Плененная Вселенная - Гаррисон Гарри - Страница 2
- Предыдущая
- 2/41
- Следующая
– Но… Если закон это разрешает, то почему тебя побили?
Квиау сидела, поджав ноги, и сосредоточенно хмурилась.
– Они не помнили как следует закон и не соглашались со мной, так что пришлось смотреть по книге, а на это ушло много времени, и, когда они убедились, что я прав, а они ошибаются, – мальчик холодно, совсем не по-мальчишески улыбнулся, – они меня высекли за то, что я спорил со жрецами и ставил себя выше их.
– Ты заслужил порку. – Квиау поднялась и налила воды из кувшина, чтобы вымыть руки. – Нужно знать свое место. Ты не должен спорить со жрецами.
Сколько Чимал себя помнил, ему всегда говорили это; он давно уже понял, что в ответ лучше всего молчать. Даже когда он очень старался объяснить матери, что думает и чувствует, она никогда его не понимала. Уж лучше держать мысли при себе.
Особенно теперь, когда он солгал. Он действительно пытался влезть на скалу. Птичьи яйца были только предлогом – на случай, если его увидят.
– Поешь, – сказала Квиау, кладя перед сыном его вечернюю порцию еды – две тортильи, плоские сухие лепешки в фут шириной. – Пока ты их ешь, я приготовлю атолли.
Чимал посыпал тортильи солью и, оторвав кусок, стал медленно жевать, глядя сквозь открытую дверь хижины на мать. Квиау, склонившись над очагом, помешивала варево в горшке. Она была спокойна, все страхи остались в прошлом и забыты, морщинки на ее типично ацтекском лице разгладились. Отблески огня играли на ее золотистых волосах и отражались в голубых глазах. Чимал ощутил свою близость с матерью: в этой хижине они жили вдвоем с тех пор, как умер его отец – Чимал был тогда еще совсем маленьким. В то же время он чувствовал, как они далеки друг от друга – он никогда не мог ей объяснить, что его волнует.
Он сел и стал есть атолли, которую принесла ему мать, подцепляя кашу из миски кусочком тортильи. Атолли, густая и сытная, восхитительно пахла медом и перцем. Спина и руки болели теперь меньше, кровь перестала сочиться из рассеченной розгой кожи. Чимал напился холодной воды из кувшина и глянул на темнеющее небо. Над утесами, окружавшими долину с запада, пламенел закат, и черные силуэты зопилотов-стервятников мелькали на фоне золотого неба. Мальчик смотрел на них, пока свет не померк и птицы не отправились на ночлег. Именно там, в западной части долины, он и пытался вскарабкаться на скалы – из-за птиц.
Появились звезды, яркие и сверкающие на темном небе. Знакомые шорохи, доносившиеся из хижины, где Квиау стелила петлатль на лежанке, прекратились, и мать окликнула Чимала:
– Время спать.
– Я немного побуду здесь, холодный воздух на пользу моей спине.
В голосе Квиау появилось беспокойство:
– Не следует спать снаружи, все всегда спят в доме.
– Ну еще немного, меня здесь никто не увидит, а потом я уйду в дом.
Квиау ничего не ответила, и Чимал, лежа на боку, продолжал смотреть на звезды, совершающие свой путь по небу. В деревне было тихо, все спали. Чимала одолела бессонница, и его мысли снова вернулись к стервятникам.
Он вспомнил все детали своего плана, одну за другой, и не нашел в них изъяна. Точнее, изъян был один-единственный: случай привел жреца к скалам, и тот увидел Чимала. В остальном план превосходен, даже закон, разрешавший влезать на скалы, был именно таким, как он его помнил. И стервятники действительно слетались в одно и то же место на скалах. Сколько Чимал себя помнил, это всегда его интересовало: он хотел узнать причину. Его беспокоило и раздражало, что она ему неизвестна. Поэтому-то в конце концов он и придумал свой план. Разве стервятники не были тотемом его клана? Он имел право знать о них все. А в деревне никто, кроме него, такими вещами не интересовался. Чимал многим задавал вопросы, но обычно не получал ответа – взрослые просто отталкивали его, если он пытался настаивать. А когда его все же удостаивали вниманием, то пожимали плечами, смеялись и говорили, что таковы уж стервятники, и тут же забывали о разговоре. Никому до них нет дела: ни детям – особенно детям! – ни взрослым, ни даже жрецам. А Чимал хотел знать.
