Атака неудачника - Стерхов Андрей - Страница 91

Потом раздались выстрелы. А когда стихли и они, и гулкое эхо, ими вызванное, всё тот же хриплый проорал:

— Умри! Умри! Почему ты не умираешь?! Почему ты не умираешь?

— Под этой маской больше, чем плоть, — ответил ему кто-то молодо, звонко и задорно. — Под этой маской — идея, мистер Криди. А идеи — пуленепробиваемы.

Так не пойдёт, подумал я. Чего доброго сейчас стану героем чужой истории. Какого-нибудь детектива в стиле нуар. Или городского комикса. Или ещё чего похуже.

Скомкал всё чужое, отбросил в сторону, раскрепостил сознание и вновь завесил луну, на этот раз прикрыв один её бок живописным облаком. Однако затем подумал, что облако это слишком уж по-детски, убрал его и навёл вокруг луны много-много радужных кругов. И как только замкнул последний — всё сработало как надо. Уже в следующий миг (так, во всяком случае, мне показалось, хотя быть может, минула и целая вечность) я оказался там, где и мечтал оказаться: в ночи на пыльной дороге посреди пустынной равнины. Вздохнув тёплого воздуха, наполненного густыми горькими ароматами палёных трав, я посмотрел туда, где на фоне багрового зарева виднелись две одинаковые, но разделённые километрами башни-донжоны, и подумал: оно.

И вот что было удивительно: куда бы, в какую бы сторону я не глядел — вправо, влево, назад, куда угодно, везде видел эти трёхъярусные каменные башни и дорогу, пролегающую между ними. Дивиться этому обстоятельству было глупо, не с руки, да и просто некогда. Отметив себе, что вот как здорово всё тут устроено — захочешь, не заблудишься, я восславил Высшего Неизвестного и зашагал в предложенном направлении.

Не успел пройти и десяти шагов, как на дорогу с прытью, которая казалась мне раньше не свойственной подобным раскоряченным существам, выполз рак устрашающих размеров. «Устрашающих» — эта никакая ни гипербола. Рак действительно был огромен, разве только чуть-чуть поменьше слоновой черепахи.

Понимая, что нахожусь не в Пределах, и случиться может всякое, я насторожился, и, как оказалось, не напрасно. Развернувшись ко мне отвратительной своей усатой мордой, рак вдруг сделался ещё огромней, правая передняя его конечность стремительно и чудесным образом вытянулась в телескопическом режиме и пребольно пережала мне клешнёй правое предплечье.

— Чего тебе уродище? — морщась не столько от боли, сколько от брезгливости, спросил я.

— Загадка, — просвистел рак на своём тухлом языке.

— Валяй. Только побыстрее.

— Кто смотрит восьмью глазами?

— Тот, кто смотрит со стороны.

Получив скорый, а главное точный ответ, рак присвистнул сконфуженно и глазища его, состоящие из тысяч и тысяч маленьких глазёнок, смешно завращались на подвижных стебельках. В следующий миг он разжал клешню, сделался привычных размеров рачком и медленно попятился с дороги, страшась, как бы я его не раздавил. Ждать, когда уберётся восвояси, я не стал, перешагнул и двинул дальше.

Визуально казалась, что дорога, по которой я иду, прямая как столб и ровная как стол, но это так только казалось. На самом деле я чувствовал, что иногда она берёт круто в гору, а потом переходит в резкий спуск и тогда, чтоб не упасть, мне приходилось быстро-быстро перебирать ногами. Таких подъёмов и спусков я насчитал аж целых три. До поры до времени это было единственной трудностью, но потом я наткнулся на огромный кусок скалы, непонятно как (не было рядом никаких гор и скал) и непонятно когда (за пять шагов я его ещё не видел) попавший сюда. А когда я этот камень обошёл, увидел впереди, метрах примерно в шести-семи, лежащую посреди дороги собаку. Не домашнюю болонку и не дворового пустобреха, а настоящую собаку. Натурального зверя. Чёрного, лохматого и злобного вида. Почуяв меня, собака вскочила резко и, нет, не залаяла, но зарычала так, что у меня похолодело в животе от нехорошего предчувствия. Замерев на месте, я показал, что мои руки пусты, и повёл подбородком вопрошающе. Мол, чего тебе надо, зверюга? Чего пугаешь?

Склонив голову чуть набок, собака в свой черёд спросила, причём спросила на внятном человечьем языке.

— Што си направио тако кисело лице, човек?

