Тропы в тумане (СИ) - Абзалова Виктория Николаевна - Страница 7

Слабость, боль, досада, которую они вызывали, и постоянное нервное напряжение от ее нахождения рядом, все же прорвались сквозь все его закаленное долгими годами самообладание.

— Зачем вы так обременяете себя? — поинтересовался он довольно резко.

Моргиас замерла, едва не выронив то, что несла в руках.

— Кто сможет обиходить лучше матери… — пробормотала она, опустив взгляд.

Ей понадобилось время, что бы справиться с собой, но когда она вернулась, то была вполне спокойна. По крайней мере, внешне.

Она опустилась рядом, и, сжав сплетенные на коленях пальцы, и начала говорить — медленно, сосредоточенно и тщательно подбирая слова:

— Мордрет, я знаю, что разочаровала тебя. Знаю, что плохая мать — меня никогда не было рядом… Мои поступки, которые ты видел, врядли способны добавить уважения и любви… Но… на свете нет никого, кто значил бы для меня больше, чем ты!

Мордрет молчал долго, не находя слов, которыми можно было бы ответить на такое признание, после чего просто поднес ее руку к губам. Сколько бы не было тебе лет, какая пропасть не оделяла бы тебя от близких, — всегда хочется услышать, что эта бездна всего лишь ложь… И еще больше хочется поверить, что это правда!

Больше на эту тему между ними не было сказано ни слова, сколько бы они не беседовали. Моргиас рассказывала сыну о своей — его — семье, рассказала и о встрече с Артуром, — все, без утайки… Вспоминала его детство: обычно молодые люди не любят напоминания о своих детских проказах, но Мордрет внимательно, без тени недовольства слушал, слегка склонив голову к плечу… А вырвавшееся у него «Я помню…» об одном из забавных случаев, — когда он пытался научить кота плавать, отозвались для Моргиан волшебной музыкой.

Она не могла наглядеться, надышаться на него, и в какие-то мгновения была даже благодарна Ланселоту, чей удар так тесно их свел, дав возможность узнать и понять, что они нужны друг другу…

Мордрет же был немало смущен открывшейся вдруг силой любви матери к нему. Он не смел сердиться на то, что этого не случилось раньше, боясь спугнуть радость, от того, что это все же произошло. Обмолвка Моргиан о ее плутаниях в безвременьи по тропам Фейри в поисках Мерлина, потрясла его до глубины души — всем сразу: и тем, что она едва не погибла, и тем, что ей даже не пришло в голову оправдываться ими раньше…

Еще не полностью поправившись, он шел по саду, впервые опираясь на чью-то руку, и раздумывал о том, насколько же они похожи. Оба, боясь разочарования, предпочитали скрывать свои истинные чувства, как бы неистово они не бурлили, под маской безразличного покоя. К счастью, удавалось это все же не всегда!

А еще Мордрет чувствовал себя уязвленным тем, насколько раньше он неверно судил о матери. Было неприятно понимать, что и он склонен к заблуждениям не меньше тех, кого всегда упрекал.

«Я это исправлю, матушка. Обязательно», — пообещал он про себя. Нет, прощать Мордрет по-прежнему не умел, но собирался впредь более тщательно подходить к вопросам справедливости и вины.

Случай представился быстрее, чем можно было ожидать. В монастырь явился посланный королем рыцарь. Бедняга явно не знал как себя вести, и покорно ответил на быстрые вопросы Мордрета, не сразу решившись сказать с какой целью он прибыл. …Произошедшее в спальне королевы Мордрет помнил плохо. Да собственно, ему-то и помнить было нечего: он влетел, когда беспорядочная драка шла уже полным ходом, и сразу же самым глупым образом подставился под удар, — а рука у ближайшего друга короля была верная, хотя и несколько в ином смысле, чем обычно имеется в виду.

Уединенность монастырской жизни, тяжелое ранение и сосредоточенность на личных переживаниях, не давали возможности заинтересоваться чем-то еще, так что известия просто потрясли его.

