Леди Генри - Стоун Джулия - Страница 14

Джон вежливо поддерживал беседу, потом ловко перевел разговор на тему вложений в металлургическую промышленность, а так же поставок мясной продукции в Лондон.

– Анри исправно информирует меня о текущих делах, – сказал граф. – С Баварией у нас складываются устойчивые экономические отношения. Это радует. Сын еще какое-то время намерен пробыть в Мюнхене. Он это заслужил. Последнее время на него свалились куча дел. Я написал ответ. Но это не все, Джон. Вам следует знать о том, что я вчера получил неожиданное известие, которое удивило и обрадовало меня. Леди Генри написала мне, что желает приехать. Она мать и вполне естественно, что скучает по сыну. Сейчас она живет во Франции, в Ницце.

– Простите, граф, на конверте, кажется, стоит парижский штемпель?

– Да, это так. Но графиня писала перед самым отъездом из Парижа и просила дать ответ в Ниццу. Итак, я известил леди Генри, что если она желает повидать сына, ей следует поторопиться, ибо через три месяца Ричарда здесь не будет.

Джон скользил взглядом по белым колоннам ионического ордера, по скульптурному фризу. Солнце, ненадолго скрывшееся за пустыми облаками, вырвалось наружу, и на мозаичном полу и статуе охотящейся Дианы буйно расцвели желтые прямоугольники. Стараясь выглядеть спокойным, он ни в чем не находил точки опоры. Граф пригласил его в кабинет, и они одновременно поднялись из-за стола.

Весь вечер прошел в приготовлениях к завтрашней поездке; Ричард был в сильном возбуждении. Ему так и не сказали о намерении его матери приехать в замок. Граф, зная о впечатлительности мальчика, пощадил его.

Париж, Сена и солнечные блестки на воде, ложащиеся по мере приближения лучезарного вечернего часа. В Париже сейчас начинается самое веселое время, сезон развлечений, когда в зачарованный город стекаются представители светских кругов со всего мира. Первоклассный отель «Ритц», изысканные рестораны – «Вуазен», «Маргери», «Кафе де ля Пэ», – места, в которых Джон никогда не бывал. Катания в Булонском лесу, крошечные кафе под открытым небом. Тонкий, вдохновляющий Париж, влекущий натуру артистичную, жаждущую впечатлений и признания – этот дымчатый город уже не интересует графиню? Она оставляет общество, друзей и едет в сонную Ниццу. Воистину странная женщина! Его ни на минуту не покидали мысли о ней. «Стоит признать, – сказал себе Джон, – что в этом замке ее ждут. И может быть, больше всех – ты сам».

В зеленеющих душистых сумерках, подняв воротник пальто, он шел по аллее. Пахло землей и молодыми клейкими листьями, легкий туман стлался по парку, придавая всем предметам незнакомый, заколдованный вид; очертания зубчатых башен расписывались в густом воздухе как в озере, в небе еще горела полоса заката. Он скинул пальто и расстелил его на влажной траве. Майские сумерки еще холодны, и он почувствовал этот холод сквозь тонкий свитер. Над черной громадой стены бесшумно поднялось несколько галок, на центральной башне садовник спускал флаг. Джон лег навзничь в сырой, оживающей стволистой мгле. Над ним раскинулась гигантская карта созвездий, и само небо струилось и меняло оттенки. Он с нетерпением и нежностью думал об Адели и страшился встречи с ней. Он даже обдумывал путь к отступлению, подыскивал предлог, чтобы уехать. Он представлял себе мучительное, полное недосказанностей объяснение с графом и уже знал заранее, что не уедет. Он останется хотя бы только затем, чтобы взглянуть на эту женщину, и пусть даже погибнуть. Он был покорен ее портретом, ее влекущей неземной красотой. А какова она на самом деле? Быть может, его ждет разочарование? Он, кажется, жаждал этого, но знал, что случись такое, ему было бы непросто это пережить. Он ощущал многообразие нитей бытия, связывающих его с внешним, подчас враждебным миром. Он прошел определенную школу жизни и знал, что обстоятельства подчас бывают сильнее требовательного «Я» и нет смысла пытаться бороться с ними, бывает куда полезнее влиться в мировое течение и вот так жить, принимая подарки судьбы. Он хорошо усвоил эти уроки и не спешил изменять своему учителю. Он с улыбкой думал об Адели. И знал, что не уедет, нет, не уедет.

