Письмо звездному мальчику - Антонова Анна Евгеньевна - Страница 2

• Предыдущая
• 2/24
• Следующая

Удержаться от смеха было очень сложно, как мы ни старались. Но две вполне взрослые девушки, сидевшие перед нами, тоже переглядывались и хихикали, и нам было не так стыдно.

– …во время спектакля не вставать, по залу и фойе не бегать и, конечно, отключить звуковые сигналы мобильных телефонов и других электронных устройств…

– Ну конечно, – проворчала музыкально подкованная Юлька, – как начнут стокилограммовая тетя да лысый дядя Татьяну с Онегиным петь, так любой телефон заглушат!

Закончив свою речь, непонятный субъект убрался за кулисы, занавес наконец раскрылся, и оркестр заиграл увертюру. То ли искусство проявило свою волшебную силу, то ли речь дяденьки в костюме возымела действие, но все оказалось не так страшно – никто не вставал, не бегал по залу, даже телефоны не звонили. Вопреки мрачным Юлькиным прогнозам, Татьяну играла вполне стройная и милая девушка, а Онегина – довольно молодой человек, хоть и не без залысин. Зато Ленский поразил нас черной кудрявой шевелюрой, практически полностью занавешивающей лицо.

После очередной сцены занавес закрылся, и в зале зажегся приглушенный свет. Кто-то из наших парней вскочил было, но, увидев, что все продолжают чинно сидеть, остался на месте.

– Юльк, это что? – шепотом спросила я.

– Декорации меняют перед следующей картиной, – пояснила она. Пару лет назад моя подруга окончила музыкальную школу и в теме разбиралась.

– Какой такой картиной?

– В опере действие делится на картины, – терпеливо пояснила Юлька. – Меняется место действия, поэтому и декорации другие.

Во второй картине первого действия нам показывали спальню Татьяны, которая, скоропалительно влюбившись в Онегина – а еще что-то говорят о скромности девушек девятнадцатого века! – страдает по нему.

– Ничего себе! – шепотом удивилась Юлька. – Как это она поет, лежа на кровати?

– А что такого?

– При таком положении тела звук образуется иначе… – принялась было объяснять она, но сзади шикнули, и нам пришлось отложить обсуждение новаторских методик оперного пения до антракта.

Когда Татьяна замолчала, в зале раздались аплодисменты.

– Что это они? – удивилась я.

– Так положено, – терпеливо пояснила Юлька. – После известной арии.

– А это известная ария?

– Татьяны? – шепотом возмутилась она. – Конечно!

Я замолчала, обидевшись на подругу за то, что она разбирается в операх лучше меня.

– Интересно, у Ленского это парик? – задумалась Юлька в антракте.

– Да похоже на то.

– Уродский какой-то!

– Ну а как же «всегда восторженная речь и кудри черные до плеч»? – довольная, что хоть оригинал знаю лучше подружки, процитировала я. – Все строго по тексту.

– Нет, ну нельзя же так буквально… Пойду программку куплю.

– Зачем тебе?

– У меня традиция, – непонятно объяснила Юлька и побежала к билетерше, на ходу вытаскивая из сумки кошелек.

Арию Ленского «Что день грядущий мне готовит» я знала, поэтому похлопала вместе со всеми, уловив откуда-то сбоку шепот Ленки Поповой:

– А у Баскова круче получается!

После вальса на балу в начале третьего действия зрители опять зааплодировали, я на всякий случай уточнила:

– А это известная музыка? – и, получив утвердительный кивок, тоже захлопала.

– Вот бы на Ленского без паричка посмотреть, – задумалась Юлька, когда мы вышли на улицу.

– Сдался он тебе, – фыркнула я, и тут рядом с нами нарисовался «Бэрримор».

– Э… Можно тебя на минуточку? – поколебавшись, спросил он у Юльки.

– У меня от подруги секретов нет, – гордо провозгласила она.

– Ну ладно, – пожал плечами он. – Можно телефон? – и, не заметив энтузиазма, уточнил: – Аську? Имэйл?

– Я на улице не знакомлюсь, – неожиданно отрезала подруга.

– Так мы же в театре… – растерянно пробормотал парень, но тут подъехал наш автобус, и Юлька потащила меня прочь.

– Ты что это… – начала было я, но она перебила:

– И слышать ничего не хочу.

