Большое кино - Гаррисон Зоя - Страница 50
- Предыдущая
- 50/96
- Следующая
— Вы считаете, что секрет сохранения рассудка в Лос-Анджелесе — упорный труд?
— Не считаю, а знаю! — Он вскинул голову. — Штука в том, что за работой некогда отвлекаться на глупости. Что такое работа? Это когда час, от силы два кривляешься перед кинокамерой. Остальные пятнадцать-шестнадцать часов ты держишь оборону. Идет борьба со скукой, с грехом. Боже, там ведь форменный Шанхай! Но у меня семья и совсем не много проверенных друзей из коллег, которых я знаю долгие годы. Всем остальным я говорю: провалитесь вы! Если они не слушаются, я охаживаю их здоровенной дубиной, предпочтительно с гвоздями. Вот вам рецепт выживания.
Марш излагал все это на редкость серьезно, даже с неким изяществом, словно описывал великосветский ритуал.
— Ну вот. — Он поставил чашку и оглянулся. — Пора за дело. Предпоследняя партия на сегодня. Простите, мэм, сейчас вы увидите, как я превращусь в мерзкого старого ворчуна.
Усевшись в третьем ряду. Либерти стала наблюдать за Маршем, а он, расхаживая среди девушек, спрашивал их имена, здоровался за руку, узнавал, кто где играет, гладил по волосам, называл ласковыми именами, словно все они были его дочерьми. Познакомившись со всеми и польстив каждой, он в долю секунды превратился в сержанта на плацу. Вся группа невольно Вытянулась по стойке «смирно».
— Ты! — Он указал на девицу с крашеными черными волосами и худой шеей, в черных брючках и розовой кофточке в черный горошек. — Ты что, беспризорница, или это последний писк моды?
Бедняжка, до этой минуты явно воображавшая, что представляет собой воплощение стильности, покраснела и вопросительно показала на себя пальцем, качая пробковыми серьгами.
— Ты, ты! Какая твоя любимая театральная роль?
— Кэсси… — неуверенно проговорила она.
— Ты отвечаешь или спрашиваешь? — Девушка задрожала. — Кто-нибудь мне подскажет, что это еще за Кэсси?
— Танцовщица из кордебалета! — ответили хором сразу несколько девушек.
— Неужели? — отозвался Марш неожиданно вежливо.
Либерти видела, что претендентка не произвела на него впечатления.
— Ты! — Теперь его палец указывал на особу в розовой блузке с длинными рукавами, усиленно изображавшую персонаж, на который пришла пробоваться. — Подойди и поцелуй меня. Посмотрим, сумеешь ли ты меня возбудить, не дотрагиваясь ничем, кроме губ.
Она без колебаний подошла к нему и впилась губами в его рот. Либерти могла поклясться, что оба пустили в ход языки. Поцелуй длился долго; когда он закончился, присутствующие громко перевели дух. Смелая мастерица поцелуев раскраснелась и не скрывала возбуждения.
— Скажите-ка! — Брендан подкрутил усы. — Мне понравилось! Может, повторим?
Девушки весело засмеялись, словно перед ними был папаша их подружки, позволивший себе немного подурачиться.
В том же духе представление продолжалось еще минут пятнадцать. Марш измывался над кандидатками, делал им выговоры за плохую подготовку, не давал спуску за слабость — физическую и профессиональную — и вообще вел себя, как закоренелый старый грубиян. Несчастные не возражали: они были готовы платить и не такую цену.
— Хватит! — сказал он наконец. — Благодарю вас, юные леди, за снисходительность к причудам усталого старика.
Они покидали зал с хихиканьем, призванным замаскировать ужас, который он на них нагнал. Проводив их взглядом, Брендан скомкал и бросил на пол полученный от ассистента список имен.
— Видели этих девочек? — обратился он к Либерти, — Женщин, — поправила она. — Все они старше девятнадцати лет.
— Нет, это не женщины, — процедил Марш с презрением. — Это же дети! Они еще не жили.
— Разве героине фильма не шестнадцать лет?
— Я ни разу не встречал шестнадцатилетнюю девчонку, которая сумела бы сыграть свою сверстницу. — Марш ухмыльнулся. — Дездемона, Джульетта, жена короля Ричарда — все эти роли исполняют зрелые женщины.
Либерти присмотрелась к новой группе и убедилась, что в словах режиссера был резон: все до одной выглядели неестественно.
