Закон популярности - Усачева Елена Александровна - Страница 12

• Предыдущая
• 12/31
• Следующая

– Человечков. – Ротов послюнявил палец и потер пятно на учебнике. – Говорит, нарисуйте фигуру человека, как умеете.

На секунду Васильеву показалось, что над ним все издеваются. Что психологиня договорилась с Червяком, чтобы извести его, Андрюху, выжить из школы. Сначала глупые вопросы задает, потом пытается к себе в кабинет затащить, а вот теперь делает вид, что ничего не произошло, и о нем даже не вспоминает.

– Васильев, обрати на меня внимание.

Андрюха не сразу повернул голову. Сначала он посмотрел на Рязанкину с Гребешковым. Она сидела, опустив глаза в тетрадку, и что-то рисовала, ведя длинную волнообразную линию.

«Стрелочки рисует, – догадался он. – Значит, о чем-то думает».

Васильев сел ровно.

Все это было неспроста. И то, что Рязанкина не хочет с ним мириться, демонстративно общаясь только с Юркой. И то, что Червяков с психологиней наврали ему о результатах теста. Человечки эти дурацкие!

Извести хотят. Явно извести.

– Васильев, хорош долбить!

Андрюха последние пару раз стукнул мыском ботинка о ножку стола и сжал зубы. От ненависти, бросившейся ему в голову, он чуть с места не вскочит. До недавних пор Гребешкова не раздражало, что он стучит ногой по парте.

Васильев зло осклабился. Ну, ничего, дайте ему только узнать, как там обстоят дела, и он устроит всем такую комедию… Рыдать будут без остановки.

Психологиня на месте не сидела. Она постоянно куда-то выходила, но вскоре возвращалась. Словно каждые пять минут ей надо было позвонить или зайти в туалет. Но вот к ней зашла завуч, и вместе они отправились наверх.

Андрюха выбрался из своего укрытия и направился к двери. Уже вставляя ключ в замок, он запоздало подумал, что стоило взять с собой свидетелей. Курбаленко или Рязанкину. А лучше их вместе. Тогда бы его триумф был полным и безоговорочным. А так придется доказывать, как там было на самом деле.

Ну, ничего, он еще заставит этот класс упасть к его ногам.

В кабинете все было по-старому. Стулья, рабочий стол, игрушка на комоде. В верхнем ящике стола рисунки.

Они действительно рисовали человечков. Простым карандашом. У кого похуже, у кого получше. Мальчишки в основном изгалялись в монстрах, девчонки рисовали кто принцесс, кто длинноногих уродцев в стиле анимэ. Андрюха подумал и решил тоже внести свою лепту в психологический портрет класса. Он взял рисунок Рязанкиной и на обороте изобразил головонога – кружок с ручками-ножками по бокам, пальчики в растопырку, широченная улыбка и пустые глаза без зрачка. Получилось жутковато. Ничего, пускай пугается. Чтобы его ни с кем не спутали, по пузику головонога он пустил подпись.

Хотите, чтобы он был дурачком? Пожалуйста!

А вот и дурацкий тест про дружбу.

Уже вытягивая листки, Васильев подумал, что зря столько промучился с ключом. Можно было всех спросить – написал его кто-нибудь или нет. И если бы никто не отозвался, тогда бы и стоило бить тревогу, а если бы призналось полкласса, можно было сразу идти на математика войной. Эх, и закатит он им Бородино пополам с Варфоломеевской ночью. Мало не покажется.

Почерк у одноклассников оказался фантастически неудобочитаемым. Даже знакомые фамилии среди этих корявых «п» и «м» угадывались с трудом. Уже на четвертом листке он решил все не читать, а искать только свою заглавную букву «В». Работа пошла быстрее. Когда осталось листочков пять, Васильев начал волноваться. Последний листок он читал уже с ненавистью.

Его не было.

Ни одна сволочь не назвала его. Им всем было на него плевать!

А ведь пошути он или выступи против математика, весь класс ржать будет. Вечеринка, гулянка – все за, как один. А на острове он, значит, никому не нужен.

На секунду Андрюхе показалось, что все подстроено – бумажки писал кто-то другой. Он даже руку протянул, чтобы еще раз перетряхнуть всю стопку. Но остановился. Таким корявым почерком могли писать только ученики 9-го «Б» класса.

