Жениться и обезвредить - Белянин Андрей Олегович - Страница 29
- Предыдущая
- 29/53
- Следующая
Пока шёл, думал о феномене Лиха. Мысли были не особо радостные, но и не пораженческие. Огорчала серьёзная нехватка информации. Того, что бабуля могла рассказать об этом паранормальном фантоме, было явно недостаточно. К примеру, почему его зовут Лихо? Это понятно, синоним зла, несчастья, беды и так далее. Но почему Одноглазое? Где оно утеряло глаз второй? Не в этом ли кроется причина его плохого характера и вовлечения в неприятности всех окружающих? Откуда приходит Лихо и куда уходит? Где обретается в промежутках между невезениями? И почему, в конце концов, встречается лишь на просторах нашей необъятной родины, великодушно избегая Европы, Китая и подлой Америки? Сплошные вопросы, как на экзамене, а ведь экзаменатор в данном случае сама жизнь, и ей пересдавать по второму разу ещё никому не удалось…
Участие Олёны во всём этом деле было скорее чисто номинальным, но и оно пока оставляло немало загадок. Почему купцы уверены, что видели именно её? Если верить показаниям самого покойного, моя невеста его не убивала, но тем не менее все-таки была причиной смерти? Могло ли само Лихо Одноглазое принять её облик и убить возчика? Но почему тогда все его проделки в Лукошкине не несут угрозы для жизни? Или пока не несут? Как правило, любая нечисть, научившись убивать, никогда не расстаётся с этим навыком и делает всё, лишь бы вновь почувствовать на кончике языка жгучий вкус чужой крови…
Надеяться можно было лишь на одно: Баба-яга вновь совершит невозможное и найдёт способ поставить подножку преступнику! В противном случае уже мне придётся пойти на поводу у Гороха и под аплодисменты боярской думы совершить ритуальное харакири, или сампуку, или как оно там еще называется?
У ворот отделения о чём-то тихо переговаривались двое дежурных стрельцов. Заметив меня, парни мигом приняли отсутствующие выражения лиц, типа «а у нас ничего не случилось». Я устало вздохнул… Так, что на этот раз?
– Докладывайте!
Они уставились на меня с самыми честными мордами, изо всех сил выражая праведное недоумение.
– Слушайте, давайте без лицедейства, – внутренне напрягаясь, попросил я. – Итак, сегодня день тяжёлый, нервы не железные, срываюсь на всех подряд, ещё и вы тут… Не заводите, мужики, что у нас плохого? Пограничника не спасли?!
– Да бог с вами, Никита Иванович! В порядке он, бабушка ваша, что могла, зашептала, а ребята его на телеге к родне увезли. Есть у него тётка в городе, уж обиходит героя…
– Тогда что ещё? И не темните мне тут! Ну?!
– Сотрудник ваш младшенький умом повредился!
– Каким умом, господи, не смешите… Что у него там можно повредить?
– Про то не ведаем, – наперебой пустились объяснять еремеевцы. – А только он днём в Немецкую слободу бегал, зачем – непонятно, да час назад немцы нарочного прислали. Дескать, буйствует у нас ваш герр Лобофф! Ну Фома Силыч туда лично направился, вот тока-тока связанного и привезли…
– Фому? – непонятно с чего сглупил я.
– Да Митьку же!
– Ах Митьку-у… Ну ладно, если Митьку, то это в принципе не страшно. Он у нас большой оригинал со своими закидонами. Пьяный, наверное, был?
– Да вроде трезвый как стёклышко, – переглянулись стрельцы. А вот это уже не очень хорошо. И перед немцами как неудобно…
– Надеюсь, в отделении разум к нему вернулся?
– Нет! – даже заулыбались болтуны. – Как раз наоборот, он тут такое устроил…
– Стоял на голове, пел неприличные частушки, изображал в ролях, как дьяк с попадьей целуются?
– Не-а, он, батюшка сыскной воевода, такое-э учудил… Саму царицу покусал!
– И не побрезговал… – на чистом автомате закончил я, опомнился и опрометью бросился в терем. Если и тут замешано Лихо, то подобный психоз может оказаться заразен…
Внутри меня встретил ставший уже привычным дурдом в отдельно взятом коллективе. Изображаю картину графическими средствами, то есть только белые и чёрные тона, без разноцветья и переходов.
