О черном маге замолвите слово (СИ) - Абзалова Виктория Николаевна - Страница 28

Он бредил и звал в бреду, даже не называя имени. Еще в дороге он несколько раз открывал глаза, но ни на что окружающее не реагировал, и казалось, что даже если он и поправится физически, то разум к нему уже не вернется.

Дамон все это время провел, не отходя от его постели: и в качестве врача, и в том числе оттаскивая от края способом, доступным любому человеку.

— Мальчик мой, я здесь, я рядом…

Он гладил его по влажным от пота волосам, посеченным огнем и все еще пахнущим гарью, или по руке и говорил, сам не помня о чем, только бы Дамир слышал его голос и успокаивался.

Отодвинув полог шатра и увидев Дамона так же как и вчера, и день назад: на ковре рядом с узкой походной кроватью, обессилено опустившего на нее голову, но не отпустившего руки юноши, Алагерда только вздохнула.

— Из тебя получился бы хороший отец, — задумчиво проговорила она, и, встретив ответный взгляд, поняла, что опять ляпнула что-то не слишком уместное.

Герда опустилась рядом, накрывая сомкнутые руки своей ладонью.

— Он спит, — прошептала она, — И тебе не мешало бы, а то тоже сляжешь. Иди. Я посижу, а если что — сразу же тебя позову.

Дамон некоторое время вглядывался в нее, как-будто впервые увидел, и в темных глазах появилась улыбка.

— Спасибо, — он осторожно высвободил руку и тяжело поднялся.

Он и правда был вымотан настолько, что отключился чуть ли не раньше, чем добрался до постели.

Женщина проводила его взглядом: черные, белые… Пожалуй, главная магия — это увидеть человека!

Дамиру снился странный сон: мастер Фейт разговаривал с какой-то женщиной с худым длинноносым лицом. Они стояли у входа в деревенский дом по разные стороны порога, и она не пускала его внутрь.

— Нельзя тебе, сам знаешь… Зачем торопиться… Тебе жить надо, у тебя теперь много забот, — с ласковой улыбкой говорила она, — Ты все правильно делаешь…

Есть долги, которые можно оплатить только задолжав снова.

— Есть долги, которые вообще не возможно оплатить, — черные глаза мягко светились…

Дамир проснулся. Боли не было, но на него обрушилась мгла. Услышав, что юноша завозился, Алагерда подошла ближе и окликнула его.

— Дамир, ты меня узнаешь? Я — леди Алагерда. Ты в полной безопасности… И твой учитель тоже здесь, просто сейчас он отдыхает.

Юноша кивнул, что понял и пожаловался:

— Темно…

Волшебница непонимающе нахмурилась: по крайней мере, синие глаза смотрели вполне осмысленно, и безмозглым растением он не остался. В шатре царил полумрак, но сквозь откинутый полог в него проникало достаточно света. Алагерда все-таки прищелкнула пальцами, зажигая небольшой магический огонек, — это она могла себе позволить даже рядом с Черной Башней, — и потянулась за чашкой с питьем, когда Дамир снова спросил, садясь:

— Почему так темно…

Он смотрел прямо на нее, исхудавшая рука беспомощно застыла в воздухе… И волшебница вздрогнула, начиная понимать: «чтение» могло повлечь и такие последствия, побочные эффекты случались всякие. Она повела трясущейся ладонью у него перед лицом: никакой реакции, — Алагерда едва не отшатнулась.

— Дамир, ты… — она так и не смогла произнести это слово, но юноша ее понял, — Я… я сейчас вернусь…

Волшебница медленно развернулась и вышла из шатра, не представляя как сообщить новость Дамону.

Учиненный Властелином Башни ураган местами ободрал Пустошь до скального основания, разнеся пыль, пепел и прах далеко в море и по степи. Обняв колени руками, и запрокинув голову к небу, Дамир сидел на плоском камне, упорно добредя далеко за пределами лагеря. Порывы сухого холодного ветра обжигали веки, но глаза были широко распахнуты, и невыносимо яркая синь отражалась в такой же синей глубине под нею.

Дамир встал: тот, кто шел к нему не скрывался, и явно искал его. Юноша не услышал шагов, но теперь с легкостью мог чувствовать магов, магических существ и прочее в том же роде. Видимо за все приходится платить, и жизнь, дав что-то одной рукой, обычно затем отбирает уже обеими.

