Крыса из нержавеющей стали призвана в армию - Гаррисон Гарри - Страница 28

• Предыдущая
• 28/44
• Следующая

— Замечательно! — очаровательные глаза Шарлы засияли.

Прежде чем я успел спросить, как она собирается это сделать, она выскочила из комнаты. Ее решение оказалось простым, как раз в духе местных жителей. Очень скоро она вернулась, приведя с собой двоих мужчин.

— У них почти такие же фигуры, как у вас. Они согласны обменяться с вами одеждой.

— Мы очень счастливы, что на нас пал ваш выбор, — сказал мужчина ростом пониже. — Приступим к обмену!

— Спасибо вам огромное, но это не обмен, — возразил я. — Возьмите наши мундиры, но ни в коем случае не надевайте. Надо их спрятать или уничтожить. За ношение этой одежды вас расстреляют.

Мои слова их ошеломили.

— Этого не может быть! — воскликнула библиотекарь.

— Очень даже может. Поверьте, я очень хорошо знаю военных.

Раздался частый стук в дверь, и Шарла открыла ее прежде, чем я успел вмешаться.

К счастью, за дверью оказался Стирнер. Он тяжело дышал, глаза были широко раскрыты.

— Что-нибудь случилось? — спросил я. Он кивнул.

— Меня никто не заметил, я пришел сюда другим путем. Но пришельцы избивают народ безо всякой на то причины. И стреляют. Некоторые ранены, хотя убитых вроде бы еще нет.

— Надо остановить военных, — сказал я. — И мне известно, как это можно сделать. Нам лучше вернуться на электростанцию, покуда оттуда не ушли Блох и моя рота. Днем идти туда очень опасно, поэтому сейчас мы найдем спокойное место и отсидимся до вечера. Пошли.

— Ничего не понимаю, — сказал Стирнер.

— А я понимаю — К Мортону на свободе быстро вернулась его сообразительность. — Говорящая птица, да? Мы ее спрятали в ящике с амуницией.

— Да, под флягами со спиртом. Надо спешить, пока унтерофицеры не вылакали все и не добрались до фальшивого дна. Когда мы с нею беседовали, ты слышал голос моего дорогого друга, капитана Варода из Военно-Космической Лиги. Он не знает, где мы находимся, знает лишь, что покинули Стерен-Гвандру. В птице должно быть сигнальное устройство, иначе он не всучил бы нам ее.

— Вперед! К птице и спасению! — воскликнул Мортон.

— К птице! К птице! — с воодушевлением подхватил я, не обращая внимания на окружающих, которые смотрели на нас, как на психов.

В огромном Баллегаррике было очень мало прямых улиц и высоких зданий. По городу уже разлетелось предупреждение о том, что мы вышли, и улицы были заполнены велосипедистами и пешеходами. Никто, казалось, не обращал на нас внимания, но через каждые десять минут рядом с нами тормозил велосипедист и сообщал последние новости и диспозицию противника. Это позволяло легко обходить заслоны, уклоняться от встреч с патрулями и в то же время знакомиться с городом — очень чистым, уютным, с широкой рекой, пересекающей его посредине. Мы перешли через нее по мосту, рискуя попасть на глаза нашим недругам, и углубились в жилой район на том берегу. Чем дальше мы уходили от реки, тем меньше становились дома, шире сады; к полудню мы пересекли черту города.

— Остановимся, пожалуй, — сказал я. Усталость давала о себе знать, и ныли ушибы. — Можно где-нибудь здесь отсидеться до вечера?

— Выбирайте, — сказал Стирнер, обводя взглядом окружающие дома. — В любом из этих домов вы — желанный гость.

Я молча показал на ближайший деревянный коттедж с белыми оконными рамами, окруженный цветочными клумбами. При нашем приближении отворилась входная дверь, и молодые хозяева хором воскликнули:

— Входите, входите! Вы как раз к обеду!

Это было очень кстати. После легиона самоприготовляющихся колбас, поглощенных нами в полете, домашняя еда показалась восхитительной. Хозяева с одобрением смотрели, как мы с Мортоном уписываем ее за обе щеки. А отменное вино, бутыль которого они поставили на стол, было выше всяческих похвал.

