Я жил в суровый век - Нурдаль Григ - Страница 54

— Завтра, Ангеликула, хорошо?

— Завтра, — грустно соглашалась Ангеликула. Так бывало каждое лето...

Возвращаясь как-то из школы после окончания занятий, Маргарита пошла прямо к Ангеликуле. Сердце ее громко стучало. Минуту она в нерешительности постояла у двери, потом постучала. Никто не открывал. Опустив голову, она направилась домой.

Несколько ночей перед этим она мучительно раздумывала, почему именно теперь она хочет пойти к Ангеликуле, что ей скажет, как встретит ее Ангеликула, что ответит и что будет потом. В мыслях ее это событие принимало огромные размеры. Это было не только первым шагом к людям, в этом было еще что-то более значительное.

Брат Ангеликулы, Николас Стурнас, был одним из первых коммунистов в городе и все последние годы находился сначала в ссылке, а потом в концлагере. Маргарита знала об этом. И все же решила пойти к ним.

Но никто не открыл ей дверь... Она пошла и на следующий день. Опять закрыто. Нет там никого или просто Ангеликула увидела ее и не захотела открыть? И снова Маргарита почувствовала безнадежность. Она ожидала, что вслед за этим наступит прежняя пустота и безразличие, но это не случилось, и Маргарита испугалась. Беспорядочные мысли о полуразвалившейся стене, разделявшей дворы, о двери, которую ей не открыли, об Ангеликуле, которая не хочет больше её видеть, о коммунисте Николасе, о страданиях людей и их великой надежде не давали ей покоя. Теперь ей было еще тяжелее — она снова одинока, но без прежнего спокойного безразличия к окружающему...

Однажды, придя из школы, она поднялась к себе в комнату, бросила портфель и села у окна, дожидаясь темноты. Когда все в доме улеглись, она спустилась во двор. Лил дождь. Она перепрыгнула через стену и очутилась во дворе у Стурнасов. Слабый красноватый огонек мерцал в одном из окон. Она стояла под дождем и смотрела на него... Все это было похоже на сон... Она постучала пальцем по стеклу.

— Ты пришла? — открыв дверь и обняв Маргариту, спросила Ангеликуле, будто давно уже ожидала ее.

Постепенно, вечер за вечером, к ним возвращалась прежняя детская привязанность. В маленькой комнатке с красноватым светом они снова привыкали друг к другу. Каждый вечер после уроков Маргарита, прошмыгнув мимо своего дома, оказывалась у Ангеликулы. Разговор шел о тех же новостях, которые дети приносили в школу: о войне, о положении на фронтах, о России, о великом подъеме народов, Николас всегда незримо присутствовал при их беседах. Ангеликула с жаром рассказывала обо всем. Маргарита же с неутолимой жаждой впитывала в себя новости и иногда засиживалась у подруги до поздней ночи.

— Не ходи улицей, — говорила Ангеликула, — в последнее время полиция стала интересоваться нашим домом.

Она провожала Маргариту до стены, и та перепрыгивала через развалины.

А когда Николас после ухода итальянцев бежал из концлагеря, вернулся в город и стал жить на нелегальном положении, Ангеликула раскрыла Маргарите эту тайну. В эту весну 1944 года они уже не имели секретов друг от друга.

— Знаешь, я сказала Николасу...

— О чем?

— О тебе...

— Обо мне?

— Да... Я сказала ему... — И, запнувшись, Ангеликула посмотрела на нее своими добрыми, честными глазами. — Я сказала ему, что ты — наша.

Маргарита прижалась к ней и взяла ее за руку.

— Да... Да, да! — с замиранием сердца быстро проговорила она и, спрятав лицо на груди Ангеликулы, заплакала.

В бесконечных сновидениях этой ночи миллионы людей окружали и окликали ее, людей плачущих, стонущих, падающих и поднимающихся и людей смеющихся; преследования сменялись спасением, и все это происходило в каких-то неведомых местах, то мрачных, залитых кровью, то светлых и прекрасных. Николас то появлялся среди этих людей, то исчезал. Вдруг он пристально посмотрел на нее и спросил: «Это ты, Маргарита?» — «Да». — «Ты наша?» — «Разве Ангеликула не говорила тебе?» Он взял ее за руку, и они затерялись среди людей, так же крепко державшихся за руки...

Маргарита не видела Николаса много лет. Она помнила его еще мальчиком с большой стриженой головой, босого, с горбушкой хлеба в руках. Утром она проснулась с ощущением, что держит в своих ладонях его голову. Полуодетая, она вскочила с постели и, сама не зная почему, подбежала к зеркалу. Может быть, она не так уж некрасива?

В этот весенний день Маргарита была необычно возбуждена, но все же какая-то робость сжимала ее сердце. Значит, это большое дело — быть «нашей»?

— Ну, что сказал Николас, Ангеликула? — спросила она вечером.

— Мы говорили о тебе... Николас уходит в горы, и я должна уйти вместе с ним. Он сказал, что, если ты хочешь, мы можем взять и тебя с собой...

— Нет, — быстро, словно приготовив ответ заранее, сказала Маргарита. — Я останусь здесь... — К горлу у нее подступил комок, она стиснула зубы, нахмурила брови и как-то потемнела вся, затем повторила: — Нет, я останусь здесь. Меня ни в чем не подозревают. Я могу многое сделать. Ты скажи ему, пусть он мне оставит... — Она не назвала, что именно.

Ангеликула обняла ее и заплакала. Маргарита сдержала слезы.

Ночью они вдвоем перетащили в подвал к Маргарите гектограф. А однажды вечером Ангеликула позвала Маргариту к себе во двор. Рядом с ней стоял большеголовый человек. Маргарита почувствовала, как ее хрупкую дрожащую кисть сжала крепко, до боли, большая теплая рука. А он увидел только огромные глаза, сверкающие в темноте.

— Всего хорошего, Маргарита. Она молчала.

— Когда мы вернемся, Маргарита...

Разве можно выразить словами то, что чувствуешь в такую минуту!

— Теперь мне больше ничего не надо...

Он отпустил ее руку и обнял за плечи. Ей стало досадно, что она такая маленькая: она выпрямилась, спорно хотела стать выше, протянула руки, которые уже es дрожали, и погладила его по голове. Николас притянул ее к себе и поцеловал. Ангеликула стояла поодаль, смотрела на них и тихо плакала.

— Будь здорова, товарищ Маргарита.

— Будь здоров, Николас, мой Николас... До свидания, Аигеликула.

Связной, совсем еще мальчик, ждет в условленный вечер за развалинами стены и передает ей восковку.

К шести призракам, которые бродят днем по дому Пардикарисов, теперь прибавился еще один — он бродит по ночам. Маленький гектограф работает бесшумно. Слышится только шелест бумаги. И этого шелеста совершенно достаточно, чтобы в сердце Маргариты звучал голос: «Будь здорова, Маргарита... товарищ Маргарита».