Появляется всадник - Дональдсон Стивен Ридер - Страница 170

Артагель сражался, просто чтобы продлить свою жизнь, удержаться на ногах еще мгновение, всего одно, а затем еще, если получится. Он ведь лучший фехтовальщик в Морданте, не так ли? Неужели он не может сохранить себе жизнь всего на мгновение?

Может быть нет. Боль в боку переросла в огонь, затронувший легкие, и Артагелю приходилось втягивать воздух ценой невероятных усилий. Он продолжал держать меч, но кровь и пот ослабляли его напор. Ноги потеряли пружинистость, и сил хватало только на то, чтобы шаркать подошвами по полу. Время от времени тяжелые покачивания из стороны в сторону сбрасывали пот и кровь с бровей, и перед глазами прояснялось; но большую часть времени он почти ничего не видел.

Почему коридор стал таким узким? Он не мог нанести полноценный удар, как ни старался.

Гарт, со своей стороны, судя по всему, не испытывал никаких неудобств. Его дикая ярость мало—помалу улеглась. Сейчас его атаки были чуть более медленными, более раскованными, более злыми. Он играл с противником. Его глаза светились желтым блеском, и он победно улыбался.

Умереть так? Нет ничего хуже, чем потерпеть поражение таким образом. Артагель был бойцом и прожил большую часть жизни, глядя в глаза смерти. Она для него стала такой знакомой и неинтересной, что он, по сути, не боялся ее. Но когда тебя победили таким образом, по всем статьям, превратили в жалкое зрелище…

О Джерадин, прости меня.

Если бы только, тупо думал он, если бы только меня не ранили в прошлый раз. Если бы только я не провел столько времени в постели. Териза, прости меня.

Но снявши голову, по волосам не плачут. Глупые сожаления; бесполезная трата времени, энергии и жизни. Гарт победил его и в прошлый раз. И до того. Не буду ни о чем жалеть.

Он отступил по коридору мимо новых дверей, которые давно уже перестал считать, споткнулся, едва удержался на ногах. Только усилием воли он еще удерживал меч, позволяя Гарту продолжать игру.

Если кто—то думает, что можно сделать больше, пусть станет на мое место.

Задыхаясь, он кинулся в атаку, чтобы расколоть Гарту голову.

Гарт небрежно отвел удар.

Глаза Артагелю заливала кровь; он не видел, что происходит. Но судя по звуку, знакомому звонкому эху и изменению тяжести, он сломал свой меч.

В его руках оставался только обломок; вторая половина клинка зазвенела по полу — металлический звук поражения.

— Сейчас, — нежно выдохнул Гарт. — Сейчас, болван. Артагель невольно опустился на колено, словно со сломанным оружием не мог стоять на ногах.

Бретер верховного короля занес меч. Клинок сверкал там, где не был запачкан кровью Артагеля. Дверь за спиной Гарта ни с того ни с сего открылась.

В коридоре показался Найл.

Он выглядел так, как чувствовал себя Артагель: измученным донельзя; потерянным. Но его цепи были зажаты в кулаках, и он махнул тяжелыми кольцами, целясь в голову Гарту.

Инстинкты, сделавшие из Гарта Бретера верховного короля, спасли его. Предупрежденный каким—то сверхъестественным чутьем, каким—то колебанием воздуха, он отклонился в сторону и начал поворачиваться.

Кольца пролетели мимо его головы и ударили в левое плечо.

Удар был достаточно силен, чтобы рука отпустила меч. Но Гарт прекрасно умел сражаться и одной рукой, несмотря на вес оружия. Его левая рука онемела—возможно, сломанная, — но правая пришла в движение, перемещая клинок так, чтобы перерезать Найлу горло.

Найл!

В этот миг, краткий и бесконечный, словно воплощение, Артагель извлек из самых глубин души последние силы и бросился вперед.

И, навалившись всем телом, вонзил свой сломанный меч в щель доспехов Гарта.

После чего они с Найлом рухнули на тело Гарта, словно слились в духовном родстве. Единственное, что беспокоило сейчас Артагеля, — что нужно не дать Гарту восстать из мертвых и пролить новую кровь. Прошло заметное время, прежде чем разум вернулся к нему, и он задумался, жив ли Найл?