Васильев сунул листочки обратно в ящик стола, положил сверху картинки с человечками. На него глянул грустный толстый уродец с кривыми ногами и глазами на разном уровне.

«Когтев». «Г» сливается с «Т», а у «В» верхняя петля сильно заваливается вправо.

Зачем психологине их рисунки? Она вообще ничего не смыслит в психологии! Психология это когда молоточком по коленке стучат. Это когда проводочки к голове подсоединяют. Дают пить таблетки…

Васильев вышел в коридор и закрыл за собой дверь. В его голове творилось что-то странное. Он словно был здесь, но одновременно находился в другом месте. Он смотрел вокруг, и у него в глазах не было четкости. Коридор плыл. За окнами слышалось море.

На ватных ногах Андрюха прошел весь этаж, зачем-то постоял около двери в женский туалет и двинулся к выходу.

Кто-то шел мимо него, здоровался, кому-то он отвечал, кивал головой, жал руки. На улице стало вроде как легче, только все никак не проходила туманная завеса. Доносящиеся со всех сторон звуки затормаживали перед его головой и обсыпались на асфальт.

Вот бы сейчас умереть. Сделать шаг и упасть около крыльца, рукой указывая на окна кабинета психологини. Все бы сразу поняли и поднялись на второй этаж. Там около окна стояла бы Ольга Владимировна, прижимала бы к груди Андрюхин рисунок и плакала. С ее губ срывались бы просьбы о прощении. И вот тогда, может быть, он бы их и простил. Неприкаянным ангелом он летал бы над печальным кладбищем и сверху посылал бы всем милостивое разрешение жить дальше хорошо и долго. Только без него. Каждый вечер он заглядывал бы в окна квартиры Рязанкиной и являлся бы перед ней призрачным фантомом. Ксюха, исхудавшая и бледная, снова начинала бы рыдать и, протягивая к нему руки, клясться, что любила только его. А все остальное блажь, ерунда и обыкновенные бабские капризы.

Картинка эта была настолько яркая, что ноги у Андрюхи подкосились сами собой, и он бухнулся в утоптанный снег школьного двора. При падении он больно ударился локтями и задом. От этого в голове наступила относительная ясность. Он оглянулся, ожидая увидеть благодарных зрителей, но во дворе никого не было. Никто не бежал к нему с выражением ужаса на лице, не звал на помощь, не начинал просить прощения.

К тому же из такого неудобного положения не были видны окна второго этажа. Почти все их загораживал сильно выдающийся вперед козырек над крыльцом. Да он и не представлял, куда конкретно смотрит кабинет психологини.

Очень скоро оказалось, что лежать и ждать, когда кто-то прибежит и начнет причитать, было неудобно. Снег под Васильевым быстро таял, и сквозь тонкую куртку начинал пробирать неприятный озноб. Андрюха уставился вверх и от какой-то необъяснимой тоски начал считать пролетающих у него над головой ворон.

– Чего там? – остановился над ним Когтев, тупо разглядывая низкое пасмурное небо.

– Надоели вы мне все, – устало произнес Андрюха, поднимаясь. – Просто достали!

– И чего? – все так же равнодушно поинтересовался Стас.

– Ничего, – Васильев отряхнул руки и подобрал рюкзак. – Уйду я от вас.

– Куда? – нахмурился Когтев, которому, казалось, было все равно, кому и какие вопросы задавать.

– На необитаемый остров, – стал заводиться Андрюха. – Скажи мне, Когтев, какого лешего ты не написал меня в этом дурацком тесте о друзьях?

– Где?

– В Караганде! – разозлился Васильев. – Писали вчера, кто кого возьмет на необитаемый остров. Ты чего меня не написал? Ты же там без меня вымрешь, как мамонт!

– А чего? – нахмурился Стас. – Я девчонок написал. Ими командовать можно. Скажу, чтобы одна шла в одну сторону, другая – в другую, они и пойдут. А возьмешь тебя, ты там главным станешь и меня задвинешь.

– И все? – Андрюхе стало скучно.

– А чё? – пожал плечами Когтев. – Тебя, что ли, никто не написал?

• Предыдущая
• 12/31
• Следующая