«Золотая Калифорния» Фрэнсиса Брета Гарта - Гарт Фрэнсис Брет - Страница 5
- Предыдущая
- 5/6
- Следующая
Между общественным положением, «репутацией» героев Брета Гарта и благородными деяниями, которые они совершают, есть некоторое несоответствие, особенно если смотреть на дело с общепринятой точки зрения. Это несоответствие грозило разрушить художественную цельность калифорнийских рассказов и, возможно, разрушило бы, если бы писатель смотрел на поступки своих героев с общепринятой точки зрения. Но он смотрел на них (и показывал их) со своей особенной точки зрения, которая реализовалась в юмористической стилистике его сочинений. Особенность этой стилистики заключалась в том, что он но только наделял своих персонажей чувством юмора, но и сам писал о них чуть насмешливо, чуть иронически, как бы не вполне принимая всерьез их самих и их поступки. Прекрасной иллюстрацией к сказанному может послужить небольшой пассаж в «Брауне из Калавераса», где описывается поездка Джека Гемлина через лес:
«Въезжая в глубь леса, где уже не было и признаков жилья, он запел таким приятным тенором, исполненным такого покоряющего и страстного чувства, что, я готов ручаться, все малиновки и коноплянки замолчали, прислушиваясь к нему. Голос мистера Гемлина был необработан, слова песни были нелепы и сентиментальны… но в тоне и выражении звучало что-то несказанно трогательное. В самом деле, это была удивительная картина: сентиментальный мошенник с колодой карт в кармане и револьвером на поясе, оглашающий темный лес жалобной песенкой о „могиле, где спит моя Нелли“ с таким чувством, что у всякого слушателя навернулась бы слеза. Ястреб-перепелятник, только что заклевавший шестую жертву, почуял в мистере Гемлине родственную душу и воззрился на него в изумлении, готовый признать превосходство человека. Хищничал он куда искуснее, однако петь не умел».
Следует заметить, что юмор Брета Гарта обладал особенным качеством, свойственным только ему, да, пожалуй, еще Марку Твену и двум-трем другим калифорнийским писателям. То не был юмор человека, наблюдавшего жизнь со стороны и посмеивающегося над ее забавными сторонами, как это делал, например, английский юморист Джером
К. Джером, автор знаменитого сочинения «Трое в лодке, не считая собаки». Бреет-гартовский смех был рожден мощной стихией народного юмора старательской Калифорнии. Здесь смех был психологической необходимостью, столь же важной, как еда и одежда. Жизнь золотоискателей была немыслимо тяжела, можно даже сказать — трагична. Для огромного количества людей она оказалась невыносимой. Историки отметили, что в старательских поселках число самоубийств значительно превосходило количество убийств. Как сказал один из биографов Гарта, людям оставалось либо смеяться, либо сойти с ума. Они смеялись, смеялись над собой и друг над другом, над высшестоящими и нижестоящими, устраивали бесконечные розыгрыши, проделки, «практические шутки», сочиняли фантастические небылицы, придумывали анекдоты. Юмористическая стихия западного фольклора существовала как некий противовес бытия, она помогала людям выжить.
Не следует, однако, забывать о том, что, хотя Брет Гарт жил среди золотоискателей, знал их быт изнутри и был отлично осведомлен о многочисленных легендах, «историях», рассказах, распространенных в их среде, он, как говорили современники, никогда не носил фланелевой красной рубашки и штанов, заправленных в сапоги, — этой униформы калифорнийских пионеров. Иными словами, он не был однимиз них. Он всегда оставался образованным, интеллигентным человеком, широконачитанным, гуманным, воспитанным на высоких идеалах и прославленных литературных образцах. Юмор его рассказов, так же как их общая стилистика, лишен примитивной грубости, жестокости, вульгарности, какие были характерны для жизни, быта и фольклора пионеров Дальнего Запада. Может быть, поэтому ему удалось в своем творчестве создать легендарный образ «Золотой Калифорнии», приемлемый для читателей всех уровней, национальностей, возрастов, убеждений и нравственных принципов. Как справедливо заметил биограф Брета Гарта, «Запад, где люди стрелялись перед завтраком, вершили правосудие путем линчевания, встречали бесславную смерть за игорным столом, открывали золотую жилу или умирали с голода, пытаясь докопаться до нее, — этот Запад был создан закоренелым горожанином, который ненавидел всякое насилие и никогда не шел на риск, если мог его избежать». Брет Гарт любил этот мир, созданный его воображением из реального, жизненного материала, но даже в любви его был оттенок снисходительной иронии.
