За свои слова ответишь - Воронин Андрей Николаевич - Страница 27

• Предыдущая
• 27/76
• Следующая

Хазаров постоял возле стола, затем приподнял Конопацкому веко, заглянул в зрачок, прощупал пульс, резко обернулся к Грязнову.

– Что с ним? Почему до сих пор не приходит в себя?

Головой, что ли, сильно ударился? – он, не прикасаясь пальцами, показал на грязную ссадину на лбу.

– Нет, – неохотно ответил Грязнов, – здоровый, бугай, оказался, ему электрошокера мало оказалось, пришлось полтора кубика морфия вкатать.

– Снова, – прошипел Хазаров, – сколько раз я тебе говорил, наркотиками и медицинскими препаратами не пользоваться!

– Пришлось, – развел руками Грязнов, – он уже в машине очухался, еще отъехать не успели, шум поднял бы, крик.

– А теперь ждать придется, когда наркотик из организма выйдет, Шнайдер будет недоволен.

– Кто ему скажет? – усмехнулся Грязнов.

– Ты, костолом долбаный, – зло произнес Хазаров (санитары сделали вид, что не слушают, как ругаются их хозяева), – ты бы ему еще и череп проломил! Аккуратно надо, товар-то нежный.

– Я его по почкам не бил, – коротко засмеялся Валерий Грязнов, – и халат надел, как положено.

– Ладно, чего уж там, случилось так случилось, все равно три дня еще ждать придется, пока Шнайдера приготовим.

Хазаров сам проверил, надежно ли привязан к столу донор и остался доволен.

– Вы, ребятки, подежурьте тут, а когда очнется, меня позовете.

– Что делать, если кричать начнет? – поинтересовался один из санитаров.

– Кляп в рот затолкайте. Только смотрите, никаких пластырей не клеить!

– Хорошо, сделаем.

– Пошли, Валера, Шнайдеру хорошую новость сообщим. Считай, деньги у нас уже в кармане.

Конопацкий приходил в себя постепенно. Сначала к нему вернулся только слух, затем вкус и только потом зрение. Он увидел над собой ровную белую плоскость потолка, ему показалось, что его до сих пор качает, как это было в машине.

Виталик даже не сразу смог вспомнить собственное имя, а затем к нему постепенно возвращалась память. Он вспомнил, как упал в подземном переходе, вспомнил, что был вместе с Грязновым.

– А-а-а…

Попробовал пошевелиться. И лишь только понял, что не может поднять руки, ощутил толстые кожаные ремни, оплетающие запястья.

– Смотри-ка, проснулся, – услышал он неприятный низкий голос и насколько мог запрокинул голову, чтобы увидеть говорившего.

Тут же узнал одного из санитаров, которые грузили его на носилки неподалеку от входа в метро.

– А ты-то чего радуешься? – сказал второй санитар. – Лежал тихо, спокойнее было. Позвони доктору.

Вроде бы все сходилось. Конопацкий почувствовал себя плохо, упал, ударился головой, его подобрала «Скорая помощь», и теперь он в больнице. В этом Виталия убеждала обстановка и белые халаты санитаров. Да и фраза насчет доктора.

«Но зачем ремни? Почему меня раздели догола и привязали к столу? Почему рядом не медсестра, а два бугая с бандитскими рожами?»

– Мужики, где я? – прохрипел Конопацкий.

– В больнице, – недовольно ответил один из санитаров.

– А зачем меня привязали? – Виталик почувствовал страшную боль в голове и скривился.

Санитары переглянулись, словно бы советовали друг другу: не надо ему сейчас ничего объяснять, только крик поднимет. Один санитар вышел за дверь позвать Марата Ивановича, а второй подошел поближе к столу.

– Мужик, отвяжи!

– Не положено.

– Какого хрена меня связали? – Конопацкий начинал злиться.

– Доктор сказал.

– А раздели на хрена?

– Так положено.

Конопацкий несколько раз изо всей силы дернулся, но ремни были крепкие.

– Что это за больница?

– «Скорой помощи», – со скучающим видом отвечал санитар и зевнул, даже не подумав прикрыть рот ладонью.

От напряжения Конопацкому вновь сделалось плохо, в глазах потемнело, и на время он успокоился, поняв, что от санитара ничего не добьешься.

«Придет доктор, с ним и разберусь», – подумал Виталик.

И тут в память вернулась и другая картинка. Он сидел на носилках в машине скорой помощи, а человек в черном пальто приставил ему к спине что-то твердое, и он вновь ощутил точно такой же толчок, который почувствовал в метро.