Расцветал май. Лорд Генри несколько раз ездил в Лондон вести переговоры с банками и кредитными обществами. Он понимал, насколько могут быть выгодны вложения черную металлургию, а предложения одного промышленника всерьез заинтересовали его. Для Готфрида находилось немало работы, тем не менее, в редкие свободные часы он оставался наедине с собой, наедине со своими мыслями.

Прошло двенадцать дней после получения письма от леди Генри. Граф благосклонно разрешил ей приехать в родовое гнездо, и теперь замок гудел как улей, готовясь к встрече графини. Ремонтировались апартаменты, спешно приводился в порядок сад, дорожки в парке подравнивались и засыпались песком.

Ричард, сходя с ума от нетерпения, отмечал в календаре прошедшие дни, без умолку говоря о матери и требуя назвать день ее приезда, чем доводил несчастную миссис Уиллис до исступления. Мальчик часто бегал в комнаты матери, где шел спешный ремонт, пахло краской и штукатуркой, и, тяжело ступая, расхаживали рабочие. Ричард в благоговении замирал, слушая грубую речь простолюдинов. Он коротко с ними сошелся и часто, скинув синюю матроску, размешивал в железной бадье краску. Он научился сквернословить и цыкать слюной, и мог плевком поразить отдаленную цель. Миссис Уиллис, не жалея сил, боролась с новыми увлечениями юного графа, а он, щадя ее слабые нервы, не демонстрировал ей свои вновь приобретенные навыки.

В малой гостиной стены покрывались светлой венецианской штукатуркой, пол выкладывался мозаикой, состоящей из разных пород дерева. Ломались колонны и черные панели в гардеробной, и Ричард в восторге глядел на поднимающиеся клубы пыли. Только будуар по приказанию графа не подвергся реконструкции.

В воскресенье Джон проснулся рано. Он слушал мерные удары колокола, далеко слышные в хрустальной утренней дымке и, прищурившись, посмотрел в окно, покрывающееся влагой. Ветра не было, вставало солнце в сине-зеленом небе, в котором зависло облачко, похожее на дирижабль. Сквозь ресницы он видел верхушки тополей, застывших в неподвижности. Джон лениво поднялся и направился к умывальнику. «Воскресенье. Будет хороший день», – подумал он.

«Оксфорд» подкатил к подъезду как раз в тот момент, когда Джон раскуривал первую сигарету и застегивал запонки. Выходя из машины, Анри со стуком захлопнул дверцу и окинул замок быстрым взглядом. Увидев в окне третьего этажа Джона, он расплылся в улыбке и приветственно взмахнул рукой. Джон ответил ему тем же жестом.

Через несколько минут в комнату постучали. На пороге стоял Стив в белой ливрее, скромно улыбаясь.

– Граф Анри приветствует вас, господин Готфрид, – сказал слуга. – Он почтет за честь повидаться с вами, как только отдохнет с дороги.

– Благодарю, Стив. Передайте графу, что я также рад его приезду.

Оставшись один, Джон пригладил волосы, потом посмотрел на себя в зеркале. Анри вернулся как нельзя кстати. Теперь Джон не будет сгорать в плену рокового воображения. Уж Анри-то сумеет разогнать сгущающиеся тучи. Вскоре, наверняка, налетят его приятели и поклонницы, и всколыхнут это сонное царство. Ну да Бог с ними! Так даже лучше. Он внимательно рассматривал свое лицо с тяжелой, почти квадратной челюстью и выступающими скулами, глаза, губы, прямой нос, и остался вполне доволен увиденным. Затем постоял немного и повязал галстук. Спускаясь в столовую, Джон с усмешкой подумал, что и на этот paз ему придется выдерживать натиск Ричарда и слушать бесконечные упреки миссис Уиллис, пышной от локонов и рюш.

После завтрака Джон с головой погрузился в работу. Во втором часу пополудни неожиданно приехал граф Генри. Он был оживлен, когда, войдя в рабочую комнату Джона, с размаху бросил на стол пакет бумаг. Джон понял, что лондонские дела продвигаются успешно.

Незадолго до обеда Джон сидел в библиотеке, медленно перелистывая Ефрона. Он давно взял себе за правило в течение дня находить немного времени для чтения.