Ах, Маня - Щербакова Галина Николаевна - Страница 13

• Предыдущая
• 13/33
• Следующая

Ваня был добрый, хороший человек, но он считал меня очень виноватой. И до самой смерти считал, хоть и любил, и уважал по-своему. За то уважал, что я, мол, свою вину искупаю служением ему, слепому. Я не могла ему объяснить, что я ничего не искупаю. Что я после Маниного плевка и виноватой себя не чувствую. Я с ним не для искупления живу, а потому что мне с ним, слепым, легче, чем со зрячими. Он же не видит, что я каменная. Я очень для него в жизни старалась. Но поверьте, Лидочка, не из-за вины. Я Марио любила, я знала, что он хороший, случись так все заново, я бы все равно за ним пошла. Меня уже после войны его родственники искали, все хотели породниться. Отказалась и сама ехать, и к себе звать. Вы фильм «Подсолнухи» видели? Ко мне тогда из кино приезжали. Показывали фотографию артиста Мастроянни, похож, спрашивали, или нет? Я, конечно, не сказала, что Марио – совсем молоденький был, я даже не представляю, каким он мог быть взрослым мужчиной. А фильм… Ну что фильм? Там же все хорошо и благополучно, а у меня все было плохо. Маму потеряла. Марио потеряла. Репутацию хорошую тоже вроде бы как… Ну чем такие потери возместишь? Никакого счастья на такое несчастье не хватит. А мое счастье вообще каменное было.

Потом какой-то дурак пустил сплетню, что у меня за границей наследство… Советчиков появилось тьма. Сроду я не слышала, что такое сертификаты. Услышала! Одна даже принесла их, показала, все, говорит, на них купишь. Сама в руках бумажку держит, не выпускает. Господи ты боже мой! Дальше еще хуже!

Меня стали сватать, стали говорить, какая я и не старая, еще и красивая, мол… Послала я всех подальше. И тогда обо мне некоторые стали говорить: дура. Я молчу. Дура так дура. А вот пришла ко мне Маня и говорит мне с порога: «Прости, если можешь, меня, дуру…» Я ей отвечаю: «Дуру поймет и простит только дура…» Заплакали мы с ней, засмеялись и вот теперь вместе. Про старое не говорим: обе боимся. Боимся, вдруг что-то не так поймем, а нам, Лидочка, нельзя сейчас не понимать друг друга. Вот и захотелось мне выговориться хотя бы перед Леней. Я скажу, а он уедет. Не захотел… Нет, нет, я его не осуждаю. Кто знает, Лида, какие у него внутри баррикады выстроены и против чего… А я сразу решила прорываться. Ну и не вышло… А вы, Лидочка, меня выслушали. Вам это давно хотелось, да? Я ведь помню, как вы меня старательно не замечали. Очень старательно. Интересовала я вас, значит…

Как несправедливо устроена жизнь! Что бы получить человеку интерес к себе ровнесенько в тот момент, когда это ему больше всего надо. Но все приходит потом. Приезжал ко мне один писатель, где-то что-то про мою жизнь услышал. Явился. Ровесник

мой, может, постарше. Почему-то не воевал, а был в эвакуации. На вид здоровый, но мало ли что… Но я не об этом – пришел и сразу спрашивает: «Какое чувство вы испытывали к итальянцу? Какая в нем была особенность?» Ну, как с таким разговаривать? Я ему вежливо так сказала: уходите, пожалуйста. Вот такая, Лидочка, жизнь. У Вани была любимая песня «Заветный камень». Он иногда сам любил ее петь и всегда плакал. И я с ним. Плачу и вроде мягчею. Вроде обратно из камня в человека превращаюсь. Но Ваниных песен на это дело не хватило. Или я уж такой камень-гранит? Все может быть, Лидочка, все может быть…

…Они сидели, прижавшись друг к другу, отрезанные от всего мира темнотой и тайной. Поэтому, когда в комнате включился свет и выхватил из ночи их заплаканные лица, и куст малины, и перевернутое дырявое ведро, и шланг, змеей свернувшийся у ног, они, как по команде, отодвинулись друг от друга и провели пальцами по щекам, и улыбнулись виновато этому жесту, и только тогда повернули головы к окну. На них смотрел, еще не видя, а только всматриваясь, Сергей, заспанный и вроде перепуганный. Лидия постучала ему в стекло.

– Что случилось, Сережа?

– А! – сказал он. – Это ты! Я проснулся и понять не могу, где я. А кто-то бубнит, бубнит над ухом. Это ты с кем? Чего не спишь?

– Спи! – сказала Лидия. – Спи!

– А вы прекратите трепаться, – обиделся Сергей. – Или уйдите куда-нибудь от окна.

– Уйдем, Сережа, уйдем! – сказала Зинаида. И повела Лидию в дом.

Они прошли мимо чмокающего Ленчика, мимо ворчащего Сергея, Зинаида укрыла Лидию одеялом, провела рукой по ее волосам.

– Спасибо вам, Лидочка! – сказала Зинаида и ушла.

Она постелила себе в кухне на высоком кованом сундуке. Она любила это место, твердое, высокое и покатое. Никто не мог спать на такой покатости, а она могла. Даже научилась не скатываться во сне. Так и спала на горбе, ухватившись руками за металлические холодные сундучные оковы, хранившие много лет старое стеганое одеяло, солдатскую шинель и тяжелую чугунную кочергу. А Лидия, как ни странно, уснула сразу. Глупый ей приснился сон. Будто выходит она замуж за Ленчика, но за «замужем» надо постоять в очереди. И вот они стоят, стоят, измаялись, а очередь идет медленно, они куда-то отлучаются и пропускают свое время. «Мы вас не видели, не видели, не надо было отлучаться». Ну совсем как за кофе или там за французской помадой. И тут же новость: следующий раз «замуж» будет только через год. Ленчик тогда говорит, что ждать не намерен, и начинает силой тянуть ее в дом, где этот самый «замуж», а все вокруг кричат, возмущаются, плачут какие-то дети. И Лидия уже во сне начинает понимать, что все это чушь, что Ленчик – ее дядя и замуж за него нельзя. Она пугается во сне такого безобразного поступка и просыпается совсем.

«Приснится же, – думала Лидия, надевая халатик и расчесывая волосы. – За замужем очередь». Теперь, не во сне, именно это казалось ей самым глупым и нелепым.

Во дворе Мани полно было народу, и это еще только утром. Оказывается, Лидия проспала все на свете. Приходила к Зинаиде Маня и направила Ленчика в близкий магазинчик: ей там кой-чего оставили, надо было принести. Зинаида пошла помогать с готовкой, а Лидии они оставили записку, как запереть дверь и где умыться. И потому, что приснился дурацкий сон, и потому, что она так долго, оказывается, спала, Лидия почему-то растерялась и забеспокоилась. И, идя к Мане, думала о глупом: ей скажут, что она поспать горазда или что-то в этом роде. А тут полно народу, и навстречу с какой-то кастрюлей идет Зинаида, и тогда только вспоминается весь ночной разговор. Лидия просто в ужас пришла. Как же она могла так спать после всего услышанного, как же она не вскочила сегодня первая, чтобы сказать Зинаиде какие-то важные слова.

• Предыдущая
• 13/33
• Следующая