Малохольный экстрасенс - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 6

– Я у вас ничего не нахожу, – хриплым голосом сказал он.

Лика открыла глаза и улыбнулась:

– Разве? А это? – она вдруг схватила его ладонь обеими руками и прижала к своей груди. Его пальцы глубоко погрузились в мягкое и упругое одновременно, он почувствовал, как в голове застучали молоточки. – Это как?

Он сердито вырвал руку.

– Не хотите? – она привстала и, опираясь на руку, насмешливо смотрела на него. – А может не можете? Мне говорили, что все экстрасенсы – импотенты, но я не верила. Теперь вижу… Может вам порнушку по видику крутануть – моему козлу помогает…

Панов ощутил, как сперло в груди. Незнакомое чувство, дикое и пугающее, овладело им; он уже не в силах был ему противиться. Он взмахнул рукой, и она со стоном упала на диван. Он не прикоснулся к ней; руки его были далеко от ее тела, но в то же время он ощущал, что держит ее, грубо и властно. Он двинул левой рукой, и она, томно застонав, развела ноги. Ладонь его скользнула над белым кружевным треугольником, и он вдруг физически ощутил, как его тело, упругое и горячее, вошло в нее, такое же горячее, но мягкое.

Он стоял над ней, вытянув руки, слегка поводя одной ладонью в воздухе, а она мычала и металась на диване, захлебываясь в сладких стонах. А он, уже не в силах остановиться, не давал ей роздыха, входя в ее тело все глубже и быстрее. Она извивалась внизу, под его руками, не открывая глаз, слепо ловя его руки своими, и не в силах их поймать. А он все убыстрял и убыстрял свои движения, и вот она закричала, громко и протяжно, судороги побежали по ее ставшем мокрым телу; она обмякла и затихла.

Он тяжело опустился на ковер рядом с диваном. Его трясло и шатало от усталости и того, что он только что видел. Все ушло, осталось лишь опустошение…

Очнулся он от прикосновения влажного к руке. Она стояла рядом на коленях, осыпая поцелуями его руку. Слезы бежали по ее лицу.

– Милый, милый, – бормотала она, не переставая целовать руку, – прости меня, прости… Я… Ты только скажи. Я все… Все, что захочешь…

Ему стало противно. Брезгливо выдернув руку, он вскочил, схватил валявшийся на кресле пиджак и выбежал из комнаты. Вслед ему что-то кричали, но крики эти отрезала тяжелая стальная дверь, мягко защелкнувшаяся за его спиной…

Лысоватый тощий человек с не запоминающимся лицом сошел с крыльца громадного кирпичного особняка. Водитель большой черной машины услужливо распахнул перед ним дверцу.

– В клинику! – отрывисто сказал лысоватый, усевшись, и водитель в ответ торопливо кивнул.

Дорогой хозяин кирпичного особняка молчал, и хотя это было обычным делом, в этот раз водитель уловил в этом молчании нечто угрюмое, мрачное. Поэтому он тоже не позволил себе ни одного замечания в адрес слишком долго стоявших перед светофором других машин, а также их лихих проскоков на красный свет и прочих дорожных шалостей.

В клинике его хозяина ждали: едва автомобиль замер у входа в административное здание больничного двора (постороннему транспорту въезд в этот двор был запрещен, но водитель даже не обратил внимания на этот дорожный знак), как к нему подошел коренастый человек в белом халате лет пятидесяти – главный врач клиники. Он сам проводил гостя на второй этаж – в свой кабинет. Приказав секретарше никого не пускать, он осторожно притворил за обоими изящно обитую искусственной кожей дверь.

– Ну? – спросил гость, когда они уселись на диване.

Главврач развел руками:

– К сожалению, и второе обследование все подтвердило. Ничего сделать нельзя. Злокачественная опухоль, неоперабельная.

– Почему?

– Слишком большая. Фактически у ребенка поражена вся печень. Метастазов нет, но это дело не меняет.

– И что, ничего нельзя сделать?

– Теоретически – да. Пересадка печени. Но это нереально.

– Почему?

– Ей осталось от силы три-четыре недели. За это время подходящего донора найти невозможно. Даже теоретически.

– А если я найду?

Хозяин кабинета поднял взгляд на гостя. С минуту они молча смотрели в глаза друг другу. Затем хозяин также молча опустил глаза долу.

