Библия Раджниша. Том 3. Книга 1 - Раджниш Бхагаван Шри "Ошо" - Страница 30

Увидев эту женщину, я сказал: «Боже мой! Такая прекрасная поэзия и такая предельная безыскусственность - нет, я имею в виду невзрачность... Я был так разочарован ею, что даже забыл слово невзрачность! Она была даже еще хуже, но я не знаю никакого другого слова, которое было бы хуже этого. Слово «безобразный» не кажется мне подходящим, чтобы использовать его применительно к кому-либо; оно несет в себе какое-то осуждение, а я хочу только описать, не обвинять, отсюда и это слово «невзрачность». Невзрачность означает, что не нужно обращать никакого внимания; пусть себе проходит, пусть идет.

Потом был еще один поэт, слава всей Индии, Бхавани Прасад Тивари, который чрезвычайно любил меня. Я был еще очень молодым человеком, когда начал выступать с публичными лекциями; мне было наверное двадцать лет, когда я дал мою первую публичную лекцию в 1950 году. Он же был ведущим на ней.

Он не мог себе этого представить, он был настолько ошеломлен, что вместо того, чтобы огласить свое слово, он сказал: «Я не хочу разрушать того, что сказал этот мальчик. Я хотел бы, чтобы вы пошли домой с тем, что он сказал, помедитировали бы над этим. Я не хочу выступать сам - на самом деле, он должен был бы быть ведущим, а выступать следовало мне». И он закрыл собрание.

Все были потрясены, потому что он был старым человеком и очень знаменитым человеком. Он взял меня к себе в машину и спросил, где ему можно высадить меня. Я познакомился с ним в этот день. Я сказал: «Это для меня потрясение. Вы очень добрый человек и очень понимающий человек. Я читал ваши стихи и всегда любил их. Они просты, но обладают качеством необработанных, неограненных алмазов. Нужен глаз ювелира, чтобы увидеть красоту неограненного, неотполированного алмаза, только что добытого из шахты - новорожденного».

«И еще я могу сказать, что я всегда чувствовал, читая ваши стихи, как будто вот начинается в Индии сезон дождей, и тучи начинают изливаться, и земля начинает издавать сладкий запах свежей, жаждущей земли; и запах этой увлажняющейся земли дает вам ощущение удовлетворенного чувства жажды».

«Вот что я чувствовал, каждый раз читая ваши стихи. Но когда я увидел вас, иллюзия исчезла», — ведь этот человек держал по обеим сторонам, внутри своего рта, две лепешки, листья бетеля, и красный, похожий на кровь сок бетеля стекал по обоим уголкам его рта на одежду.

Этим он занимался непрерывно целыми днями. Все, что он делал, это готовил новые лепешки. Он носил с собой маленький мешочек со всем необходимым. И когда бы я ни видел его, он всегда был занят этим: в руке у него табак, он растирает его, готовит его, жует лепешку, и повсюду красный сок.

Я сказал: «Вы разрушили все мое представление о поэте». С тех пор я избегал поэтов, потому что понял, что они слепые люди; лишь изредка у них наступает полет воображения. Но пять тысяч лет назад на Востоке, по-видимому, понимали, что нужно проводить различие между поэтом, который слеп, и поэтом, у которого есть глаза.

Риши - это тот, кто говорит, потому что видит. Его поэзия также называется другим именем; она называется рича, потому что она исходит от риши. Рича означает поэзию, исходящую от пробудившегося сознания человеческого существа.

Эти люди не были аскетами. У них были жены, они имели детей, они имели прекрасные ашрамы - настолько красивые, что даже цари бывали там, чтобы отдохнуть. Цари посылали, бывало, туда своих детей, чтобы они жили в семье риши, в ашраме, потому что не было ничего красивее ашрама.

Ашрамы стояли глубоко в лесах, в горах, вблизи великих рек Индии. У риши была жена, были дети. Он был таким же простым и обыкновенным, как и вы, - он не искал никакой власти. И он не беспокоился о Боге, о рае; он просто наслаждался здешней жизнью.

Даже цари завидовали риши, и часто они приходили к ним за советом, потому что эти люди были не просто духовными наставниками, они обладали проницательным взглядом, который могли использовать в самых разных целях. Они не были против богатства. Все ашрамы были вначале потрясающе богатыми, потому что цари непрерывно изливали на них столько денег, сколько было возможно. И не было так, что один царь приходил к одному риши, ведь риши и их ашрамы не входили в состав ни одного царства.