Итак, излагаю поэскизно: на столе в горнице задом кверху лежит наша всеми любимая царица и скрежещет зубами. Юбка на ней задрана, обнажая хорошенькую ножку аж до колена, выше начинаются кружева розовых панталон. Моя невеста Олёнушка, едва сдерживаясь от того, чтобы не ржать в голос, пытается кое-как утешать подругу, поправляя ей локоны и что-то шепча. Кот Вася придерживает монаршую ножку, в то время как бабка, сидя у государыни на спине, пытается мазнуть чем-то из горшочка большущий красный след от Митиных зубов. Столь же красный Назим стоит рядышком у стола, держа на вытянутых руках тот самый горшочек, мазь из которого использует Яга. Приличия ради глаза домового были туго завязаны кухонным полотенцем с петухами. Мити в комнате не наблюдалось. На меня тоже не сразу обратили внимание – зачем им я, все и так заняты делом…
– А, Никитушка пришёл! Заходи, заходи, сокол ясный, вот глянь чего, полюбуйся… – радостно улыбнулась наша эксперт-криминалистка и осеклась. – Охти ж мне, ты на чтой-то уставился, дитё неразумное?! Али не видишь, как мы тут матушку государыню всем отделением от последствий злокачественных избавляем. А ну отвернися!
Я послушно отвернулся, но тут вмешалась Лидия Адольфина:
– О мой дорогой дрюг, участковий! Ви можете вернуться и посмотреть на мой страдания… Я вам всегда доферять, и вы ж мне всегда опрафдать мой поверие… доверие?! Я сама просить вас заглянуть… Что ви на это мне сказать?
– Мм… очень больно? – чисто из сострадания поинтересовался я, потому что на данный момент меня больше волновал сам Митя, чем жертва его покусания.
– О, найн! Обидно есть больше, чем больно…
– Но вы его, прошу прощения за бестактность, ничем не спровоцировали?
– Да тьфу на тебя три раза! – рявкнула бабка, профессионально увёртываясь от гневно дрогнувшей царицыной ножки. – Не лягайся ещё мне тут, ровно корова недоеная! А ты, умник прозорливый, не доставай бабу раненую глупыми подозрениями. Ясен пень, спровоцировала! Как же иначе-то?!
– Не понял?
– Любимый, твой напарник пришёл из Немецкой слободы сам не свой, – снизошла до внятных объяснений моя Олёнушка. – В ворота забежал на четвереньках, лаял по-собачьи, стрельцов веселил. Ну а государыня в это время из терема вышла грязную воду после посуды выплеснуть. Подол у неё был подоткнут, для удобства, нога почти до колена оголена. Слышим, крики со двора – выбежали, а поздно.
– Пристрелили хоть? – поинтересовался я.
Все, кто был в горнице, включая пострадавшую матушку царицу, вытаращились на меня с нездоровым испугом.
– Господь с тобой, Никитушка, – тихо перекрестилась Яга. – Ты уж совсем нас за аспидов держишь, что ли?!
– Нормальное дело, бешеных собак пристреливают в санитарно-гигиенических целях, – важно просветил я. – То есть Митю просто сунули в поруб. Ладно, пойду лично побеседую. Назим! Мозговая косточка есть для нашего арестанта?
Увы, мой изощрённый милицейский юмор никто особенно не расценил. Улыбнулась одна Олёна, и та неуверенно. Пришлось козырнуть, извиниться и выйти вон.
В то, что наш младший сотрудник действительно сошёл с ума, я не верил. Митю надо знать. Он скорее в трезвом уме и здравой памяти из финской мебели дров для сауны наломает, китайской лапши всему базару на уши развесит и клюквой в сахаре всей боярской думе бороды вымажет! Но чтоб так… без причины… на ровном месте взять и сбрендить?! О-о, это слишком на него непохоже. Когда больше года живёшь в сумасшедшем доме, начинаешь разбираться в психах…
У поруба сидел напряжённый Фёдор Заикин. Стрелец нервно выстругивал табельной саблей то ли птичку, то ли рыбку из мелкой деревяшки, и, судя по поджатым губам, парня недавно крепко обидели.
– Поруб охраняешь, молодец?
– Н-н-ника-ак не-э-эт! – резко привстал он. – Фому Си-и-лыча жду…
– А он где?
– В по-о-орубе.
– Зачем? – удивился я и, видимо, задел больную струну.
– В-вот и я ему: за-а-ачем?! А он мн-не: дескать, на-а-до! Я ему: ды-ык и я с ва-а-ми… А он мне: нет! Я ему: вы-ы ж ещё ба-альной, а он мне: са-а-ам больной! Я ему: зря вы та-а-ак, а он…
- Предыдущая
- 29/53
- Следующая
