На «Орле» в Цусиме: Воспоминания участника русско-японской войны на море в 1904–1905 гг. - Костенко Владимир Полиевктович - Страница 10

Японское командование весьма опасалось, что русский боевой флот перебазируется перед войной из Порт-Артура во Владивосток, что весьма затруднило бы для японцев развертывание планировавшихся ими десантных, блокадных и других боевых операций.

Решение главного военного руководства начать войну 24 января было вызвано телеграммой из Чифу, что «русский флот вышел из Порт-Артура в неизвестном направлении». Адмирал Того стремился заставить русскую броненосную эскадру вернуться в Порт-Артур, который должен был стать мышеловкой для русского флота. Японцы во время войны с Китаем уже брали эту крепость с суши, а флоту было очень удобно поддерживать морскую блокаду этой базы, имевшей всего один узкий выход. Группа островов Эллиот представляла удобную стоянку для блокирующего флота и для наблюдающих за противником крейсеров и миноносцев.

Русское командование, решив сохранить за собой обе базы, расположенные с флангов от Корейского полуострова, избрало Порт-Артур для броненосцев, бронепалубных крейсеров и миноносцев, а во Владивостоке разместило только бригаду из трех броненосных крейсеров. Уже в этом распределении имевшихся морских сил сказалось отсутствие ясного представления о предстоявших боевых действиях. Если Россия была вынуждена сохранять за собой Порт-Артур как одну из причин раздора с Японией, то распределение имевшихся морских сил должно было отвечать задачам боевых действий флота. Владивосток лучше отвечал задачам ведения крейсерской войны, которая должна была угрожать японским десантным операциям и океанским сообщениям Японии с Европой и Соединенными Штатами.

Три броненосных крейсера — «Рюрик», «Россия» и «Громобой» — были слабее шести японских броненосных крейсеров типа «Асама». Были все основания к русским броненосным крейсерам присоединить близкие по типу быстроходные броненосцы «Пересвет» и «Победа», а также и броненосный крейсер «Баян». Тогда русский отряд броненосных крейсеров также состоял бы из шести кораблей, но его ударная сила была бы даже больше японской благодаря наличию двух броненосцев с 8-ю орудиями калибра 254 миллиметра. Русское командование упустило из вида, что броненосцы типа «Пересвет» строились в предположении, что им предстоит составить одну эскадру с нашими броненосными крейсерами в войне с Англией.

Планируя широкие крейсерские операции, Россия имела все основания также базировать на Владивосток другой отряд быстроходных бронепалубных крейсеров: «Богатырь», «Варяг», «Аскольд» и «Новик» с ходом 23–25 узлов. Японцы не имели в составе своего флота крейсеров, которые могли бы противопоставить по быстроте хода перечисленным нашим. Две крейсерские дивизии обеспечивали русскому флоту серьезные тактические преимущества.

Опираясь на них, русское командование имело также возможность пойти на срочное продвижение к Тихому океану запоздавшего отряда Вирениуса из Суэца вместо того, чтобы возвращать его в Кронштадт. Выслав навстречу Вирениусу в район Сайгона отряд броненосных крейсеров из шести единиц и соединившись с «Ослябя» и «Авророй», можно было бы быстро пополнить двумя полезными кораблями Тихоокеанскую эскадру.

Став на этот путь базирования на Владивосток всех крейсерских сил, русское командование имело все основания туда же заблаговременно перевести из Порт-Артура и два лучших быстроходных броненосца «Цесаревич» и «Ретвизан», располагавших ходом в 18 узлов. Тогда в Порт-Артуре могли бы остаться три тихоходных броненосца типа «Полтава», бронепалубные крейсера «Паллада», «Диана» и «Боярин», все канонерские лодки и значительное число миноносцев. Наличия этих сил было бы вполне достаточно, чтобы приковать к Порт-Артуру значительную часть боевого японского флота для блокады. Между тем вся маневренная быстроходная часть русских сил располагала бы свободой действий, имея обеспеченный выход в Японское море и в Тихий океан.