Вот самое большое уважение, которое знает Восток; нельзя объявить ашрам риши частью вашего царства. Поэтому риши был независимым. Другие цари тоже приходили к нему. Ни один царь не владел им и не мог сказать: «Ты можешь советовать только мне. Я дал тебе землю, я дал тебе так много денег, так много роскоши, так много удобства и защиты, поэтому ты должен быть только моим советчиком». Нет, такое нельзя было себе представить.

Если риши принимал все, что ему предлагали, он обязывал вас. Он мог и отказаться. Вы должны были быть благодарными ему за то, что он не отказал вам. Вы были обязаны ему за то, что он оказал вам честь служить ему. Он не был ни в чьем владении. Его территория была независимой. И на его территории любой мог найти убежище, даже преступник. И тогда преступник оказывался вне пределов власти правителей, от которых он бежал. Его нельзя было схватить, или ввести в лагерь риши полицию или армию. Этот лагерь был священным.

Так оно буквально и было: не было никакого сравнения между древним восточным ашрамом и чем-либо еще, даже дворцом царя. В каждом особом случае царь приходил в ашрам за благословением. Он прикасался к ногам риши, потому что знал, что сам он слеп, и что хорошо получить благословение от того, кто видит, и так получить наставление. И не раз так случалось, что войн удавалось избежать, потому что оба царя приходили к одному риши с вопросом: «Наши армии стоят друг перед другом - что делать?»

Риши отвечал: «Вы спрашиваете меня, что делать? Просто отведите свои армии назад по домам! Не будет никакого сражения. Пока я жив, ваши армии никогда не будут стоять друг против друга». И так и было. Война откладывалась до его смерти; до этого никакой войны не было и в помине. Не было и разговора о том, чтобы не подчиниться ему. Он не обладал политической властью, у него не было армии, но оба царя знали, что у него есть глаза, и если он видит, что это будет полезным для них обоих, то пусть так и будет. «Мы слепы. Мы отступим».

Но рождение буддизма и джайнизма, еще двух индийских религий, создало проблему. Эти религии изменили весь характер ашрама. У буддистов и джайнов не было ашрамов — это первое, на что нужно обратить внимание. Чтобы уничтожить ашрам, -ведь ашрам был оплотом брахманизма, индуизма, - и все же не допустить никакого папы, никого избранного, выбранного...

Нет, выбрать Будду невозможно! Как можно даже подумать о выборах Будды? Какие основания, какие критерии использовать? Только подумайте, слепые люди выбирают кого-то, у кого есть глаза. Ну как они определят, что у него есть глаза? У них самих нет глаз, они не могут видеть. Вот два человека выступают в качестве кандидатов и говорят: «У нас есть глаза, голосуйте за нас». Видите абсурдность этого? Слепые люди скажут: «Как мы можем решить? У нас нет никаких глаз, поэтому мы не видим, есть ли у них обоих глаза, или оба слепы, или у одного есть глаза, а другой слеп. Нам этого никак не определить».

Будда, пробудившееся человеческое существо, должен объявить себя сам. Нет и разговора о его назначении или выборах. Кто может выбрать его? Кто может назначить?

Есть стихотворение, которое поет этот человек, Мехди Насан, и в котором есть такие слова: «Я зрячий человек, продающий очки в городе слепых». Когда я услышал эту строчку: «Я зрячий человек, продающий очки в городе слепых», - я сказал: «Вы не можете быть зрячим; ясно одно: глаз у вас нет. В противном случае, человек, имеющий глаза и продающий очки в городе слепых, показывает, что он еще более слеп по сравнению с людьми, которым он продает очки! Слепые люди не могут рассказать, у кого есть глаза, а у кого их нет».

Так что эти риши не были папами. Папа - выбранная персона; его избирают две сотни кардиналов. Все эти две сотни кардиналов секретно совещаются между собой по поводу выбора. Это большой секрет. На протяжении двадцати четырех часов Двери определенного помещения в Ватикане остаются закрытыми. Все эти две сотни человек на протяжении двадцати четырех часов остаются внутри этого помещения, для того чтобы мир не узнал, как же происходит отбор, как выбирается папа.