«Электрошоке?!» – догадался Конопацкий и заскрежетал зубами.

Он понял, что его подставили, но кто и зачем – этого сообразить не мог, как ни напрягал память.

«Похитили, чтобы потребовать выкуп? Но кто за меня заплатит? Кому я на хрен нужен? И при чем здесь „Скорая помощь“, почему привезли сюда?»

Двухстворчатая дверь распахнулась, и в комнату вошел улыбчивый Марат Иванович. Тут же обменялся коротким взглядом с санитаром, мол, донор уже понял, в чем дело?

«Нет», – отрицательно качнул головой верзила в белом халате.

– Ну-с, посмотрим, что тут у вас.

От этого вкрадчивого голоса Конопацкий на какое-то время успокоился, ему показалось, что перед ним настоящий врач, который пришел, чтобы лечить.

– Да, ссадина, – Хазаров собственноручно смочил тампон и промыл рану, – еще не хватало заражения.

А так вы в полном порядке, – и он подмигнул Конопацкому.

– Доктор, какого черта меня привязали?

– Буянили, – с усмешкой произнес Марат Иванович, – ударились головой и буянили. Вот и пришлось вас скрутить.

Больше буянить не будете? – он разговаривал с Виталиком, как разговаривают с ребенком, спокойно, но вместе с тем и властно. – Нехорошо как-то получается, мы вас спасти хотели, а вы…

– Не было этого! – округлив глаза от удивления, сказал Конопацкий. – Меня тот хер в черном пальто электрошокером… Доктор!

И тут по глазам Хазарова он понял, все этот доктор знает и о мужчине в черном пальто, и об электрошокере, и что-то еще, о чем не подозревает пока он сам, Виталий Конопацкий.

– А ну, отвяжи меня! – закричал Виталик, дергая руки и ноги изо всех сил. – Отвяжи сейчас же!

– Зачем? – удивленно вскинув брови, поинтересовался Хазаров, на всякий случай отступая на пару шагов. – Снова буяните, а говорили, что зря вас привязали.

Стол сотрясался, дребезжал, но высвободиться бывший десантник не мог.

– Отвяжи, козел, что я сказал!

– За козла ответишь, – спокойно произнес Хазаров и тяжело вздохнул. – Все, началось, заткни-ка ему пасть.

Конопацкий вертел головой, пытаясь увернуться от скомканной медицинской салфетки, которая пахла йодом и еще какой-то гадостью. Тогда охранник схватил Виталика за волосы и прижал его голову к столешнице.

– Не дергайся, урод!

Конопацкий сжал зубы и застонал не столько от боли, которая все еще раскалывала голову, сколько от досады на самого себя, что он, здоровый мужик, не может сейчас постоять за себя. Вот если бы ему отвязали руки, хотя бы одну руку!

– Рот-то открой, – вновь перешел на вкрадчивый тон Хазаров.

– Да пошел ты! – хотел сказать Конопацкий.

И охранник, улучив момент, сумел-таки втолкнуть ему салфетку в рот. Конопацкий попытался укусить его за палец, вытолкнуть салфетку, но тот уже глубоко затолкал ее в рот, так плотно, что казалось, сейчас вывернется нижняя челюсть. Виталик рвался, хрипел. Через нос, сломанный еще в армии, он дышал с трудом, не хватало воздуха.

Марат Иванович стоял, скрестив на груди руки, и спокойно смотрел на безуспешно пытавшегося вырваться из пут Виталика.

– Ну что, лучше тебе стало, спокойнее? – говорил он, склонив голову набок. – Будешь хорошо себя вести, кляп вытащим. А еще говорил, что не буянил, на людей не бросался. Сумасшедший, самый настоящий сумасшедший.

Минуты через три Конопацкий понял: все его попытки ничего не дают. Ремни пережали запястья и лодыжки, кислорода катастрофически не хватало. Он замер и стал дышать ровнее. Но каждый вздох и выдох сопровождался свистом.

– Если не будешь дергаться, воздуха тебе хватит, – сказал Марат Иванович. Затем подошел к столу и немного расслабил ремни, расправив их. – Так удобнее? – поинтересовался он.

Дверь открылась, и в комнату вошла Катя. Она была бледной, даже губы не отличались цветом от остального лица Смотрела она как-то отстранение поверх головы Хазарова.

• Предыдущая
• 27/76
• Следующая