К вопросу о добре и зле (СИ) - Абзалова Виктория Николаевна - Страница 19

Наверняка преждевременно.

Флешбэк Мастер Фабиан смотрел, как чуткие руки натягивают струну, осторожно пробуют звук, подтягивают еще…

Он любил украдкой наблюдать за работой своего ученика. Своего лучшего ученика! В такие мгновения его глаза утрачивали свое обычное непроницаемое выражение, становясь задумчивыми и немного печальными, а руки касались заготовки или инструмента нежно, почти с трепетом. Никогда еще мастеру не доводилось встречать человека, так фанатично преданного музыке. Он играл сам, но рождение нового инструмента значило куда больше. Он не замечает этого, но уже почти превзошел своего наставника, у которого перед силой таланта ученика остался только опыт.

Вот и эта, уже казалось безнадежно погибшая, лютня ожила и снова готова петь…

И все же сохранялось в его характере и манере, нечто пугающее: словно бы он брал силой даже то, что отдавалось даром. Словно всегда был чужим даже самому себе и только в подобные минуты обретал если не счастье, то хотя бы удовлетворение и успокоение…

— Вы что-то хотели, мастер?

Мастер Фабиан вздрогнул. Он до сих пор не мог привыкнуть к тому, что его ученик, похоже, кожей чувствовал чужое присутствие.

— Нет, Дамон. Нет.

— Вам следовало еще полежать.

— Не могу быть без дела, — мастер Фабиан прошел в соседнюю комнату за конторку.

В этот момент в открытое окно просунулась рыжая голова в щегольском берете.

— Вот ты где, — объявил менестрель Кеннет, заходя весь уже обычным способом. Он никогда не испытывал склонности к церемониям.

— Сейчас закончу, — Дамон так и не поднял головы, настраивая лютню.

Рыжий менезингер вызывал у него удивлявшую его самого симпатию. Возможно потому, что тоже был полукровкой, но то, что для Дамона стало неизбывной болью и бедой, для неунывающего Кеннета служило источником неиссякаемого оптимизма.

— Это она? Вот это да! Не верю! Ты маг и чародей! — Кеннет выхватил лютню, едва Дамон убрал руку от струн.

Тот смотрел на трубадура, восхищенно крутившего лютню, снисходительно улыбаясь уголком губ. Из-за детской жизнерадостности и наивной непосредственности, он не мог воспринимать Кеннета иначе, чем вздорного, но обаятельного мальчишку, хотя тот был старше него годами. Да и обстоятельства знакомства тоже накладывали отпечаток. Они встретились, когда Кеннета разыскивал разъяренный муж поклонницы со слугами, которые по ошибке затронули Дамона, — кто мог предположить, что на темной улочке окажется сразу двое метисов. Это могло бы плохо кончиться: для мужа и слуг. Но восторженно наблюдавший за стычкой Кеннет схватил своего невольного защитника за руку, едва не получив при этом удар эстока, и потащил его прочь с криком: «Здорово, а теперь сматываемся!». Да и в последствии защищать его приходилось не раз: от ревнивцев, от кредиторов, — со свойственной ему непоседливостью Кеннет постоянно куда-то вляпывался.

— Береги ее. Добрый день, Полетта, — поприветствовал Дамон вошедшую следом за Кеннетом девушку.

Хорошенькое кукольное личико куртизанки немедленно залилось несвойственным ей румянцем, что случалось каждый раз, как она видела черноволосого помощника мастера.

— Надеюсь, мы не очень помешали… День сегодня действительно чудесный… может, прогуляешься с нами… — закончила она едва не заикаясь.

— Точно. Лето на дворе, — подхватил Кеннет, — Нечего здесь киснуть. Айда гулять!

— У меня работа.

— А у меня что, нет? Не сбежит твоя работа!

— В самом деле, — вмешался в их разговор мастер Фабиан, — срочного у нас ничего нет, сходите, развейтесь.

Порой ему отчаянно хотелось, чтобы его странный ученик хоть раз улыбнулся так же широко, как Кеннет, приобнял соседку Полетту, которая сохнет по нему с тех самых пор, как учила его играть на флейте, или хотя бы сменил ненавистную черную ленточку в волосах, — единственное, что осталось в его облике от жутковатого Ворона.

— Давай! Проветримся… Чур, ты платишь, а то у меня — ни гроша, — Кеннет сокрушенно вывернул карманы.