Грохот и вспышки урагана Мастера Гилбура, казалось, уничтожили все чувства Джерадина, парализовали его волю. Он не мог припомнить, когда последний раз дышал. С другой стороны, воздух был для него в этот миг не слишком важен. Молния била по камню так близко, что едва не сожгла его; он чувствовал сотрясение пола. Темнота поглотила солнечный свет; гром раздирал Джерадину барабанные перепонки.

Но во всяком случае ураган отогнал волков и держал их подальше от него. Хоть какое—то облегчение. Однако если ураган будет и дальше разрастаться в этом замкнутом пространстве, то разобьет зеркала.

Мастера Гилбура уже не волновала судьба зеркал. Он оглушительно ревел и пытался выпрямить горбатую спину, поднимая голову как можно выше, скрежеща зубами, глядя в потолок.

От мощного грохота вылетели все окна. И тотчас давление вокруг Джерадина упало, и он снова задышал.

Жаль — из—за разбитых окон зеркала могли уцелеть. Разве что рухнет крыша…

Гилбура следует остановить. У Джерадина сложилось смутное впечатление, что Воплотитель сошел с ума, опьяненный властью. Подобный ураган, стиснутый со всех сторон стенами, почти наверняка мог развалить здание.

Один раз Джерадину удалось остановить его. Сможет ли он сделать это снова?

Забыть об оглушительном громе, напрячь разум. Забыть о молнии, бьющей совсем рядом, о пламени, достаточно горячем, чтобы испепелить до костей. Забыть о ветре, волках и насилии. Думать о зеркале.

Из—за урагана единственным настоящим оружием Гилбура осталось только зеркало, обычное изогнутое зеркало. Оно было сделано из песка и красителей, особая форма придана катками, прессами и жаром. Талант Мастера создал зеркало таким и открыл, словно форточку между мирами. Но у Джерадина тоже был талант. Он чувствовал зеркало, видел у себя в мозгу изображение в нем — и воплощал его в реальность.

Он не знал, как остановить воплощение. Но был способен изменить изображение.

Нет. Гилбур сопротивлялся. Предупрежденный тем, что случилось с зеркалом, порождавшим волков, Воплотитель крепко вцепился в зеркало, продолжая воплощение.

Не сдаваться, не отступать. Неважно, как ты себя чувствуешь, это не сражение между молнией и плотью, громом и слухом, ветром и мускулами — это все второстепенное. Борьба идет между безумием и талантом. Гилбур мог обезуметь от прилива ненависти, но у него нет опыта в такого рода битвах; ни один Мастер никогда не учился бороться за контроль над своими воплощениями.

А Джерадин в своей жизни так ошибался так часто, что это стало невыносимым—Он любил слишком многих людей, которым его ошибки причинили боль и страдания.

И в краткий миг, меньше промежутка между ударами сердца, изображение изменилось.

Пойманный посреди воплощения ураган превратил зеркало в пыль.

Джерадин ничего не слышал; наступившая тишина казалась более громкой, чем раскаты грома. Он видел, что Мастер Гилбур проклинает его, выплескивает на него свою ярость, но проклятия были неслышны. Шуршащее оседание стеклянной пыли происходило бесшумно. Волки оскалили клыки и зарычали… но беззвучно.

Пока Джерадин с трудом поднимался на ноги, Гилбур направился к следующему зеркалу.

На мгновение Джерадин уставился на зеркало и ничего не понял. Какую силу здесь собирается использовать Гилбур? Зеркало показывало пустынный пейзаж, ничего больше; кусок земли пересеченный трещинами, заполненный булыжниками, но лишенный чего—либо, что дышало бы, двигалось или могло напасть.

Затем, когда Мастер Гилбур поднес руку к раме и начал бормотать свое заклинание сосредоточения так, словно это было самое невероятное проклятие, Джерадин увидел, что землю в изображении затрясло.

Камни зашевелились, выходя из земли; края пейзажа завибрировали.

Землетрясение.

Зеркало Гилбура показывало местность, подвергающуюся постоянным катаклизмам, находящуюся в постоянном кризисе — в процессе, разрушающем и создающем горы, раскачивающем океаны, сотрясающем континенты. Он задумался воплотить землетрясение.