Адвокат – невидимка - Борохова Наталья Евгеньевна - Страница 49

• Предыдущая
• 49/61
• Следующая

– …Представьте весь ужас моего положения, когда, проснувшись в своей постели, я обнаружил рядом с собой мертвую девушку. Причем она была жива всего несколько часов назад. Она смеялась, шутила, обнимала меня. Вы это можете представить?..

Присяжные не могли. Дубровская отчетливо видела это по их лицам. С ними никогда не могло произойти ничего подобного. Они никогда не просыпались рядом с трупом, и просьба Лещинского звучала для них так же абстрактно, как предложение закрыть глаза и слетать в космос.

Тетка с бусами вытащила веер и начала обмахиваться, словно сидела в театральной ложе. На ее лице явно читалась скука. «Вы знаете, мне он показался неубедительным», – скажет потом она, наклоняясь к уху своего соседа. Тот подумает секунду и согласится. В конце концов, у них так много своих дел.

Присяжные удалились на совещание, а публика, громко переговариваясь, пересмеиваясь на ходу, высыпала на крыльцо. Дубровская вышла последней и встала в сторонке, вяло соображая, чем ей теперь заняться. Сколько часов придется провести в томительном ожидании, никто, разумеется, не знал. Хотя когда-то, еще от своих коллег, Елизавета слышала, что долгое совещание присяжных – хороший знак. Они остывают от полученных во время прений эмоций, рассуждают, не рубят сплеча, они спорят и, быть может, родят истину. Хотя какой должна быть истина по делу Лещинского? Оправдание?

– Делайте ставки, господа! – услышала она рядом насмешливый голос. Он принадлежал высокому худому человеку в очках, должно быть, оператору. Мужчина держал в руках треногу в черном футляре и пытался развлечь сейчас коллег-журналистов.

– На что ты собираешься спорить? – осадила его бойкая молодая девица с пухлым ежедневником под мышкой. – Дело ведь яснее ясного. Ты разве не помнишь материал по делу чиновника? Как его, кстати, звали… Каренин, что ли?

– Кренин, – поправил ее оператор. – Его звали Кренин.

– Какая разница! – махнула ежедневником девица. – Хочу лишь сказать, что Лещинский – патологический лжец, и я не верю ни единому его слову. Врет он все!

– А мне кажется, все это обвинение нелепость, – возразил вдруг рядом стоящий паренек. – Ради чего ему нужно было убивать эту секретаршу? Да у него столько денег, что он без труда купил бы любой публичный дом или модельное агентство! Видел я эту потерпевшую на фото. Ничего особенного!

– Это все потому, что ты так и не усвоил разницу между приличной девушкой и проституткой, – ядовито заметила особа с ежедневником. – У богатых свои причуды, а Лещинский устал от продажной любви. Ему захотелось чего-то свеженького, вот он и придушил эту секретаршу. Думал, что все сойдет ему с рук!

– Я тоже хочу чего-нибудь свеженького! – оживился вдруг оператор, приобнимая свободной рукой девицу. – Пойдем сегодня вечером в паб? Мы отлично проведем время, а потом заедем куда-нибудь потанцевать. Ну, как ты?

– Все зависит от того, как скоро ты смонтируешь материал, – состроила гримасу журналистка. – В принципе, я не возражаю.

– О, детка, да я смонтировал бы его, не сходя с этого места! – «затанцевал» от нетерпения оператор. – Но ты же знаешь, что придется ждать решения этих чертовых присяжных. Говорят, они могут прокопаться до завтра.

– Но до завтра-то им совещаться нечего. Все же ясно! – пожала плечами девица, отгоняя муху ежедневником.

– Я бы так не сказал, – вклинился не вовремя паренек, уже выражавший сомнение в виновности Лещинского.

– Не гони тоску! – хором ответили журналисты, и между ними опять завязалась веселая потасовка.

Елизавета надела солнечные очки. Она давно использовала их как средство маскировки. Не хватало еще, чтобы эти вечно голодные журналисты принялись за нее, как собаки за кость.

