – это лишь физическая характеристика его внешности, не более.

Когда она от него ушла, не было ни одного знакомого, ее ли, их ли общего, который понял бы этот поступок.

«Да ведь за Олегом как за каменной стеной», – говорили все они до единого.

Может, это было и так, хотя после двух лет супружеской жизни Варя не была в этом уверена. Но каково жить с каменной стеной, об этом почему-то никто не думал.

– Что было год назад, мне понятно, – усмехнулся Олег. – Мне вообще понятны все твои мотивы. Зря ты считаешь себя особо утонченной личностью.

– Я не считаю.

– Считаешь, считаешь. Со стороны виднее. Особенно мне. Ну, неважно, что было год назад. Что теперь – вот что меня интересует.

– Теперь то же самое. За год со мной не произошло ничего разительного.

Варя смотрела на него и не понимала: как она могла выйти за него замуж? Что это было, зачем? Хотя теперь, после той встречи с медведем, она начала понимать, что это было…

Одиночество – страшная вещь. Не в высоком метафизическом смысле, а просто: страшно становится от того, что никто не поможет тебе в тяжелую минуту. То есть, конечно, в чем-то небольшом, повседневном помогут – подадут руку, если поскользнешься на улице, откроют перед тобой дверь подъезда, если у тебя тяжелые сумки. Но по настоящему, по серьезному, требующему напряжения всех сил счету… Помощи от посторонних людей ожидать не приходится.

Да, в Варзуге это было иначе. Там просто не было посторонних среди людей, которые жили в селе у лесной реки. Их и было-то всего триста человек в этом селе, какая уж тут сторонность! Но из Варзуги Варя давно уехала и в Москве поняла другое. Это было жесткое, но честное понимание. Москва тем и была хороша, что в ней можно было понять про жизнь окончательные вещи. Только тяжело было их понимать.

Так что нетрудно вообще-то было догадаться, почему она вышла замуж три года назад. В Олеге было все, чтобы он мог стать для нее непосторонним человеком. И убедиться, что это всего лишь обман зрения, можно было только на собственном опыте.

Теперь такой опыт у Вари был. Как передать его Олегу, она не знала.

– Сформулируй, пожалуйста, точнее. – Он качнулся еще раз. Кресло скрипнуло снова, на этот раз уже не жалобно, а раздраженно. – Художественной натурой ты тоже считаешь себя напрасно. То, что ты принимаешь за особый взгляд на мир, на самом деле всего лишь неумение связно изъясняться.

Как много она отдала бы сейчас за то, чтобы он немедленно исчез из комнаты! И, главное, из ее жизни.

– Я ошиблась, когда выходила за тебя замуж, – изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно, сказала она. – Это было… просто от наивности.

– Разреши тебе напомнить: когда ты выходила за меня замуж, тебе было тридцать лет. Не поздновато ли для наивности?

– Поздновато, – согласилась Варя.

– А я тебе назову настоящую причину. Ты придаешь чрезмерное значение тем своим занятиям, которые самонадеянно считаешь искусством.

– Хватит, Олег! – Варя наконец не выдержала. – Самонадеянная я или нет, но это моя жизнь. Моя! И я ни перед кем не обязана за нее оправдываться.

Муж усмехнулся, обвел ее оценивающим взглядом.

– Тебе идут эмоции, – сказал он. – Даже внешне меняешься – румянец этот… – дернулся кадык на его широкой шее. Варю тоже передернуло. – Когда ты нервничаешь, то перестаешь быть похожа на северную рыбу, – добавил он.

• Предыдущая
• 40/67
• Следующая