Иронический взгляд как бы снимал противоречие между положением человека и его деяниями, между его репутацией и душевным состоянием. В художественном мире Брета Гарта игроки, бандиты, воры спокойно могли жертвовать жизнью во имя благородной цели, не оставляя у читателя ощущения неестественности или неправды. Да и самый мир калифорнийских рассказов приобретал очертания полуреальности-полулегенды, а в их сюжетах и героях просматривались легендарные черты.
Художественный мир Брета Гарта находился в таком же отношении к миру реальному, что и Ганнибал Марка Твена, Йокнапатофа Фолкнера, «граница» Купера. Он населен живыми характерами, на создание которых Брет Гарт был великий мастер, и потому правдоподобен. Он был уникален, этот мир, поскольку писатель обладал зорким глазом и особенным талантом в изображении местного колорита. Взор писателя не был бесстрастен. Его душа была преисполнена сострадания и сочувствия к обездоленным и отверженным, гонимым и преследуемым. Не случайно и не напрасно Брет Гарт многократно выступал в защиту китайских иммигрантов, которые подвергались в те времена особенно жестким гонениям, чем навлек на себя неудовольствие многих граждан Сан— Франциско, считавших, что следует забросать китайский район динамитными бомбами — и делу конец.
Калифорнийские рассказы имели блистательный, сенсационный успех. Брета Гарта провозгласили «новым Диккенсом», журналы без конца перепечатывали его прежние рассказы и требовали новых, соглашаясь платить любые гонорары, издатели жаждали издавать его сочинения. Слава писателя распространилась далеко за пределы Америки, и умирающий Диккенс просил раздобыть для него выпуски «Оверленд мансли», в которых были напечатаны «Счастье Ревущего Стана» и «Изгнанники Покер-Флета». Тогда Брет Гарт решил, что хватит ему сидеть на краю земли, и перебрался в восточные штаты поближе к культурным центрам Америки.
Теперь он жил в Нью-Йорке, Бостоне, Вашингтоне, купаясь в лучах славы и пожиная плоды своих прежних трудов. Американское правительство наградило его тем единственным способом, каким оно обычно награждало выдающихся писателей — предоставив ему дипломатическую должность. В свое время Ирвинг получил должность секретаря американской «легации» в Лондоне, а затем — посла в Мадриде; Купер был американским консулом в Лионе; Готорн — консулом в Ливерпуле. Брет Гарт был назначен консулом в Крефельде — богом забытом немецком городке в Рейнской области, неподалеку от Дюссельдорфа. 28 июня 1878 года он покинул Америку, чтобы никогда уже в нее не возвращаться. Последние четверть века своей жизни он провел в Европе, сначала в Германии в качестве консула, затем, в той же должности, в Глазго, а в последние годы — в Лондоне в качестве частного лица.
Покинув Калифорнию, Брет Гарт-художник совершил трагическую ошибку. Существование его раздвоилось. Он жил в Нью-Йорке, Вашингтоне, Крефельде, Дюссельдорфе, Париже, Глазго, Лондоне, занимался консульскими делами, встречался со множеством людей, вел переговоры с издателями и редакторами и много писал. Однако вся эта новая жизнь почти никак не отразилась в его произведениях. Творческое сознание Брета Гарта продолжало пребывать в золотоискательских поселках холмов Сьерры. Он вновь и вновь возвращался к жизни калифорнийских приисков 1850-х годов, к своим прежним героям, возрождая к жизни даже тех, кого он уже похоронил в прежних рассказах. По страницам его новых сочинений дружно шествовала вереница оживших «покойников» во главе с Джоном Окхерстом и полковником Старботтлом.
- Предыдущая
- 5/6
- Следующая