Следовательно, готовясь к активной тактике, русское командование имело возможность и при наличных силах вести борьбу с адмиралом Того, лишь иначе распределив корабли и более целесообразно скомбинировав боевые тактические соединения броненосных и бронепалубных крейсеров. Вместо этого лучшие бронепалубные крейсера были разъединены. «Богатырь» один оставлен во Владивостоке, «Варяг» послан стационером в Чемульпо, а «Аскольд» и «Новик» привязаны к эскадре броненосцев в Порт-Артуре. В результате этого одно из преимуществ русской эскадры в наличии отряда быстроходных крейсеров было утеряно.

Из отряда Вирениуса тихоходный «Дмитрий Донской» и малые миноносцы типа «Циклон» могли остаться в Средиземном море или вернуться в Балтику, тогда как вспомогательные крейсера «Смоленск» и «Саратов» и большие миноносцы должны были сопровождать «Ослябя» и «Аврору» до соединения с отрядом броненосных крейсеров из Владивостока.

Такие возможности имелись у Тихоокеанской 1-й эскадры, если бы ее командование умело правильно анализировать положение на театре войны и глубже понимало возможности боевых качеств кораблей, находившихся в его распоряжении перед началом военных действий.

Ход операций, развернувшихся в Тихом океане, показал, как неправильно были использованы силы, которыми располагало русское командование.

Мой отец окончил в 1881 г. медицинский факультет Харьковского университета и получил назначение в село Вейделевка Воронежской губернии, в 27 километрах от уездного города Валуйки. Первые десять лет моего раннего детства протекли в этом селе.

Мать моя была дочерью небогатого помещика Кузнецова из Валуйского уезда. Окончив Харьковскую гимназию, она до замужества служила сельской учительницей.

Как отец, так и мать были вовлечены в круг общественных настроений передовой русской интеллигенции семидесятых годов. Разделяя народнические взгляды, они считали своим долгом работать в гуще крестьянской деревни, чтобы поднять ее культурный уровень.

Я родился в селе Великие Будища Полтавской губернии в сентябре 1881 г. и был старшим из детей. После меня в семье было еще два сына и две дочери.

Первым моим детским увлечением стали корабли русского военного флота. Их фотографии регулярно появлялись на страницах «Нивы». С 8-летнего возраста моим любимым кораблем стал крейсер «Память Азова», вступивший в строй в 1889 г. Интерес к кораблям родился у меня без всяких посторонних влияний, так как ни среди родственников, ни среди знакомых отца и матери моряков не было.

В 1891 г. отец оставил службу в земстве и получил место участкового врача на Курско-Харьково-Азовской железной дороге. Мы переехали на станцию Славянск, расположенную в 18 километрах от города Славянска.

Участок отца находился в Донецком бассейне. При поездках по линии до ст. Горловка отец часто брал меня с собой, и мне удалось еще в возрасте 10 лет побывать на больших металлургических заводах в Краматоровке, Константиновке и Дружковке. Эти поездки рано пробудили у меня интерес к технике.

Когда подошло время моего поступления в среднюю школу, отец добился перевода в город Белгород Курской губернии, где была 8-классная классическая гимназия. В 1892 г. я поступил в первый класс гимназии, и начались годы моей школьной учебы.

Родители руководили моими занятиями и старались развивать мои природные способности. Мать занималась со мной французским языком, который хорошо усвоила еще в школе. Отец посвящал вечера чтению вслух произведений русских классиков. Любимыми его писателями были Гоголь и Пушкин.

Мое детское увлечение кораблями и поэзией моря продолжало развиваться. Особо сильный толчок развитию моей тяги к морю и увлечению кораблями вызвала поездка в Севастополь, которую отец предпринял со мной и моим братом Василием, когда я перешел в четвертый класс гимназии.

После осмотра города, панорамы Севастопольской обороны и Малахова кургана мы побывали в Херсонесе и на парусном ялике совершили поездку в Инкерман по Большому рейду мимо первых черноморских броненосцев «Чесма», «Синоп» и «Екатерина II», стоявших на якорях.