Гаррет… Мордрет и вмешался-то в этот бездарный заговор оркнейцев только ради него, пытаясь удержать от глупости юношу, к которому испытывал удивлявшую его самого привязанность. Он привык считать Гаррета, — которому не доставалось любви ни матери королевы Моргиас, ни старшего Гавейна, ни тем более неразлучных близнецов — Аргравейна и Гахериса, явившегося в Каэр Меллот никем не званным и не желанным — кем-то вроде нуждающегося в опеке младшего брата…

— Ланселот… Он убил Гаррета! Боги… он же был совсем мальчишка! — это был почти стон, но Мордрет сейчас же взял себя в руки: ему и так было неуютно оттого, что он в последнее время необыкновенно расслабился.

Присутствовавшая здесь Моргиан невесело усмехнулась: разница между Мордретом и Гарретом, пусть и нареченным Лионессы после недавнего весьма романического приключения — составляла всего-то пять лет! Но, пожалуй, он прав, — и в пятнадцать Мордрет мальчишкой не был… всеобщими стараниями…

А дальше вести были настолько поразительные, что не выдержала уже никакая броня.

— Что?! — задохнулся Мордрет, дослушав мнущегося рыцаря до конца, — Меня?! За… за… Что?!

Он утратил дар речи от потрясения, и, почувствовав на плече руку перепуганной матери, поднял на нее совершенно изумленный, ошеломленный взгляд.

— Покушение… измена?!

После того, как Мордрет в гневе вылетел из кельи, Моргиан тоже пришлось приложить немалые усилия, что бы унять нервную дрожь. Пройдя мимо располагающегося на отдых отряда — конвоя, присланного Артуром, — она отправилась искать сына.

Обнаружив его в часовне, не смотря на возникшую между ними близость и доверие, Моргиан все равно не могла предположить, о чем его невеселые мысли. Что уязвило его и заставило искать уединения: трусость заговорщиков, сваливших свою вину, на тех кто погиб — или считался таковым… Незаслуженное обвинение и та легкость с которым в него уверовали… или что-то иное?

— Мордрет…

— Король тяготится мной, но не может прогнать, — заговорил он с плохо сдерживаемой яростью, не оборачиваясь к матери, — А я как-никак присягал ему… и как мне кажется, не давал повода уличить меня во лжи или подлости!

— Успокойся! Я — знаю, ты не способен на низость! — сейчас ее сердце рвалось уже не от страха, но от боли за него. Горьким же было бремя, которое он нес на своих плечах!

Мордрет поднял голову к матери, снова готовый защищаться ото всех:

— А как же пророчество? — с усмешкой поинтересовался он, и снова стал похож на того, каким Моргиан помнила его пять лет тому.

— Я в него не верю! — решительно отозвалась она, до конца понимая, что это действительно так, что она не желает и не будет в него верить, не давая этому бреду больше ни одного шанса!

— Тогда ты — единственная… Теперь, когда о нем знают даже судомойки и золотари!

— А я знаю тебя — мальчишку, который закрыл меня собой от меча! Ты не способен на предательство!

Руки ее лежали на его плечах, и Моргиан ощутила, как Мордрет вздрогнул.

— Но нужно что-то делать… — она не желала допустить, что бы ее сын оказался в таком же положении, как и она, если не хуже…

— Нужно ехать! Посмотрим, посмеют ли они повторить свою ложь при мне! А если посмеют… Надеюсь, у братцев хватит смелости бросить мне вызов! — Мордрет зло тряхнул волосами.

— Ты готов их убить? — помимо воли, Моргиан снова ощутила страх перед сыном, и сжала его плечи сильнее, чем следовало.

Мордрет только томно повел ресницами. Он становился красивым мужчиной и был все больше и больше похож на своего прадеда, чьи неосторожные слова тяготели над ним.

— Не надо! Не ради них — ради себя! — в этот момент Моргиан окончательно убедилась, что если кто-то и может противостоять пророчеству, то это она.

Должна!

Мордрет вгляделся в мать и сухо ответил:

— Я постараюсь.

Чего у него не отнимешь, так это того, что признавали даже враги — слова у него не расходятся с делом.

— Ты теперь знаешь, что тебе стоит жить с оглядкой! — вздохнула Моргиан.

— Главное, что я об этом знаю! — жестко отозвался Мордрет, а потом снова поднял глаза, — И знаю, что мне стоит жить…