Молот и крест - Гаррисон Гарри - Страница 30

• Предыдущая
• 30/103
• Следующая

– Он сказал: «Боже мой, боже мой, для чего ты меня оставил?» Король надолго смолк.

– Я знаю, почему он хочет это сделать. Я ведь тоже король. И знаю, что нужно его людям. Последние месяцы были для Армии неудачными. Викинги считали, что начнут тут легко и откроют себе дорогу на Йорк. И так могло бы быть – если бы они не сделали этого с твоим отчимом. Но с тех пор они мало что приобрели, поймали мало рабов, и им пришлось каждый раз сражаться за скот. А теперь – скажи, чего они хотят, когда за одну ночь их стало намного меньше. Они видели, как их друзья умирают от ран, а многих еще ждет свежая гниль. И если они не увидят что-то грандиозное, они дрогнут. И однажды ночью корабли уйдут.

– Айвару нужно представление. Триумф. Казнь. Или...

Шеф вспомнил предупреждение человека, который втолкнул его сюда.

– Говори тише, господин. Они хотят, чтобы ты говорил. А я – слушал.

Эдмунд рассмеялся – резким смехом, напоминающим лай. Свет теперь почти исчез, солнце село, хотя еще стояли долгие английские сумерки.

– Тогда слушай. Я пообещал половину сокровищ Редвальда тому, кто прорвет их строй, и ты это сделал. Поэтому я отдам тебе все сокровище, и ты сможешь откупиться. Человек, который отдаст им это, может не только сохранить жизнь, но и получить многое. Если бы я сам отдал это, был бы ярлом викингов. Но Вигга и остальные предпочли умереть, но не говорить. И не достойно короля, потомка Вуффы, сдаваться из-за страха.

– Но ты, мальчик. Кто знает? Ты можешь что-нибудь выиграть от этого.

– Слушай и запоминай. Я передаю тебе тайну сокровища потомков Вуффы – Вуффингасов. Клянусь, что мудрый человек может по этим словам найти сокровище.

– Слушай, и я скажу тебе.

Король перешел на хриплый шепот, и Шеф напряг слух.

Голос стих.

– Моя последняя ночь, юный крестьянин. Может, и твоя. Ты должен думать, как спастись завтра. Но не думаю, чтобы английская загадка оказалась легкой для викингов. И если ты действительно крестьянин, загадка королей и тебе не принесет добра.

Король замолчал, хотя спустя какое-то время Шеф попытался разговорить его. Но потом он сам погрузился в беспокойный сон. Во сне он непрерывно повторял слова короля, они вертелись, гонялись друг за другом, как изображения драконов, вырезанные на горящей мачте.

Как и предвидел король Эдмунд, Великая Армия была встревожена и не уверена в себе. На нее напали на ее собственной базе, напал король крохотного государства, о котором никто и не слышал, и хотя они знали, что дело закончилось успешно, слишком многие в глубине души понимали, что на этот раз их победили. Мертвых похоронили, корабли, не подлежавшие ремонту, вытащили на берег, о раненых позаботились. Заключены были договоры между вождями о продаже и обмене кораблей, о переводе лишних воинов с одного корабля на другой. Но воины, рядовые гребцы и топорники, по-прежнему нуждались в каком-нибудь подбадривании. В чем-то таком, что показало бы им, что их предводители по-прежнему уверены в себе. Нужен был ритуал, показавший бы всем, что они все еще Великая Армия, непобедимые воины севера.

С самого утра люди собирались на специально обозначенное место за пределами лагеря, здесь состоится сбор и суд; здесь все смогут высказать свое одобрение vapna takr, звоном оружия, ударами меча о щит. Или в редких случаях, когда ими руководят неудачливые вожди, – свое неудовольствие. И с самого утра до середины дня предводители викингов строили планы, обдумывали соотношение сил, чувства, которые могут повернуть их опасных и непредсказуемых последователей на тот или иной путь.

Когда за ним пришли, Шеф был готов, по крайней мере физически. Он испытывал голод, от жажды снова пересохли язык и губы, но он не спал, он был насторожен и обостренно воспринимал окружающее. Он знал, что Эдмунд тоже не спит, но король никак этого не проявлял. Шефу стыдно было беспокоить его.

