Звезды Эгера - Гардони Геза - Страница 123

• Предыдущая
• 123/125
• Следующая

Последние два слова прозвучали уже не хрипло, а звонко.

Балаж не ответил. В руке у него была длинная итальянская шпага, которую он взял в комнате Добо. Юноша бросился к лестнице, по которой поднимался Дервиш-бей.

Гергей посмотрел вниз.

— Хайван! — крикнул он гиганту, когда тот появился на стене, тяжело дыша. — Ах ты, скотина! Буйвол! — И продолжал по-турецки: — Думаешь, тебя никакое оружие не возьмет?

Турок удивленно уставился на Гергея; его широкая, огромная физиономия окаменела.

Воспользовавшись этим оцепенением, Гергей вонзил копье ему в грудь.

Великан схватился одной рукой за копье, другой замахнулся, готовясь нанести Гергею страшный удар. Но рука его рассекла только воздух, и огромное тело рухнуло на один из железных навесов.

К этому времени взобрался на стену и Дервиш-бей.

Эва отдернула голову и только этим избежала удара его копья. В следующий миг она нанесла удар шпагой и попала ему в левую руку, которой он держался за стену. Шерстяная ткань рукава разорвалась, но из-под нее сверкнула блестящая кольчуга.

Дервиш-бей одним прыжком очутился на стене. Взяв в руки саблю, висевшую на ремешке, он, злобно пыхтя, понесся на Эву.

Эва отскочила, вытянула шпагу и, широко раскрыв глаза, ждала нападения.

Но турок не был новичком в школе смерти. Он видел, что перед ним не сабля, а шпага, и знал, что на вытянутую длинную шпагу опасно натыкаться. Он сразу остановился и сделал выпад, рассчитывая отвести шпагу в сторону, а следующим ударом отправить молоденького оруженосца на тот свет.

Но и Эве был знаком этот прием. Она чиркнула шпагой снизу вверх и, мгновенно описав круг, увернулась от сабли турка. Когда же Дервиш-бей захотел нанести второй удар, шпага Эвы проскочила ему под мышку.

Турка спасла только кольчуга: стальные кольца зазвенели; дервиш взмахнул саблей и обрушил ее на голову Эвы.

Эве показалось, что голова ее раскололась. В глазах у нее потемнело, а земля ушла из-под ног. Она поднесла руку к глазам и рухнула у лафета пушки.

Когда Эва очнулась, вокруг стояла мертвая тишина. Где она? Не помнит. Открыв глаза, Эва осмотрелась. Постепенно начала приходить в себя… Разбитая бревенчатая постройка… Между бревен видно ясное, залитое лунным сиянием небо и сверкающие звезды. Под поясницей что-то острое, твердое. Голова лежит в чем-то холодном, мокром…

Она просунула под спину одеревеневшую руку, нащупала щебень и холодное чугунное ядро величиной с яблоко.

И тогда в голове у нее прояснилось.

Тишина. Стало быть, сражение окончилось. А кто же владеет крепостью? Турки или венгры? На помосте слышатся ровные шаги караульного. Раз, два, три, четыре…

Эва попробовала встать, но голова у нее была точно свинцом налита. Приподнявшись с трудом, она увидела, что находится около башни. Рядом с ней лежит ничком какая-то женщина, а неподалеку — солдат в синем ментике и без головы.

Господи помилуй! Что, если турок восторжествовал?

В щели между бревнами пробивался красноватый свет фонаря. Все ближе раздавались чьи-то шаги. Послышался хриплый мужской голос:

— Оруженосца возьмем сперва или женщину?

Слава богу! Венгерская речь!

— Обоих, — ответил второй.

— А все же оруженосец…

— Что ж, возьмем первым оруженосца. Господин капитан еще не спит.

И они остановились перед Эвой.

— Ко дворцу понесем или к остальным?

— К остальным. Такой же мертвец, как и другие.

Один взял Эву за ноги, другой — под мышки и положили на носилки.

Эва заговорила:

— Люди!..

— Глянь-ка, барич-то жив! Слава богу, господин Балаж! Тогда понесем вас во дворец.

— Люди! — пролепетала Эва. — Господин мой жив?

— Жив? Как же, жив! Сейчас господину капитану цирюльники ногу перевязывают.

— Да я спрашиваю про лейтенанта Гергея.

— Про Гергея?

И носильщики толкнули друг друга:

— Бредит.

Крестьяне поплевали себе на ладони, взялись с двух концов за носилки и подняли их.

— Люди! — почти крикнула Эва. — Ответьте мне: жив ли господин лейтенант Гергей Борнемисса?

