Призрак Ивана Грозного - Усачева Елена Александровна - Страница 29

• Предыдущая
• 29/32
• Следующая

– Смейся, смейся, – прошептал Коля, спускаясь обратно в подвал.

Лопнула только одна лампочка, в маленьком предбанничке, посередине которого сейчас было разбросано содержимое Сонькиного рюкзака. За дверью были две раздевалки, мужская и женская. Коля включил везде свет и, к своему великому удивлению, в одной из раздевалок на лавке нашел сторожа. Тот крепко спал, подложив под голову телогрейку, и от включенного света просыпаться не собирался – только посопел, удобней устраиваясь на своем жестком ложе. Под рукой у него что-то звякнуло.

Ключи!

Точно! У сторожа должны быть ключи! Если не от всех кабинетов, то уж от входных дверей точно.

Мишкин на цыпочках подошел ближе, несмело ощупал сложенную телогрейку. Если ключи где-то и находились, то они были глубоко запрятаны. Пришлось запускать руку внутрь. Коля низко склонился над дедом и только сейчас заметил, что на него внимательно смотрят.

Внутри у него все оборвалось. Он замер, затаив дыхание.

На него глядел мутный красный глаз сторожа. Но взгляд был совершенно бессмысленным.

Дед закряхтел, переворачиваясь на другой бок. При этом телогрейка развернулась так, что вверх вылез карман с торчащей из него связкой.

К замку подошел только четвертый ключ. Коля как можно бесшумней открыл решетку и обернулся. Он специально оставил свет – если кто-то сюда заглянет, то решит, что их будущая жертва отсиживается в светлых раздевалках. Бориса он тоже перетащил туда – поближе к сторожу и свету. Ничего, с рассветом он их выпустит отсюда.

Если этот рассвет для него настанет…

За его плечами снова был Сонькин рюкзак. Сам не зная зачем, он собрал все вещи и водрузил заметно полегчавшую ношу себе на спину. Этот рюкзак не раз спасал его. Может, пригодится еще зачем-нибудь.

Портреты опять были выставлены вдоль стены – неугомонный черный ученик готовился к своей последней ночи.

Коля опять собрал всех вместе и для верности затащил в подвал – здесь их искать не будут.

К директору идти не имело смысла – ничего, кроме ругани, от него не услышишь. Эдик тоже оказался вне игры. Его дело теперь ждать, чем все закончится.

Оставался класс и учительская.

Мишкин стал подниматься по ступенькам.

Второй этаж был темен и пуст. За окнами здесь бушевал ливень. Третий этаж тоже поначалу казался безлюдным. В кабинете, где обычно учился 6 «Я», никого не было. Журнал – у директора, учителей еще нет, собираться незачем.

А вот в учительской кто-то был. Дверь была приоткрыта, оттуда несло паленым.

Коля глянул в щелочку.

По центру, как и в первый раз, горело три факела в треножниках. Кресла были расставлены полукругом. У одного из треножников кто-то стоял.

На звук приоткрывающейся двери он обернулся. На Мишкина глянули грустные совиные глаза историка.

– Королева задерживается, – печально произнес Николай Сигизмундович, щелкнув клювом. – Я жду, жду, а никого нет.

– Никого и не будет, – хрипло ответил Колька, бесцеремонно входя и плюхаясь в первое же кресло.

– Как не будет! – взмахнул руками-лапками учитель. – Сегодня же такая ночь! Последняя!

– Праздник отменяется, – оборвал его восклицание Коля. – Ветер на улице, погода нелетная, метлы в воздух не поднимутся.

– Да? – совсем скис историк, кутаясь в джинсовую курточку. – Что же теперь делать?

– Будем переписывать заново историю этого места! Как сделать так, чтобы здесь больше никто не собирался?

– Это невозможно, – из совиного горла Николая Сигизмундовича вырывались заунывные гортанные звуки. – Оно проклято многие-многие века назад. Еще в то время, когда здесь построили первую школу. Ученики злились на учителей, учителя – на учеников. Так родилась взаимная ненависть. Она впиталась в землю на много-много метров вглубь. Это история…

– А мне говорили, что учителя любят свою работу, – растерялся Мишкин. Он никогда не думал, что дело могло зайти так далеко.

– Любят, – согласился историк. – А некоторым даже нравится учиться. Но все-таки нелюбви здесь больше. Проклятье действует слишком давно, и изменить ничего нельзя.

