Приговоренные к войне - Вольнов Сергей - Страница 36

• Предыдущая
• 36/110
• Следующая

Ты сказал тогда именно так. Именно это.

Прости, отец. Постарайся осознать.

Три твоих «понимаю». Три моих «знаю». Это ли не САНКЦИЯ?!

Я имею право на выбор, чего бы он ни касался.

Я выбрала. Ты знаешь, КОГО.

Прости…»

Голос сменился непонятными короткими вспышками шумов, напоминающими всхлипывания. Сигнал ослаб и резко оборвался.

Если бы Амрина в этот момент могла наблюдать за своим отцом – Инч Шуфс Инч Вторым – она бы обомлела. Его глаза застыли, мышцы лица окаменели, а на губах, как кровь после удара…

…проступила ДОВОЛЬНАЯ УЛЫБКА.

Я не знаток литературы.

Однако, как и многие, я переполнен отвалами всякого литературного хлама, начиная с принудительного школьного кормления и заканчивая хаотичным чтением по настоятельному совету авторитетов разной степени влияния. Всех этих Пушкиных, Достоевских, Есениных, Хемингуэев, Воннегутов, Пелевиных и прочих классиков – моя память складировала в каком-то отдалённом помещении. На дверях его, скорее всего, красовалась табличка: «При пожаре души выносить в предпоследнюю очередь!». Но, так уж получалось – нечастые душевные пожары я успевал тушить то боевым адреналином, то многоградусными специальными жидкостями. До «предпоследних» очередь не доходила.

Где-то там, в общих завалах, пылился и Данте. Причём, пылился очень основательно – после ознакомления я не извлекал его ни разу. Со временем почти всё выветрилось, помнились лишь два положения. Первое – он написал штуковину о посещении ада. И эта дьявольская резиденция была им выписана со вкусом и шокирующими подробностями. «Круги Дантова ада», говорили мы по жизни, подразумевая непрекращающиеся ужасы. Не задумываясь. Не вкладывая собственной боли. И второе – сия штуковина почитается как первое в европейской истории классическое литературно-художественное произведение.

Чёртов писака! Сомневаюсь, что о ТАКОМ можно талантливо писать, не заручившись соавторством дьявола. Может быть, и все грядущие земные муки, включая мои терзания, были вписаны этим творческим тандемом в текст, многократно повторяясь? Вписаны в каждый круг. Ещё тогда. Заранее. Наперёд!

Я мысленно сдуваю пыль с Данте Алигьери. Сегодня, когда не помогает боевой адреналин, а спирт противопоказан на пути спасения, – я бы с удовольствием перечитал его. Увы, все библиотеки для меня закрыты. Заколочены досками крест-накрест, с непременной табличкой «Все ушли на фронт».

К чёрту древнего итальянца! Он прав, как минимум, в одном – это круги. Но, круги ПЕРСОНАЛЬНОГО АДА. Каждому – своё! Ископытив землю, пропахав немерянное количество километров кровавой пашни, мы приходим в точку, откуда вышли. Приходим измочаленные, полуживые, с душою истёртой на самой мелкой тёрке. Да только в той точке нас ждёт не избавление, не отдых. Ждёт нас там – ВЫБОР. И несколько дверей без табличек. Куда дальше? А за каждой дверью (кроме одной, единственно нужной) – новый круг и новые мучения. И откроешь. И ошибёшься. И двинешь по новому кругу. И приползёшь окровавленный в исходную точку. И снова – несколько дверей…

Но главная составляющая ада – в нас самих. Сидит там игла-заноза, которая шепчет: «Терпи… и у тебя будет ещё одна попытка… угадать Свой путь, Свою дверь…» И ты заражаешься этой уверенностью. И, стиснув зубы, идёшь на новый круг. Терпишь. Ради ещё одной попытки – угадать эту самую дверь…

«Слышь, херр оберст, дай поспать! – заворочался во мне раздражённый Антил. – Завёлся тут на божью милость… Данте! Бег по кругу! Данте! Данте!.. «Дантист» хренов. Хотя, какой ты дантист? Ты – антидантист. Тот хоть от зубной боли избавляет. А ты все болячки душевные, что отыскать сумеешь, наружу выворачиваешь да возбуждаешь. Угораздило же попасть в одну камеру с садомазохистом!»