— Кеннет! — ахнула Полетта.

Дамон искренне не понимал, что эти двое находили в его обществе. Он привык больше молчать, чем говорить, и душой компании его назвать было трудно. Не раз под тяжелым взглядом изумительно-черных глаз поспешно ретировались самые отчаянные наглецы. На выпад Кеннета он только улыбнулся, хоть и получилось это как всегда суховато, и сдался.

— Хорошо.

Выходя из дома мастера, они столкнулись со строго одетой молодой женщиной. Дамон посторонился, она было прошла мимо, но вдруг от чего-то вздрогнула и обернулась ему вслед.

— Госпожа Ровена, — мастер Фабиан тоже вышел и поприветствовал даму.

— О, мастер Фабиан, — Ровена очнулась от своих мыслей, но все еще порывалась обернуться вслед уходящему Дамону, — Мой заказ готов?

— Разумеется. Прошу.

Госпожа Ровена рассматривала сияющую новым лаком лютню, пожалуй, с не меньшим восхищением, чем Кеннет свою верную подругу.

— Вы волшебник!

— Волшебство это по вашей части, — мастер Фабиан выглядел до нельзя довольным и польщенным, — Думаю, это будет достойный подарок.

— Да, — согласилась магесса, — Мастера лучше вас просто не существует!

— Что вы, ваши похвалы не заслужены! Эту лютню делал не я, а мой ученик. Вы видели его только что.

— Что вы говорите, — тон Ровены неуловимо изменился.

Теперь она держала инструмент так, как если бы это было неизвестное науке существо, которое необходимо немедленно препарировать и тщательно изучить, дабы понять, насколько оно опасно.

— Простите, я немного спешу… — она действительно внезапно обеспокоилась.

— Конечно, конечно, госпожа Ровена…

После искаженного леса Пустошь, которую они огибали по краю, уже не угнетала, казалась чистой и… более правильной что ли. Хотя правильного в ней ничего не было.

Пустошь…

Именно пустошь.

Голая земля, открытая дождям и ветру. Даже не земля, а прах: Башня веками вытягивала жизнь из всего, до чего могла дотянуться. Здесь больше ничего не могло расти, потому что корням даже таких изуродованных растений не за что было закрепиться, и нечем было питаться. Правда, они видели несколько раз необыкновенно крупных скорпионов и сколопендр, непонятно как выживавших тут, где даже камни становились хрупкими, как самое тонкое стекло, от постоянной эрозии.

Почти идеально ровная поверхность простиралась далеко за горизонт, на котором жутким напоминанием маячил тонкий черный перст, и даже море, — исполин, вздымающий в вечном дыхании соленые глыбы волн, и близость которого уже должна была чувствоваться, — стремилось отойти, отстраниться, отмежевать себя — от него.

Стремилось быть от Башни как можно дальше, отталкивая от себя эту мерзость!

Небо… Низкое, словно вжимающее тебя непомерной тяжестью в серую пыль Пустоши…

Пустое и мрачное днем, небо преображалось на закате. Оно сияло перламутром, смешивая розовые, золотые, лазурные и даже зеленоватые цвета в палитре разводов.

Небо устраивало им настоящую феерию, чередуя закатные багровые столбы и почти малиновый, дышаший цветом пояс у горизонта, с гигантской — на пол небосвода, висящей Луной, яркого красновато-оранжевого цвета, перечеркнутой черными полосами облаков.

Небо словно брало реванш за опустошенную, безжизненную равнину под ним.

— Недобрый знак! — выдал эльф, наблюдая последние отблески угасающей дуги гало.

Редкое явление, но Райнарт едва не фыркнул — неужто эльфы в самом деле еще верят в Знамения, после того, как столько их сработали собственными руками?

Было очевидно, что перспективы встретить полноценный отряд или патрули им опасаться нечего, так что костер они не зажигали по другой причине: живой огонь развести было нечем, а магический — все же не стоило настолько рисковать.

Остановившись на ночлег в остатках чего-то вроде тренировочного лагеря, который был заброшен судя по всему еще со времен последнего Владыки, Райнарт провел ревизию среди имеющихся у него амулетов, способных предупредить о магических ловушках. Пользоваться такими штучками он не любил, больше полагаясь на наблюдательность, знания, опыт и свое чутье. Но — в их ситуации пренебрегать тоже не следовало!