– Как же так – вы все знаете, но ничего не делаете! – возмутился Коля, копаясь в рюкзаке. Он надеялся найти там подходящую для этого момента вещь. Но в руки упорно лезла коробка из-под бутербродов с остатками курицы.

– А мы ничего не знаем. – Казалось, еще чуть-чуть, и историк от горя нырнет в огонь. – Это все ночь и полнолуние. Тьма! Больше ничего! Но ты не зря пришел. – Желтый круглый глаз лукаво глянул из-под бровок-перышек. – Сегодня заканчиваются третьи сутки, и все будет свершено. Проклятие держится, пока ему каждое полнолуние приносят жертвы. Без этого сила проклятия ослабевает!

Коля на секунду поднял глаза от рюкзака.

– Кто же это швыряется такими проклятиями?

– У него нет имени, – торжественно произнес Николай Сигизмундович. – Он живет вечно. Он – сама тьма. Мы его зовем Господином!

– Как много слов! – проскрипело от входной двери. – Я польщен.

Коля крутанулся вместе с креслом.

В дверях стояло жуткое существо, длинное, черное, изломанное, похожее на многоступенчатого толстого жука-палочника. В одной из многочисленных лапок Господин сжимал хорошо знакомый пузырек.

Коля хотел вскочить и бросить что-нибудь в это чудовище, но взгляд глубоких зеленых глаз приковал его к креслу.

Существо прошелестело ножками по паркету, добралось до окна, распахнуло штору. В учительскую заглянула огромная луна. За ней лил дождь, ветер кружил сорванные листья.

Пузырек остался на подоконнике. Бывший черный ученик медленно развернулся.

Мишкин сидел в кресле, безвольно опустив руки, – в одной у него была зажата банка с курицей, в другой лямка рюкзака. С его лица медленно сбегали все краски. Он бледнел. Кожа становилась прозрачной как стекло.

– Все правильно… Все так и должно было быть, – нежным, бархатным голосом произнес Господин. – У меня нет имени. У меня нет возраста. Я сам порождение проклятия. Я тот ученик, который первый раз сказал: «Ненавижу учителей!» Я тот учитель, который сказал: «Ненавижу учеников!» Эта ненависть взаимна, и она существует всегда. Бывают, правда, исключения. Но они так редки. – Он уселся рядом с Колиным креслом, зеленые глаза ласково посмотрели на замершего мальчика. – Когда-то давным-давно здесь построили школу, в ней учились скверные ученики и работали плохие учителя. Однажды школа сгорела, а ненависть осталась. Место это поросло черным бурьяном, дремучим лесом, ядовитой осокой. Здесь селились лешие и упыри, сюда прилетали ведьмы, чтобы купаться в огне ненависти, набираться сил и приносить свои жертвы. Глупые люди снова построили здесь школу. – Господин закашлялся, рот его изогнулся, изображая улыбку. – Недалекие людишки. Они сделали это место еще сильнее – каждая контрольная, каждый опрос прибавлял нам силы. Если бы ты знал, какие слова вы друг про друга говорите! Это смешно! – Он помолчал, грустно глядя в окно. – А кто виноват? Скажешь, темная сила? Нет! Люди! Да-да! Вы сами все сделали! – Существо помолчало, с хрустом перебрало лапками. – Собрать класс – идея Маргариты. Ей хотелось учить тихих, прилежных детишек. Не волнуйся, ты туда попадешь. Журнал заполнен.

Перед Господином появилась тетрадь в ярко-оранжевой обложке. В списке учеников под номером «27» значилось «Мишкин Николай», и уже стояла первая четверка. По географии. Здесь же была фотография класса. С Мишкиным в первом ряду.

– Как он великодушен, – тихо вздохнул историк.

– Три дня – тоже ее идея, – все так же медленно объясняло существо, противно жуя губами, на которых проступали корявые отростки-усики. – По мне – надо было делать все сразу, в первый же день. Но ведьмам нужно развлекаться. Тем более таким хорошеньким!

Последние слова он произнес торжественно. По учительской прокатился сквозняк, вздрогнул огонь в треножниках, по полу потянуло промозглой сыростью. От окна отделилась тень. Посередине комнаты она превратилась в географичку.

Выглядела она великолепно – черное облегающее платье подчеркивало изящную фигуру, темные волосы короной стояли вокруг ее головы, темные глаза сияли.

• Предыдущая
• 29/32
• Следующая