— Насчёт человека ошибаешься, — сказал я в ответ. — Не человек, а дракон. К тому же русский дракон.

— Правда, что ли? — перешла она с сербского на русский. Поводила носом, вынюхала воздух и подтвердила: — А ведь и впрямь — дракон.

Тут я не выдержал, недоумённо закачал головой и признался:

— Первый раз в жизни вижу собаку, говорящую на человеческом языке. Да ещё и вот такого полиглота. Похоже, я не в своём уме.

— Конечно не в своём, — согласилась псина. — Иначе как бы ты здесь оказался?

После этого повисла пауза, невыносимо долгая и напряжённая.

— Пропустишь? — наконец не вытерпел я.

— Возможно, — ответила собака. — Если сумеешь договориться со мной, ничего не говоря.

— Это как же так?

— А ты подумай.

Пришлось подумать.

Не придумав ничего лучшего, я сунул руку в карман и выгреб оттуда куски сахара, которые сунул мне давеча великий, ужасный и прозорливый маг Лёха Боханский.

— Соображаешь, — унюхав лакомство, похвалила меня собака и невольно замахала хвостом. Правда, тут же опомнилась, перебила непристойный свой щенячий восторг, приблизилась ко мне гордой и неторопливой поступью и взяла протянутой сахар с ладони так, как будто сделал мне великое одолжение. Похрустела громко, сглотнула, потом уже, не сдерживая себя, блаженно закатила глаза и вдруг завыла, покачивая в такт головой: — I wanna be loved by you, just you. Nobody else but you. I wanna be kissed by you…

На этом месте оборвала свою неожиданную песню и посмотрела на придорожные кусты, будто ждала, что оттуда кто-то выползет, выйдет или выскочит. Но никто не выполз, не вышел и не выскочил. Тогда она громко-громко пролаяла призывно, подождала какое-то время, а когда услышала ответный извиняющийся вой, повторила окончание своего запева:

— I wanna be kissed by you…

— Тир-ли, тир-ли, тир-ли ю, пум-пи-ду, пу, — прокричал вынырнувший из кустов облезлый и очень запыхавшийся волк. После чего изобразил, смешно скрестив задние ноги, некое подобие танцевального па и стремглав ускакал назад в кусты.

Я зажал рот обеими руками, чтоб не рассмеяться. А собака, не обращая никакого внимания на такую мою реакцию, разрешила или даже, пожалуй, повелела величественно:

— А теперь шагай, дракон, куда шагал.

— Много сам вам захвален, — отвесив полупоклон, сказал я по-сербски и аккуратно по дуге обошёл вновь упавшую в дорожную пыль собаку.

Дальше какое-то время шёл без особых приключений, но потом новая беда, да ещё какая — вышел на развилку. Признаться, её появление вызвало в моей голове лёгкое замешательство. Что за турусы такие? Что за вычуры? Ведь ещё за два шага от этого места никаких намёков на то, что дорога распадётся, и в помине не было. Я шёл и чётко видел, что дорога одна, что проходит она аккурат по середине между огороженными крепостными стенами башен и уходит куда-то за пылающий горизонт. А теперь — вот. Вместо одной дороги целых две. Левая прямиком к левой башне ведёт, а правая, разумеется, — к правой. Я-то надеялся, что когда дойду до башен, будет подан мне знак, в какой из них меня ждут. И вдруг вот эта вот развилка. И никаких указующих знаков. Вместо знаков вопрос: к которой из двух башен направляться?

Никаких умных мыслей у меня по этому поводу не было. Хотел было монетку бросить, но тут вспомнил про недавний сон, где я был самолётом и летел к небоскрёбам-близнецам. Срочно переведя этот сон в разряд вещих, я стал вспоминать, в какой из небоскрёбов я должен был врезаться — в правый или в левый? Показалось, что в левый. Решил: будь посему. И, отвергнув всяческие сомнения, направился к левой башне.

А вскоре выяснилось, что вполне можно было идти и к правой. Спокойно. И вот почему: чем ближе я подходил к башне, тем ближе становилась к ней её каменная сестра. Сначала это было едва заметно, и я отписал странное явление на обман зрения. Потом очевидное отвергать стало глупо, расстояние между башнями с каждым моим шагом действительно таяло и таяло заметно. А когда я подошёл к оборонительному рву, башни и вовсе благополучно слились в одну единственную. И остроконечный шпиль этой единственной разрезал луну на две равные доли.