Появляется всадник - Дональдсон Стивен Ридер - Страница 174

Териза никогда не видела, чтобы кто—то столь достойно, как король Джойса, воспринимал крики победы. Он был не одинок в своем триумфе. Принц Краген нашел в себе силы перебороть личные сомнения, и его взгляд стал таким же проницательным, как у короля. А Термиган просто сиял от довольства. Битва и ее итоги принесли ему столько радости, что он едва сдерживался. Едва достигнув холма вместе со своими спутниками, он, позабыв и протокол, и здравый смысл, помчался впереди короля и принца.

Он остановил своего скакуна прямо перед Теризой и Джерадином, сделал поворот, едва не сбивший их с ног, и спешился.

— Вы дали мне славный совет, — сказал он громко: пусть все слышат от лорда Термигана нечто похожее на извинение. — Мне следовало послушаться вас раньше.

Джерадин снова улыбнулся:

— Вы послушались вовремя, милорд Термиган. Суровые черты лорда едва не расплылись в улыбке, когда он отходил, уступая место королю Джойсу и принцу Крагену.

Принца явно не очень интересовали разговоры. Он спрыгнул с лошади и бросился обнимать Элегу; некоторое время он был слишком занят, чтобы думать о чем—то другом.

Король Джойс, не сходя с лошади, царственно посмотрел на Теризу и Джерадина, Артагеля и Найла.

— Вам есть что рассказать, — сказал он, — и я жажду услышать о ваших приключениях. Но сейчас скажите лишь вкратце. Каковы ваши успехи?

— Милорд король, — мгновенно ответил Артагель, — Бретер верховного короля убит.

— Мертв и Мастер Гилбур, — сказал Джерадин. И через мгновение добавил:

— Знаток Хэвелок убил Архивоплотителя Вагеля. Териза кашлянула. Хотелось сказать: «А как насчет Найла? Разве вы не видите, что с ним происходит? Он нуждается в помощи».

Но сияющий взгляд короля не отпускал ее — как и память о победной песне рогов. И она сказала:

— Мастер Эремис любуется собой в плоском зеркале. Едва ли он станет когда—либо докучать вам.

Улыбка короля Джойса стала еще более яркой и чистой, словно теплое солнце в чистом небе.

Он посмотрел на Найла, и его улыбка погасла.

Он спешился и решительно направился к Найлу, словно сюзерен, готовый покарать предателя.

И вдруг остановился.

Вместо суровых слов король мягко произнес:

— Найл, прости меня.

Лицо Найла исказила бессильная гримаса:

— Простить?.. Милорд король, я предал вас.

— Да! — ответил мгновенно король. — Ты предал меня. Как предала меня дочь Элега. Как предала меня Гильдия. Но без этих предательств не было бы этой победы. Все, что ты делал против меня, ты делал по велению любви и чести. И потому все, что ты сделал, служило спасению моего королевства. Ты предал меня во благо Морданту, Найл. Я виноват. Я не разглядел твою суть, твою ценность, твою нужность.

Я не защитил бы тебя от страданий. Но мог бы помочь занять более достойное место.

Найл хотел что—то ответить; ему многое хотелось сказать. Но он не смог сдержать слез. Артагель и Джерадин обняли его с обеих сторон.

Король Джойс повернулся, чтобы обратиться ко всем, кто мог его слышать.

— Найл страдал, — объявил он с мрачным воодушевлением, печально и радостно. — Вы слышите? Он не предатель. Он страдал, как страдал Пердон, как страдали Тор и Смотритель Леббик, потому что слишком любил меня и не понимал моих действий.

Голос короля взлетал все выше, пока не достиг армий, воинов Морданта, Аленда и Кадуола в долине.

— Множество людей страдало и погибло, и среди них Мастер Квилон, служивший моим целям, о которых я не мог поведать никому другому, и Смотритель Норге, как и все вы отдававший себя Морданту и Орисону без остатка. Только ценой их страданий мы добились победы.

Помните тех, кто страдал за нас! Помните, что мы завоевали победу, свободу и саму жизнь благодаря им!

И благодаря тому, что все вы сражались как герои!

Сейчас, когда мир завоеван, мы должны исцелить его! С этого дня мы будем делать наш мир мирным.