«Ты это… Ант… того…», – не нашёл я сразу нужные слова.

Иногда меня выводила из себя эта приобретённая с годами привычка – общаться со своим внутренним «Я». Говоря проще: на полном серьёзе разговаривать с самим собой. Хороший учебный материал для начинающих психиатров. Тип с раздвоением личности.

Одна голова – хорошо, а ДВА В ГОЛОВЕ? Ответ однозначен – шиза косит.

Наверное, я уже прошёл точку возврата на пути, который начинался безобидно. Поначалу это выглядело, как беззлобное подтрунивание над своими не лучшими чертами характера, тщательно загоняемыми поглубже внутрь. Потом, я стал мысленно обсуждать возникавшие проблемы с этими самыми «не лучшими чертами», предоставляя им слово для критики моих умозаключений. Как говорится – в споре рождается истина. А со временем, уже и действительно полусерьёзно считал, что разговариваю с незримой личностью, обитающей во мне. Даже дал ему имя: Антилексей. Уменшительное – Антил.

Мне уже зачастую мешал мой оппонент, иногда он бывал попросту несносен. Порою, я был готов его убить, это язвительное отродье. Он без мыла влезал во все малейшие щели и зазоры между моими мыслями. Он ёрничал. Он не давал мне расслабиться и самоуспокоиться. Он… он был мне нужен. Он уже был неотделимой частью меня. Но…

Антилу удавалось превращать мою жизнь в один из элементов преисподней. Щедрое воображение рисовало сочный образ: главная составляющая внутреннего ада, игла-заноза, вырастала до размера столба. И вокруг него, заложив руки за спину, на ежедневной прогулке бродили вкруговую мы с Антилом – арестанты собственной совести. Под прицелом недремлющих взглядов друг друга. Он был тюремщиком мне, а я – ему. Попеременно.

Первый круг Моего Персонального Ада.

Дальше круги множились и расходились, как по поверхности воды. Если Антил был болезнью ума, являвшегося принадлежностью тела, то…

Интуиция, проходившая по другому ведомству, душевному, с недавних пор также приносила мне мучения. Я чувствовал и видел больше, чем предназначалось одному человеку. Оказалось – душа моя была как бы и не совсем моей. По большому счёту, я и здесь раздваивался, но уже на два тела.

Если попытаться мыслить в привычных, научно обоснованных рамках… условно согласиться, что душа – такая же реальная категория, как и тело, а остальную чертовщину и хренотень отбросить. При этом допустить существование реинкарнации. Тогда становилось вполне возможным то, что я ощущал на самом деле. Если верить данному учению, одна из важнейших составляющих человека, а именно – бессмертная душа, после его смерти могла переселиться в другое тело. И так многократно, покуда она, согласно требованиям Высших сил, не выполнит все свои задачи в земном материальном мире. Только потом эта высшая субстанция перемещается на уровень Тонких миров, где и пребывает бесконечно.

Но космическими законами вряд ли предусмотрены игрища с течением времени. Я подозреваю, что содеянное локосианами им не просто аукнется – изойдётся нескончаемым воплем. «Коммунисты» хреновы! Рассказывал мне как-то дед, перед смертью, о делах своей молодости, о развитом обществе, в котором они жили, о грандиозных задумках и свершениях. Одним из этих коллективных беспределов – особенно врезалось в мою память! – была война с географией. Они сравнивали горы с землей, они рыли каналы-перемычки, они поворачивали реки вспять… Вот и на Локосе возомнили себя то ли коммунистами, то ли богами, и стали вытворять подобное с Рекой Времени! Чем, как не перемычками между изгибами русла, можно объяснить одновременное существование в едином пространстве и времени двух воинов – поочерёдное телесное воплощение одной и той же души? На их грёбаной экспериментальной планете стало возможным то, что даже нафантазировать непросто – встреча Хасанбека, военачальника легендарной монголо-татарской Золотой Орды, и Алексея Алексеевича Дымова, командира российской группы спецназначения «Эпсилон». То есть – меня.

Совершенно немыслимая, фантастическая ситуация – встреча двух тел, живших с разницей во времени в восемь веков, с одной душой на двоих! Душой, которая явственно даёт обоим телам понять, что она ОБЩАЯ.

«Два тела на одну душу населения Экса!»

• Предыдущая
• 36/110
• Следующая