Честно говоря, она искренне завидовала сейчас их бесшабашной веселости. Им все равно, каким, в конечном счете, окажется решение присяжных. Вынесут заседатели оправдательный вердикт, журналистка с ежедневником только возмущенно дернет плечами. «Пройдохе Лещинскому опять повезло, – скажет она оператору. – Правильно говорят, нужно разогнать все эти суды присяжных. Нет от них никакого проку! Хотелось бы знать, о чем они там думали, оправдывая убийцу?» Осудят адвоката, ей опять покажется мало: «С какой стати ему дали пятнадцать лет? Он ведь убил свою любовницу, не так ли? Все эти слюнявые разговоры об отмене смертной казни только увеличивают преступность. Надо было раньше думать. А теперь уже слишком поздно. Пусть сидит теперь за это на вонючей зоне. И поделом ему. Послужит предостережением для всех прочих».

Но любое решение присяжных не изменит их планов на вечер. Они, разумеется, пойдут в ирландский паб поднять настроение за кружкой эля, а потом направятся в ближайший клуб, где будут веселиться до рассвета, а утром, с красными от бессонницы глазами, поедут снимать очередной сюжет. Диск с размашистой надписью «Дело Лещинского» отдадут в архив и вспомнят о нем только в случае, если бывший адвокат преподнесет им новый «информационный повод». Только когда это произойдет? Через десять лет? Двенадцать? Пятнадцать? Елизавета содрогнулась.

– Вы Елизавета Дубровская? – спросила ее высокая, стройная женщина в элегантном белом платье с кожаным ремешком на талии.

– Да, – ответила Лиза, не понимая, что могло понадобиться от нее этой изящной незнакомке. Она мало походила на журналистку. Скорее на танцовщицу или бывшую модель.

– Я – Ольга Палех, – сказала женщина, снимая темные очки. – Вы хотели со мной поговорить. Правда, это было месяц назад. Вы меня еще помните?

Разумеется, Елизавета узнала бывшую жену Лещинского, гордую и неприступную Ольгу Палех, так резко отказавшую ей в помощи в тот момент, когда они в ней остро нуждались. Все те же удивительные глаза лани, умело подведенные карандашом, смотрели на Елизавету в упор. Только теперь в них не было нетерпения и досады. Палех казалась смущенной.

– Я пришла слишком поздно, да? – спросила она.

– Да, – просто ответила Елизавета. – Хотя, если честно, у меня нет ощущения, что наш разговор тогда мог что-нибудь изменить.

– Все настолько плохо?

Дубровская, закусив губу, кивнула.

– Вот что, – сказала женщина. – Давайте посидим с вами вон в том кафе, на углу. Я так понимаю, ждать придется несколько часов?

Елизавета еще раз кивнула. Она казалась абсолютно безучастной. Пусть будет кафе, если жене Лещинского это угодно. Вряд ли можно теперь что-то исправить.

Они сидели за крайним столиком под ярко-желтым тентом и пили охлажденный апельсиновый сок, словно остро нуждались сейчас именно в витаминах. Дубровская бесцельно болтала соломинкой в бокале и слушала негромкую речь бывшей балерины, звучавшую сейчас в ее ушах, как убаюкивающая музыка.

– Вы – славный человек, – говорила она. – Я поняла это сразу, побеседовав с вами тогда на ходу, в коридоре. Вы так молоды, так стремитесь к успеху, так верите в добро, что мне это напомнило нашу молодость. Нашу, с Володей. Знаете, ведь мы когда-то тоже были молодыми. – Она усмехнулась, и тоненькие морщинки лучиками устремились к ее вискам. – Мне это больно вспоминать. Та история…

– Ольга Анатольевна, – сказала Елизавета, уже не стараясь быть предупредительной и вежливой. – Вы должны знать, что не обязаны раскрывать передо мной свои семейные тайны. Я была неправа, требуя от вас откровенности. Жаль, что это понимаешь слишком поздно.

– Нет-нет, позвольте, я должна вам это рассказать, – взяла ее за руку Палех, словно боясь, что Лиза покинет ее. – Мне так будет легче. Я столько лет держала это в себе, понимая, что не могу поведать это ни одной живой душе. Кто-то крутил пальцем у виска за моей спиной, кто-то открыто насмехался надо мной в лицо. Как же! Я бросила молодого красивого парня, перспективного адвоката из-за какой-то его мимолетной интрижки, сущего пустяка, на который обычная женщина не обратит внимания. Но все они не знали одного: Володя не изменял мне. Причина была в другом…

• Предыдущая
• 49/61
• Следующая