Когда он закончил речь, ликование длилось еще долго.

После того как раненым оказали помощь, какую позволяли обстоятельства, и накормили войска трех армий провизией, доставленной из Орисона, король Джойс приказал всем военачальникам верховного короля Фесттена вместе с его собственными и военачальниками принца Крагена собраться и послушать, что скажут Териза и Джерадин, Артагель и Найл. Он попросил принца и Элегу, Мисте и Дарсинта объяснить, что делали они. Он снова рассказал о своих действиях, чтобы те стали как можно более понятными. И отпустил кадуольских капитанов к своим людям.

Он выслал несколько сотен своих воинов, чтобы они нашли и уничтожили убежище Мастера Эремиса. И отослал другие отряды в холмы, возвестить, что каждый добровольно сдавшийся кадуолец получит прощение, как и ранее сдавшиеся в плен: вернутся они домой или нет, примкнут к нему или нет — решать им. Пусть не опасаются, что на них устроят охоту или накажут. Король Джойс никого не боится и не хочет проливать новую кровь.

Потом Гильдия начала доставлять бочки с элем и кувшины с вином, и всех оставшихся в эсмерельской долине пригласили на королевский праздник. Этой ночью в провинции Тор не было никаких сражений.

Прошло некоторое время, весна повернула на лето. Териза и Джерадин выехали из Орисона, направляясь к леску в холмах, где их впервые атаковали каллат — где впервые появились всадники из ее снов в неверном обличье, как позднее в неверном месте, делая совсем не то, что во сне.

Поздние холода и снег, которые так мешали во время марша на Эсмерель, серьезно повредили фруктовым деревьям, цветам и ранним овощам в Демесне и провинции Тор; но здесь не было никаких признаков холода. Деревья щеголяли пышной зеленью, и шелковистая трава под ними пахла сладостно; в траве пробивались полевые цветы, словно нежные и неожиданно открывающиеся возможности. Мягкий ветерок дул так слабо, что лишь шевелил листву и сохранял прохладу, ему не хватало силы, чтобы нарушить очарование этого места.

Териза привела сюда Джерадина, потому что вновь захотела услышать мелодичное пение рогов. Ей предстояло принять решение, и она подумала, что нежная музыка, которая когда—то так поразила ее во сне, открыв ее сердце для Джерадина, короля Джойса и Морданта, поможет ей.

Тот сон был чем—то вроде странного предсказания, одновременно верного и обманчивого; оказавшегося ложным оба раза, когда сбывался, и тем не менее правдивого в некоторых деталях, словно каждый раз возникал новый кусочек правды.

И все—таки она хотела бы увидеть новый сон, изображение в зеркале, сделанном из чистого песка мечты. Ей нужно было какое—то направление, цель, что делать дальше.

Нужно было решить, оставаться ли ей здесь. Или вернуться к прошлой жизни.

Джерадин был задумчив, почти мрачен. Ей хотелось бы услышать, как он просит ее остаться; это тоже могло бы помочь. Но он решил уважать ее желания и не влиять на ее решение. О, он хотел, чтобы она осталась; Териза знала. Но, кроме того, он желал ей счастья. Он всегда был таким: внимательно прислушивался к ее требованиям или желаниям, инстинктивно позволял ей быть главной. И чем сильнее он становился, чем увереннее в себе, тем меньше требовал от нее.

Ее счастье было чем—то большим, чем просто ее просьба подчиниться ее желаниям.

К несчастью, решимость Джерадина позволить ей самой сделать выбор все только усложняла.

Деревья сами производили тихую музыку, но она не волновала душу Теризы так, как мощная зовущая мелодия рогов. Полевые цветы покачивали головками под легким ветерком, кивая ей, словно все понимали, но молчали. Она подумала о своей предыдущей жизни как о борьбе между преподобным Тэтчером и ее отцом — о борьбе, целью которой было помочь несчастным и отверженным в мире жадности и бесцельного существования, борьбе с теми, кто пользовался слабостью других в своих целях лишь оттого, что был богаче. И чем больше силы было у преподобного Тэтчера, тем больше ей хотелось помочь ему. Да, в ее прежнем мире многое можно было сделать.