Вопрос был задан так властно, что оба крестьянина ответили разом:

— Понятно, жив!

— А ранен?

— В руку и в ногу.

— Несите меня к нему.

Крестьяне остановились.

— К нему? — переспросил один и крикнул наверх караульному: — Эй, герой! Где господин лейтенант Гергей?

— Что надо? — послышался сверху голос Гергея.

— Ваша милость, здесь оруженосец Балаж. Он хочет вам что-то сказать.

Послышались медленные шаги. Гергей, прихрамывая, спустился по лестнице. В руке у него был фонарь. В фонаре горела свеча.

Он остановился у нижней ступеньки и сказал, обращаясь к кому-то:

— Да разве это мыслимо! Мертвецов столько, что их и за два дня не уберешь!

— Не то что за два, а за четыре не уберешь, — ответил кто-то хриплым голосом.

Фонарь приблизился.

— Снимите с меня шлем, — сказала Эва.

Крестьянин поднес руку к ее подбородку и взялся за пряжку ремешка.

В эту минуту подошел и Гергей.

— Бедный Балажка! — сказал он. — Как я рад, что ты жив!

Крестьянин попытался отстегнуть и снять шлем, но Эву обожгла нестерпимая боль.

— Ой! — крикнула она не своим голосом.

Подкладка шлема прилипла к окровавленным волосам, а крестьянин не знал, что у оруженосца рана на голове.

Гергей поставил фонарь, наклонился.

Эва увидела, что лицо Гергея черно от копоти, усы и ресницы опалены, на правой руке толстая перевязка.

Но ее лицо тоже было неузнаваемо — на нем запеклась кровь, налипла копоть. На этом окровавленном темном лице светлым пятном выделялись белки глаз.

По всему существу Гергея прошла теплая струя. То же самое ощутил он и в тот день, когда, разыскивая мельничное колесо, увидел в окне дворца вот эти самые глаза.

Они не отрывали друг от друга взгляда.

— Гергей! — тихо промолвила женщина.

— Эва! Эва… Как ты попала сюда?

В голове молнией пронеслось все, что он слышал о своем сыне, вспомнилось все, что он заметил сегодня в поведении жены, которую принял за оруженосца. В этот миг дошло до сердца Гергея самое горестное. И по закопченной от пороха щеке его покатились слезы.

Три дня таскали турки мертвецов после этого страшного приступа. Таскали их и дервиши, и невооруженные асабы.

У подножия стен мертвецы лежали грудами. Во рвах стояли лужи крови, кое-где пришлось даже проложить мостки, иначе было не пройти. Около трупов валялись сломанные щиты, бунчуки, сабли, пики, стрелы и ружья. Кругом стоял ужасающий трупный смрад.

День и ночь таскали турки своих мертвецов. Только из-под стен наружных укреплений пришлось вынести восемь тысяч трупов. Последнее тело унесли на третий день, когда уже выстрелами приходилось отпугивать стаи слетевшихся воронов.

Но и венгров погибло много. Наутро после приступа священник Мартон пропел Absolve Dominet[94] сразу над тремястами покойниками.

Триста мертвецов лежали длинными рядами вокруг братской могилы. Посередине вытянулся священник Балинт в белой рубахе и епитрахили. Рядом с ним лежали обезглавленный старик Цецеи, восемь лейтенантов, оруженосец Балаж с матерью, макларский мельник Матэ Сер, фелнеметский кузнец Гергей Гашпарич, жена Ференца Ваша, женщины, девушки и много, много других окровавленных мертвецов. Лежали тут и трупы, которых нельзя было опознать. Вот одна только голова, а рядом — только рука или окровавленные лохмотья, а в них обутая в сапог нога.

На похоронах присутствовали все уцелевшие офицеры. Сам Добо стоял с непокрытой головой, держа в руке стяг крепости.

Когда священник окропил покойников святой водой, заговорил Добо. Скорбно повел он свою речь. Голос его то и дело прерывался.

— Сняв шлем, стою я перед вами, дорогие мои соратники, свершившие геройские подвиги, жизнь свою положившие в крови и огне за священное дело. Души ваши уже там, за звездами, в вековечной отчизне. Да будет благословен ваш прах и в настоящем и в грядущем! Я склоняю перед вами, славные герои, боевое знамя крепости. Вы пали за родину. Вам уготована награда на небесах. Прощайте! Мы встретимся в сиянии вечной жизни, перед лицом короля Иштвана.

• Предыдущая
• 123/125
• Следующая