— Они не виноваты. — Марш задумчиво теребил ус. — Они напускают на себя такой вид, потому что думают, будто мы ждем именно этого.
— А чего вы на самом деле ждете? — поинтересовалась Либерти.
— Девочек, одетых под шлюх. Ладно бы мы требовали только внешности, но нам подавай и соответствующее поведение.
Неудивительно, что они не взрослеют.
Либерти хотелось узнать, почему в таком случае ему постоянно приписывают связь с девушками, годящимися ему в дочери, и если он говорит все это искренне, то как допустил, чтобы от него ушла Кит, но вместо этого она спросила:
— Монетт Новак была настоящей женщиной?
Марш подозрительно прищурился:
— Новак была ходячей проблемой, но уж никак не «настоящей женщиной». Если бы она осталась в живых, то из нее все равно ничего бы не вышло.
— Даже если бы она не стала известной актрисой, то могла бы открыть туристическое агентство, играть в летних постановках стареющих инженю, торговать наркотиками, что угодно — и все-таки жить! — Тут Либерти заметила, что Марш, не слушая ее, покачивается на складном кресле, засунув руки в карманы штанов.
— Она словно родилась для роли Лейси. Знаете, даже остановившиеся часы дважды в сутки показывают точное время.
Либерти наслаждалась его хриплым баритоном и не могла удержаться, чтобы не польстить ему:
— Как приятно слышать настоящий актерский голос, от которого дрожат стены, а не эти тонюсенькие голосочки, — она наморщила нос, — которые несутся из телевизора!
Марш устремил на нее странный взгляд:
— А вы-то кто. Либерти Адамс? Не девушка и не женщина…
— Я журналистка. — Настало время действовать. — А Кит Рейсом? Она настоящая женщина?
От него можно было ожидать всего: и удара наотмашь, и объятий за упоминание дорогого имени.
— Кит Рейсом — одна из самых удивительных женщин, которых мне посчастливилось знать. Она — образец прямоты и чистоты. Она кормит чаек с подоконника, а ее дом тонет в диких розах. Она шутит, что только розы и удерживают дом на обрыве. Зато сзади у нее прекрасный сад. В этом вся Кит: она знает, когда и что не трогать, когда и что подрезать. — Он помолчал, подбирая слова. — Поверьте, она — находка для кинобизнеса. Именно своим умением причесывать лохматые места она пришлась здесь ко двору. Она взращивает в нас лучшее, создает рукотворные сокровища. В этом бизнесе полно хладнокровных людей, врагов подлинного искусства, поэтому видеть, что этим делом занялся настоящий человек, — редкое удовольствие. Это как бы реабилитирует всю профессию. Она честнее всех остальных — всех этих акул, вместе с которыми ей приходится описывать круги в мутной воде…
— Да, она честна и беззащитна.
Он помрачнел.
— То, что случилось, достойно сожаления. Мы должны добиться права на новую попытку. Все эти разговоры о страховой премии я считаю расхолаживающими, попросту вредными.
Не желая упускать возможность. Либерти сказала:
— Значит, вы возражаете против назначения на роль Верены Максвелл Александер? — Она затаила дыхание, ожидая ответа.
Брендан нахмурился:
— Что-то я вас не совсем понимаю…
— А иначе зачем весь этот просмотр?
— Да о чем вы?!
— О собеседовании. У меня создалось впечатление, что назначение состоялось вчера и роль уже отдана Верене Максвелл Александер…
Он прищурился, словно Либерти превратилась для него в гусеницу, выползшую из-под камня.
— С чего вы взяли?
— Мой источник очень надежен.
— Будь я… — Марш задрал голову, потом снова посмотрел на Либерти. — В таком случае я попросту должен с вами проститься, — заявил он грубо.
— Но, Брендан…
— Кажется, вы не расслышали? Я сказал «до свидания» и не собираюсь повторять. Или вы хотите, чтобы я вас выпроводил?
Это прозвучало настолько угрожающе, что Либерти, схватив блокнот, термос и обе чашки, кинулась к выходу, решив не дожидаться, пока бык подденет ее рогами.
Спеша к высаживающему пассажира такси, она гадала, почему три интервью за один день закончились неудачей. Ей хотелось побыстрее оказаться дома, чтобы разобраться с пленками и блокнотными записями, — возможно, это поможет ей решить, как быть с Кит и зеленой черепашкой, вернувшейся к ней в сумку…
- Предыдущая
- 50/96
- Следующая