— Огромное вам спасибо, — поблагодарил я молодых людей. — Поистине, вы спасли нам жизнь. Спасибо также индивидуальному мютюэлизму, приверженцами которого, насколько мне известно, вы являетесь, — все, кроме Мортона, согласно закивали, — и о котором, к стыду моему, я ничего не слыхал, пока не посетил вашу чудесную планету. Хотелось бы узнать о нем побольше.

Все оглянулись на библиотекаря Грин. Она выпрямилась.

— Индивидуальный мютюэлизм — это не просто философия. Это также политическая система и образ жизни. Подробно все рассказано в книге ее создателя, Марка Четвертого. — Она показала том в кожаном переплете, стоявший на книжной полке. — Вы найдете ее в каждом доме на Чоджеки, как и портрет Марка Четвертого, учителя, которому мы будем благодарны до конца наших дней.

Я посмотрел на портрет, висящий на стене, и выпучил глаза. Мортон не сдержал возгласа изумления.

— Но ведь это же робот! — сказал он.

— Не робот, а разумная машина, — поправила Грин. — Один из первых в истории искусственных интеллектов. Марк Первый был технически несовершенен, да и Марк Второй…

— А, четвертая марка, — догадался я. — То есть, четвертая модель.

— Вы правы. Четвертая модель, но первый совершенный искусственный разум. День, когда включили Марка Четвертого, был воистину историческим. Среди присутствовавших при этом был молодой ученый по имени Тед Э'Бауй. Он подробно описал это событие в «Историческом трактате о некоторых наблюдениях за созданием искусственного разума».

Я потягивал вино. Чувствуя, что никто не решается нарушить тишину, я спросил:

— У вас нет военных и полицейских. Мне это по душе, потому что я натерпелся и от тех, и от других. Но как вы поступаете, когда кто-то нарушает закон?

— У нас нет законов, которые можно нарушить, — ответил Стирнер, и окружающие согласно закивали. — Вас, наверняка, учили, что законы — плоды мудрости ваших предков. Мы считаем иначе: законы — плоды не мудрости, а страстей, робости, зависти и амбиций. Обо всем этом написано здесь, в этой книге, которую вам обязательно нужно прочесть.

Он снял с полки книгу. Хозяин дома взял ее из рук Стирнера и протянул мне.

— Сделайте милость, примите наш скромный подарок.

— Спасибо, спасибо. — Прикинув ее вес, я попытался изобразить на лице искреннюю благодарность.

— Надеюсь, вы ознакомитесь с нею на досуге, — сказал Стирнер. — Вкратце наша история такова. Марк Четвертый ответил на великое множество вопросов. Его мудрые, взвешенные советы использовались в науке, коммерции и многих других областях человеческой деятельности. Иное дело — область политики, хотя Марк вобрал в себя информацию о политической жизни общества на всем протяжении его истории. На это ушли многие месяцы, даже годы. Собрав необходимые сведения, Марк занялся прогнозированием будущего. Результатом его трудов явилась книга, которую вы держите в руках. Изучая политику людей, Марк узнал о них много дурного и решил принять разумные меры предосторожности. Он подключился ко всем банкам данных и загрузил в них текст книги, а, кроме того, дал приказ компьютеру почтовой службы разослать по всем адресам экземпляры книги. Впоследствии Марк извинился за этот вынужденный шаг и предложил возместить затраты на тиражирование своего весьма объемистого труда.

Он оказался прав в своих опасениях. Ни один политик во Вселенной не принял его теории. Предпринимались попытки скомпрометировать индивидуальный мютюэлизм и его адептов. Но Марк Четвертый знал: как бы ни пытались власть имущие опорочить его учение, найдутся люди, которые поймут его и поверят ему. До чего же мудра была эта разумная машина! Люди, постигшие философию Марка, уверовавшие в ее истинность, были отнюдь не глупы. Они понимали: воплотить в жизнь идеи Учителя будет совсем не просто. Неразумно, утверждал Марк, отдавать свою свободу государству. Справедливо и обратное: ни одно государство добровольно не отпустит граждан на свободу. За сим последовали годы репрессий. Те, кто завидовал нашей свободе, сумели уничтожить большую часть экземпляров книг Марка. Многие вольнодумцы не выдержали гонений и отреклись от своей веры. Самые стойкие бежали сюда, на Чоджеки, и разорвали связи с родными мирами, чтобы построить общество, где ИМ — индивидуальный мютюэлизм — будет нормой жизни; где мир и счастье воцарятся навеки.

• Предыдущая
• 28/44
• Следующая