Его интересовали и другие вещи, но он уже много лет назад перестал о них спрашивать. Он понял, что только сердит взрослых – кроме тех случаев, когда на его вопросы находились простые и всем известные ответы или когда их можно было прочесть в священных книгах жрецов. На него начинали кричать и могли даже ударить, хотя вообще детей били редко, и вскоре Чимал понял, в чем причина: они не знали ответов. Так что ему пришлось все узнавать самому – как, например, про стервятников.
Стервятники будоражили его любопытство; хотя о них многое было известно, существовало одно обстоятельство, о котором не знал никто, да никто и не задумывался. Все знают, что стервятники питаются падалью. Чимал сам видел, как они рвут останки броненосцев и мелких птиц; они устраивают гнезда в песке и там выводят своих неопрятных птенцов. Вот и все, больше о них и нечего знать. Но все-таки – почему они всегда летят к одному и тому же месту в скалах? Чимал злился на свое незнание, на односельчан, которым лень поинтересоваться этим или хотя бы выслушать его; недавние побои только усилили его злость. Он не мог спать и даже оставаться в неподвижности. Чимал встал с циновки, невидимый в темноте, сжимая и разжимая кулаки. Почти против собственной воли он бесшумно двинулся прочь от дома, мимо спящих хижин деревни Квилапа.
Пусть люди не ходят по ночам, это не табу – просто так делать не принято. Чимала это не смущало, он чувствовал полную уверенность в себе. Дойдя до полосы голой пустыни, отделяющей утесы от деревни, он остановился. Взгляд на темный барьер скал заставил его поежиться. Стоит ли рисковать идти туда ночью? Посмеет ли он сейчас сделать то, что ему помешали осуществить днем? Его ноги сами ответили на этот вопрос – они понесли его вперед. Взобраться будет легко: он еще днем приметил расщелину, идущую почти до самого карниза, на котором обычно сидели стервятники.
Москит больно укусил в ногу, когда, свернув с тропы, Чимал стал пробираться через заросли высоких кактусов. Добравшись до поля, где рос магу, Чимал почувствовал, что идти стало легче: теперь он шел между ровных рядов растений, которые вели прямо к подножию скал.
Только дойдя до утесов, Чимал признался себе, до чего же ему страшно. Он внимательно осмотрелся, но поблизости никого не было, за ним никто не следил. Ночной воздух холодил его тело – Чимала пробрала дрожь; спина и руки все еще болели. Если его увидят теперь, его ожидают куда худшие беды, чем просто побои. Он снова поежился и обхватил себя руками, чтобы согреться; ему было стыдно за собственную слабость. Быстро, прежде чем страх заставит его найти оправдание отступлению, Чимал подпрыгнул и, ухватившись за горизонтальный выступ, подтянулся на руках.
Начав подъем, Чимал почувствовал облегчение – внимание нужно было сосредоточить на том, чтобы найти опору для рук и ног, и времени на размышления не оставалось. Он миновал гнездо – объект своего утреннего набега – и ощутил приступ малодушия. Теперь он наверняка поднялся выше, чем на три человеческих роста. Но ведь он же не собирается добраться до вершины скалы и покинуть долину – так что все же нельзя сказать, что он нарушает закон… Камень, за который ухватились его пальцы, покачнулся, Чимал чуть не сорвался, и испуг заглушил прочие страхи – его руки судорожно искали новую опору. Подъем продолжался.
Добравшись почти до самого карниза, Чимал остановился передохнуть, упершись пальцами ног в трещину в скале. Уступ нависал над ним, и, казалось, пути дальше нет. Чимал внимательно оглядывал камень, чернеющий на фоне звездного неба; взгляд его скользнул по лежащей у его ног долине. Чимал содрогнулся и плотнее прижался к скале – он и не представлял себе, насколько высоко забрался. Далеко внизу были видны его родная деревня Квилапа и глубокий овраг, по которому протекала река. Он мог различить даже другую деревню – Заачилу – и дальнюю горную гряду. Ночью река была табу – ее охраняла Коатлики, и одного взгляда на ее змеиные головы было бы достаточно, чтобы убить человека и погрузить его во мрак подземного мира. Чимала передернуло, и он поспешно обратил лицо к скале. Неподатливость камня, холодный ночной воздух, пустота и одиночество тяжелым грузом давили на душу.
- Предыдущая
- 2/41
- Следующая