– Если даже и так, – наконец вымолвил главврач (голос его стал хриплым), – даже если и так… У нас нет никого, кто сумел бы сделать такую операцию.

– Я не пожалею денег. Слышите! – голос гостя зазвенел. – Сколько скажете, столько и заплачу. Назовите вашу цену!

Хозяин кабинета покачал головой.

– Дело тут не в цене. У нас в стране никто и никогда таких операций не делал. Пересаживали только почки – и то взрослым. Это же гораздо сложнее, просто неизмеримо сложнее. Такую операцию надо готовить минимум несколько недель.

– А если побыстрее?

– Побыстрее не получится. Ребенку всего шесть лет. Я не слышал, чтобы такие операции даже за границей делали, а там опыта на этот счет – не нам ровня. Она просто умрет на столе. Зря только будем ее мучить.

– А если попытаться за границей?

Хозяин кабинета покачал головой.

– Почему?

– Там никто не возьмется за это… С вашим донором, – тихо вымолвил главврач, быстро глянув в глаза гостю. – Можно попробовать поискать, но это несколько месяцев. У нас нет столько времени.

Гость еле слышно застонал.

– Но почему, почему это обнаружили так поздно?! – воскликнул он, ударяя кулаком по колену. – Кто в этом виноват? Скажите, кто?

– Никто, – хозяин кабинета снова покачал головой и повторил: – Никто. Рак такая болезнь, что обнаруживают ее, как правило, поздно – на ранних стадиях она никак не проявляется. А рак печени вообще "ловят" только случайно. У детей, к тому же, он практически никогда не встречается. Это уникальный случай.

– Ладно, – сказал гость после некоторого молчания, – если врачи бессильны, может пойти к другим? Есть же эти экстрасенсы, гипнотизеры и как там их еще. Газеты много о них пишут. И я одного знаю… Только он, к сожалению, не лечит…

– Пишут много, – еле заметная улыбка тронула губы главврача, – я тоже читал. Только я не знаю ни одного достоверного (на последнем слове он сделал ударения) случая излечения ими злокачественной опухоли. И коллеги мои не знают. Тем более на такой стадии. Из вас вытянут деньги, будете мучить ребенка…

В кабинете опять на короткое время установилась тишина.

– Но что же мне делать, что? – вдруг горестно сказал гость, и главврач поразился, бросив взгляд на его лицо. Он никогда прежде не видел это сильного человека, которого он к тому же побаивался, таким. – У меня никого кроме нее нет! И у нее, кроме меня. Брат с женой год назад погибли в этом проклятом самолете, осталась одна Вета, а теперь и она… Почему? А?

Хозяин кабинета промолчал. Он много раз слышал этот обращенный к нему и не к нему одновременно вопрос и знал, что на него человек ответить не может. А тот, кто может, всегда молчит…

– Так. Что теперь?

Главврач изумленно глянул на гостя. Голос его стал твердым и жестким, как прежде, и сидел он перед ним такой же, как и раньше, – сильный и уверенный в себе.

– Лучше ее, конечно, отсюда забрать. Хотя мы и отдельную палату для нее, как вы и говорили, сделали, все-таки… Хосписов у нас пока нет, пусть лучше она дома… Наймете сиделку, лучше всего медсестру, чтобы обезболивающий укол вовремя делала. Все.

– Я хочу, чтобы с ней был врач.

– Пожалуйста, – пожал плечами хозяин кабинета.

– Ваш врач, из клиники, – жестко сказал гость. – Которого она уже знает, к какому привыкла. Чтоб он жил у меня все эти… – гость запнулся, но тут же выправился, – недели. Чтобы от нее не отходил.

– Ну, – главврач замялся, – это лучше кого-нибудь из одиноких, – он задумался, – пожалуй, Комарова. Она девочкой постоянно занималась. И семьи у нее нет.

– Пусть будет Комарова, – гость встал. Встал и главврач.

– Вы с ней поговорите или мне?

– Вы ее начальник, вы и объясните. Вот, – гость вынул из внутреннего кармана пиджака две пачки купюр, перетянутых посередине бумажной лентой. – Одна вам, другая – ей. Через полчаса, чтобы девочка и эта были в машине. Я подожду.