Литургия красоты. Стихийные гимны - Бальмонт Константин Дмитриевич - Страница 16
- Предыдущая
- 16/23
- Следующая
Не те же ль ужасы, и та же красота
Кидают любящих в безумные сплетенья,
И заставляют их кричать от наслажденья,
И замыкают им безмолвием уста
В порыве бешенства в себя принявши Вечность,
В блаженстве сладостном истомной слепоты,
Они вдруг чувствуют, как дышит Бесконечность,
И в их сокрытостях, сквозь ласковую млечность,
Молниеносные рождаются цветы.
Огнепоклонником Судьба мне быгь велела,
Мечте молитвенной ни в чем преграды нет.
Единым пламенем горят душа и тело,
Глядим в бездонность мы в узорностях предела,
На вечный праздник снов зовет безбрежный
Свет.
2
Огонь в своем рожденьи мал,
Бесформен, скуден, хром,
Но ты взгляни, когда он, ал,
Красивым исполином встал,
Когда он стал Огнем!
Огонь обманчив, словно дух:—
Тот может встать как тень,
Но вдруг заполнит взор и слух,
И ночь изменит в день.
Вот, был в углу он, на полу,
Кривился, дымно-сер,
Но вдруг блестящей сделал мглу,
Удвоил свой размер
Размер меняя, опьянил
Все числа, в сон их слив,
И в блеске смеха, полон сил,
Внезапно стал красив.
Ты слышишь? слышишь? Он поет,
Он славит Красоту,
Вот — вот, до Неба достает,
И вьется налету!
3
Я закрываю глаза, и в мечтании
Вижу повсюду сияющий Свет,
Вижу Огонь я во всем Мироздании,
В травках, в росинках, в спиралях планет.
Вижу я Землю — сестрой меж планетами,
Землю опять ощущаю Землей,
Горы, долины, сады с их расцветами,
Ценные камни с подземною мглой.
Медное небо, отяжелелое,
Грозно нависло над знойной пустыней,
В нем Электричество белое,
С роскошью желтых изломанных линий,
Желтых, и красных, лазурно-зеленых,
В безднах эфирностей синих,
Тучи как горы, там замки на склонах,
Кони из пламени в вышних пустынях.
Снова я в Индии. Да, но не в той,
Где побывал соглядатаи ничтожный,—
В Индии древней, в отчизне святой,
Данной для всех, опьяненных мечтой,
В цельной, навек непреложной.
И меж светлоликих, меж дважды рожденных,
Открывши на миг в Запредельное дверь,
При свете огней, благовонно-зажженных,
Я слушаю Бурю теперь.
4
Рудра, красный вепрь Небес,
Ниспосылатель алых жгутов,
Отец стремительных Марутов,
В вихре огненных завес,
Гений Бури,
Враг Лазури,
Пробежал и вдруг исчез.
Где он почву Неба роет?
Образ пламенных чудес,
Вон, он там рычит и воет,
Между облачных зыбей
Тучи молнией своей
Беспокоит.
Рудра шлет блестящесть вод,
Льет их током плодородным,
Но, порвавши небосвод,
Вдруг пожар в домах зажжет,
Быть он добрым устает,
Хочет быть свободным.
Рудра-Сива, Смерть-Любовь,
Губит Жизнь, и любит вновь,
Равнодушен к звукам стона,
Вепря красного клыки
Ранят тело, рвут в куски,
Но в траве у склона,
Где убит был Адонис,
Лепестки цветов зажглись,
Дышит анемона.
Рудра-Сипа, Смерть-Любовь,
Смерть-Бессмертье, Пламя-Кровь,
Радуга над Морем,
Змеи молний, ток дождей,
Вечность зыбкая страстей,
Здесь мы Грому вторим!
5
Огонь приходит с высоты,
Из темных туч, достигших грани
Своей растущей темноты,
И порождающей черты
Молниеносных содроганий.
Огонь приходит с высоты,
И, если он в земле таится,
Он лавой вырваться стремится,
Из подземельной тесноты,
Когда ж с высот лучом струится,
Он в хоровод зовет цветы.
Вон лотос, любимец стихии тройной,
На свет и на воздух, над зыбкой волной,
Поднялся, покинувши ил,
Он Рай обещает нам с вечной Весной,
И с блеском победных Светил.
Вот пышная роза, Персидский цветок,
Душистая греза Ирана,
Пред розой исполнен влюбленных я строк,
Волнует уста лепестков ветерок,
И сердце от радости пьяно.
Вон чампак, цветущий в столетие раз,
Но грезу лелеющий век,
Он тоже оттуда примета для нас,
Куда убегают, в волненьи светясь,
Все воды нам ведомых рек.
Но что это? Дрогнув, меняются чары,
Как будто бы смех Соблазнителя-Мары,
Сорвавшись к долинам с вершин,
Мне шепчет, что жадны, как звери, растенья,
И сдавленность воплей я слышу сквозь пенье,
И если мечте драгоценны каменья,
Кровавы гвоздики и страшен рубин.
Мне страшен угар ароматов и блесков
расцвета,
Все смешалось во мне,
Я горю как в Огне,
Душное Лето,
Цветочный кошмар овладел распаленной
мечтой,
Синие пляшут огни, пляшет Огонь золотой,
Страшною стала мне даже трава,
Вижу, как в мареве, стебли немые,
Пляшут и мысли кругом и слова.
Мысли — мои? Или, может, чужие?
Закатное Небо. Костры отдаленные.
Гвоздики, и маки, в своих сновиденьях
бессонные.
Волчцы под Луной, привиденья они,
Обманные бродят огни
Пустырями унылыми.
Георгины тупые, с цветами застылыми,
Точно их создала не Природа живая,
А измыслил в безжизненный миг человек.
Одуванчиков стая седая
Миллионы раздавленных красных цветов,
Клокотанье кроваво-окрашенных рек.
Гнет Пустыни над выжженой ширью песков.
Кактусы, цепкие, хищные, сочные,
Странно-яркие, тяжкие, жаркие,
Не по-цветочному прочные,
Что-то паучье есть в кактусе злом,
Мысль он пугает, хоть манит он взгляд,
Этот ликующий цвет,
Смотришь — растенье, а может быть — нет,
Алою кровью напившийся гад?
И много, и много отвратностей разных,
Красивых цветов, и цветов безобразных,
Нахлынули, тянутся, в мыслях — прибой,
Рожденный самою Судьбой.
Болиголов, наркоз, с противным духом,—
Воронковидный венчик белены,
Затерто-желтый, с сетью синих жилок,—
С оттенком Буро-красным заразиха,
С покатой шлемовидною губой,—
Подобный пауку, офрис, с губою
Широкой, желто-бурою, и красной,—
Колючее создание, татарник,
Как бы в броне крылоподобных листьев,
Зубчатых, паутинисто-шерстистых,—
Дурман вонючий, мертвенный морозник,—
Цветы отравы, хищности и тьмы,—
Мыльнянка, с корневищем ядовитым,
Взлюбившая края дорог, опушки
Лесные и речные берега,
Места, что в самой сущности предельны,
Цветок любимый бабочек ночных,—
Вороний глаз, с приманкою из ягод
Отливно-цветных, синевато-черных,—
Пятнадцатилучистый сложный зонтик
Из ядовитых беленьких цветков,
Зовущихся — так памятно — цикутой,—
И липкие исчадия Земли,
Ужасные растенья-полузвери,—
- Предыдущая
- 16/23
- Следующая