На следующий день мы встретились по дороге в школу, и Юлька, забыв поздороваться, сразу затараторила:

– Я вчера посмотрела в Интернете, он, оказывается, не только в Станиславского и Немировича-Данченко работает, а еще и в другом театре…

– Подожди… – растерялась я. – Кто он?

– Ну он, – с досадой отозвалась она. – Ленский. Антон то есть.

– Какой Антон? Ленского вроде Владимиром звали…

– Ну при чем тут Ленский! Я про актера говорю, его зовут Антон Теркин.

– Как-как? – живо заинтересовалась я. – Ну, Юль, везет тебе на парней с интересными фамилиями: один Теркин, другой Дворецкий…

– Вот повезло так повезло! Впрочем, прислуга меня не интересует, а про Теркина я слушай что накопала…

– Здорово, чувихи! – вдруг послышалось сзади.

Я уже успела мысленно вернуться во вчерашний вечер и даже не сразу сообразила, что обращаются к нам.

– Алгебру сделали? – поравнялся с нами Чупраков.

– А тебе-то что? – неприязненно покосилась на него Юлька.

– Хочу ответ проверить! – заржал тот и, бросив нам под ноги пластиковую бутылку из-под колы, пошел вперед.

– Кретин! – в сердцах высказалась Юлька. – С мысли сбил! О чем это я?..

– Без двух минут восемь! – перебила я, взглянув на часы.

Без лишних слов мы максимально ускорились и еле успели влететь в класс до звонка.

Я видела, что Юлька собралась было написать мне записку. Но первым уроком у нас, как назло, стояла пресловутая алгебра, и математичка Наталья Евгеньевна по прозвищу Зоркий Глаз моментально эту попытку пресекла:

– Лесникова, не занимайся на уроке посторонними делами!

В конце урока Наталья по своей милой привычке устроила самостоятельную, которую мы дописывали почти всю перемену. А следующим уроком была геометрия, которую тоже вела Зоркий Глаз, и я поняла, что знакомство с личностью Антона Теркина откладывается на неопределенный срок.

Перед историей мы повторяли заданный на дом параграф, на следующей перемене обедали, так что свободная минутка выдалась только между двумя литературами. В последнее время у нас полюбили устраивать сдвоенные уроки – наверное, директриса решила, что знания лучше улягутся под действием собственного веса.

– У театра свой сайт есть… – начала Юлька, и тут мимо нас со свистом пролетела тряпка, которой вытирали с доски. За ней, как за кометой, тянулся пыльный меловой хвост.

Петров в прыжке поймал тряпку возле самого пола и с воплем:

– Мочи! – отправил в обратный полет Чупракову.

– Да блин! – вскочила Юлька, но я вовремя сориентировалась:

– За штору!

В ненадежном укрытии – штора защищала только от прямого попадания мелового снаряда – обретались почти все наши девчонки.

– Мы вчера с мамой в торговом центре были, – рассказывала Светка Андрианова. – И такую сумку мне купили!

– Ой, покажи! – чуть не запрыгала от нетерпения маленькая кругленькая Наташка Венцова.

– Да она у меня дома, – небрежно повела плечом Андрианова. – Буду я с ней в школу ходить!

– Ну а расскажи хоть, какая! – не унималась Наташка.

– Ну, в общем, она такая лаковая, блестящая, с ремешками разными разноцветными…

Мы с Юлькой переглянулись и синхронно вздохнули. Продолжать разговор про сайт мы, конечно, не могли, и подружка, потеряв терпение, сказала:

– Ладно, после уроков идем ко мне, и все сама увидишь.

Но только мы спустились со школьного крыльца, как услышали:

– Приветик!

Обернувшись, мы не без удивления – и это еще мягко сказано! – узрели Дворецкого собственной персоной.

– От старых штиблетик, – мрачно отозвалась Юлька. – Ты что, следил за нами?

– Вот еще, – пожал плечами «Бэрримор». – Я у водителя автобуса спросил, из какой вы школы.

– Оригинально! – оценила она сообразительность «прислуги» и подозрительно взглянула на парня: – А может, ты маньяк?

– Угу, театральный, – с готовностью подтвердил тот. – Так как насчет телефончика?

• Предыдущая
• 2/24
• Следующая