— Дамир, нам нужно поговорить… — Дамон подошел совсем близко и решительно опустил руки ему на плечи, — Я обещал тебе объяснить…

Юноша не отшатнулся, не высвободился из-под тяжести этих рук. Ирония судьбы: он шел сюда, что бы взглянуть в глаза своему наставнику, а сейчас, будучи к нему так близко, — не может его увидеть.

И никогда уже не увидит этих внимательных темных глаз, как впрочем, и всего остального.

— А стоит ли? К чему я вам теперь… Так, обуза… — голос Дамира не дрогнул: он, кажется, принял свою беду с большим мужеством, чем его горе-покровитель.

Ему показалось, что мастер Фейт… Владыка Дамон — с трудом перевел дыхание, а в следующий миг юноша оказался прижат к его груди, и сведенные судорогой пальцы бережно поправляли волосы.

— Никогда, слышишь, никогда больше не смей так говорить! И тем более думать!!! — раздался прямо в ухо сдавленный прерывающийся шепот, — Дами… Дороже тебя у меня никого нет!..

А потом Дамир вдруг ощутил на своей щеке нечто, что вовсе должно быть находилось абсолютно за гранью возможного и невозможного.

— Я никуда больше тебя не отпущу, даже если ты попробуешь сбежать! Никому не позволю причинить тебе вред… Дами, я верю, я все сделаю… Ты будешь снова видеть! Мы справимся, мы что-нибудь придумаем… Мы со всем справимся!! Я не могу тебя потерять… Дами, мальчик мой, прости меня!!!

К чему глаза, они так часто могут обмануть! Замерев, Дамир вслушивался в самый драгоценный и волшебный на свете звук: биение согревающего тебя сильного сердца…

— Не плачь… — мастер Фейт уже справился с собой и оттер слезы, которые бежали по щекам юноши, — Разве у нас есть повод плакать?

Они сидели рядом, как когда-то в Кларесте, и говорили. Дамир прижимался к плечу своего наставника, словно боялся, что если он отстранится, то тот исчезнет. Фейт или Дамон — он мог быть властелином чего угодно, но какая сила сравнится с тем, что он делал в этот момент?

Маг вел Дамира обратно к лагерю и думал, что опирающаяся на него рука и есть единственный надежнейший якорь, который не даст ему самому соскользнуть в разрушительное неистовое безумие и утратить себя.

Вот только, сможет ли он когда-нибудь, — спросил себя Дамон, пытаясь справиться с точно пережатым тисками горлом, — спокойно смотреть на две седые пряди, неподлежащим обжалованию приговором, клеймом изгоя, — серебрившиеся у висков мальчишки, которому и пятнадцати-то не было!

Райнарт знал, что ему пора уезжать: дома ждали жена и дети, очередная великая угроза обернулась очередной великой глупостью. Дамон обмолвился ему, что тоже собирается ненадолго уйти в Степь по совету уккэ Дайка, хотя Белые на Пустошь, разумеется, не полезут. Да даже если и полезут: к чему опять доводить до столкновений? Потыкаются в Башню, побродят в округе, — и уйдут рано или поздно, они же здесь почти бессильны.

И как оказалось, маг помнил еще об одном обстоятельстве, о котором Райнарт, признаться, запамятовал: Алагерда.

Дамон потянул за собой чародейку не в помрачении рассудка, а рассчитывая на ее способности целительницы. И что теперь делать? Швырнуть к ногам преемника Ровены?

Совместно разыграть удачное бегство? Герда, похоже, и сама не сомневалась в успешности этаких планов, отлично сознавая, что пути назад нет.

Иногда отчаянно хотелось располосовать ногтями невозмутимую физиономию «мастера Фейта» с воплями: «Какого беса ты испортил мне жизнь, скотина?!».

У нее даже платья нормального не осталось…

Вместо того, госпожа Алагерда занималась изучением шаманских методик, а заодно и орочьего наречия «anhrʼmor»: по крайней мере, помогало отвлечься.

Когда на вырисованную ею в пыли фигуру, которую она анализировала уже не первый день, упала тень, женщина к своему удивлению обнаружила, что это Дамон. При чем не один, а с бутылкой вина из запасов морских братьев и парой древних ритуальных чар.