С той же решительностью, как и накануне, явились люди Змееглазого. Один из них железными клещами достал заклепку из ошейника Шефа. Ошейник сняли, и сильные руки вывели Шефа в холодный сумрак раннего осеннего утра. Над рекой все еще висел туман, он собирался каплями на крыше навеса. Шеф посмотрел на эти капли, думая, сможет ли лизнуть их.

– Вы разговаривали вчера. Что он тебе сказал?

Шеф покачал головой и связанными руками указал на кожаную бутылку на поясе спрашивающего. Тот молча протянул ему бутылку. Она была полна пива, мутного, полного ячменной шелухи, очевидно, набрано со дна бочки. Шеф выпил его большими глотками, запрокинул голову и выдавил последние капли. Кончил, вытер рот рукой, чувствуя, как пиво распирает его, словно пустую оболочку, вернул бутылку. Пираты с интересом наблюдали за его лицом.

– Хорошо, а? Пиво хорошо. Жизнь хороша. Если еще хочешь того и другого, рассказывай. Расскажи все, что он тебе говорил.

Викинг – его звали Дольгфинн – смотрел Шефу в лицо своим внимательным немигающим взглядом. Видел сомнение, но не видел страх. И еще упрямство, знание. Парень попробует договориться, решил он. Он повернулся, сделал рукой заранее обусловленный знак. От группы, стоявшей неподалеку, отделился рослый человек, подошел, на шее золотое кольцо, левая рука на серебряной рукояти меча. Шеф сразу узнал его. С этим большим человеком он сразился в стычке на дороге. Сигварт, ярл Малых островов. Его отец.

Он подошел, а остальные отступили на несколько шагов, оставив их наедине. Несколько секунд Шеф и Сигварт смотрели друг на друга, разглядывали сверху донизу, старший рассматривал фигуру юноши, младший внимательно смотрел отцу в лицо. Он смотрит на меня так же, как я на него, подумал Шеф. Пытается понять, узнает ли он меня, как и я его. Он знает.

– Мы встречались, – заметил Сигварт. – На дороге в болоте. Мюртач сказал мне, что молодой англичанин хвастает, что сражался со мной. Теперь мне говорят, что ты мой сын. Помощник лекаря, парень, который пришел с тобой. Это он сказал. Это правда?

Шеф кивнул.

– Хорошо. Ты крепкий парень и хорошо сражался в тот день. Послушай, сын. – Сигварт сделал шаг вперед, потрогал бицепсы Шефа, слегка нажал. – Ты не на той стороне. Я знаю, что твоя мать англичанка. Но это справедливо для половины солдат Армии. Англичанки, ирландки, женщины франков или лаппов – кому какое дело? Кровь передается от отца. Я знаю, что тебя воспитал англичанин – тот дурак, которого ты пытался спасти. Но что они для тебя сделали? Если они знали, что ты мой сын, думаю, у тебя была тяжелая жизнь. А?

Он посмотрел в глаза Шефа, понимая, что заработал очко.

– Ты можешь подумать, что я просто бросил тебя, и так оно и есть. Но я ведь не знал о тебе. Не знал, как ты растешь. А теперь ты здесь, и я вижу, каким ты вырос. Ты меня не посрамишь. И всю нашу родню.

– Итак, скажи слово. Я признаю тебя своим подлинным сыном. У тебя будут такие же права, как если бы ты родился в Фальстере. Оставь англичан. Оставь христианство. Забудь свою мать.

– И тогда я поговорю о тебе с Айваром как о моем сыне. И меня поддержит Змееглазый. Тебе грозит беда. Я тебе помогу.

Шеф посмотрел через плечо отца, думая. Он вспомнил корыто в конюшне и избиения. Вспомнил проклятие, наложенное на него приемным отцом, и обвинения в трусости. Вспомнил неумелость, колебания английских танов, раздражение Эдрича из-за того, как они неторопливо прихорашиваются. И заколебался. Как можно быть на одной стороне с такими людьми? Через плечо отца он видел в группе, оставленной Сигвартом, молодого человека, тот смотрел на них – молодой человек с разукрашенным оружием, с бледным лицом и выступающими вперед, как у лошади, передними зубами. Он тоже сын Сигварта, подумал Шеф. Еще один мой сводный брат. И ему не понравится происходящее.

• Предыдущая
• 30/103
• Следующая