Толстый – сыщик подводного царства - Некрасова Мария Евгеньевна - Страница 23

• Предыдущая
• 23/32
• Следующая

Вопрос, конечно, интересный: что теперь делать начинающему оперативнику Александру Уткину? Неизвестно, какие планы у браконьеров, но в любом случае преступники со свидетелями не церемонятся… Может, достучаться до Игоря и что-нибудь наврать? Мол, я в гости к вам шел (среди ночи). Споткнулся, упал – и прямо в подпол (сквозь запертый люк)… «Дураков нет», – с сожалением подумал Тонкий. Было почему-то нестрашно, только жалко тетю Музу: как она проживет без любимого племянника?

Из-за коробок появился верный крыс, прыгнул на колени к хозяину и ткнулся в его ладонь холодной липкой мордочкой.

– Не подлизывайся, – сказал ему Тонкий. – Надо было идти, когда звали.

Толстый сел на задние лапки и стал умываться. Физиономия у него была негритянская: чернота от разгрызенной головешки смешалась с рыбьей лимфой и уже начала засыхать. Тонкий смотрел, смотрел… И придумал, как отсюда выбраться.

Головешку Толстого пришлось долго искать на земляном замусоренном полу. Размером она была всего-то с отломанный грифель от карандаша. И писала не хуже, только быстро стиралась. Бумагу Тонкий снял с банки варенья. Аккуратная, но безграмотная армянская бабуля Карапетовна надписала ее: «Кр. самородина». Тонкий нацарапал поперек: «Я у бабы Зои (дом № 1) в подполе. Ее квартиранты – браконьеры». На подпись головешки не хватило, но Тонкий был уверен, что тетя поймет, кто шляется по ночам в подполах и шлет оттуда депеши. Записку он присобачил к Толстому резинкой, которая держала бумагу на банке. Верный крыс отчаянно сопротивлялся – что еще за новости? Туго же! Но Тонкий был неумолим:

– Ты что, предатель, не хочешь хозяину помочь?

Толстый подумал и согласился. Поднявшись по лестнице, Тонкий поднес его к люку и велел:

– Грызи.

Толстый знал команды: «Служить!», «Ко мне!» и «Домой!» Команды «Грызи!» он не знал, но слово слышал и примерно представлял себе, что оно значит. К тому же, когда тебя тычут носом в деревяшку, вариантов не остается. Он послушно стал грызть. Тонкий стоял на ступеньке, держа верного крыса на ладони, и хотел только одного: чтобы Игорь ушел от подпола и не слышал звуков крысиного побега. Он уже начал замерзать и не представлял, как можно здесь протянуть до конца ночи. А если перехватят Толстого, начинающий опер Александр Уткин выйдет отсюда не скоро.

– Грызи, грызи, домой пойдешь. Тетя Муза тебе сушечки даст, – уговаривал он Толстого.

Верный крыс уже на полпальца углубился в толстенную половую доску. Услышав «домой», он перестал грызть, свесил голову и, как показалось Тонкому, посмотрел на него с презрением. Потом собрался в комок, прыгнул, царапнув ладонь коготками, и пропал в темноте.

До Тонкого не сразу дошло, что случилось. Сначала он светил на коробки с рыбой, думая, что верный крыс оказался неверным и просто свалил подальше от работы, поближе к еде. Толстого не было видно. Если он захочет спрятаться, то всегда найдет себе такую щель, в которую, на человеческий взгляд, пролез бы разве что таракан. Щель!.. Тонкий догадался посветить вверх и увидел, куда смылся верный крыс. Пол дома лежал на каких-то бревнах, не доставая до земляных стен подпола сантиметров на пятнадцать. Ясно, почему верный крыс смотрел на хозяина, как на идиота. Бежать можно было на все четыре стороны, а Тонкий выбрал пятую и заставил его прогрызаться через доску.

Из щелей тянуло сквозняком, значит, где-то близко есть выход на волю. Тонкий сел на ступеньку и стал ждать.

Дорогу домой и кошка всегда находит, а крыса умнее, так что Толстый не заблудится. Лишь бы верный крыс не понял команду буквально: «Домой!» – в Москву. Подумав, Тонкий решил, что пешком Толстый не пойдет – не на того напали. А угнать тети-Музин «жигуленок» не сможет, потому что у него лапы до педалей не достают.

Тонкий представил, как Толстый выбирается из дома, как шугает во дворе Росинанта, как бежит через поле. Долго бежит, он же маленький, и лапки у него короткие. Бежит, бежит (ой, как же холодно!), минут сорок бежит, а то и час. А ведь еще надо, чтобы тетя Муза проснулась и прочла записку. Задания разбудить ее Тонкий Толстому не давал, а сам верный крыс может и не догадаться. Тонкий поежился. Говорила бабушка: «Захвати свитер, в Крыму не всегда бывает жарко». Нет, не послушался начинающий оперативник Александр Уткин, приперся в крымский подпол, как на московский пляж, вот и мерзнет теперь. А Толстый, наверное, еще бежит по полю…

Над головой заскрипели доски. Тетя Муза? Вряд ли. Прошло не так много времени с тех пор, как Толстый удрал.

– Ванька! – послышался шепот. – Ванька, проснись!

В ответ раздалась сдавленная ругань.

– Вставай, кому говорю! – настаивали шепотом.

Ванька – это Ежик, а будил его Игорь. Ясно, свидетеля поймал, хочет устроить военный совет.

Разбуженный Ванька босиком затопал по полу.

– Ты куда? – остановил его Игорь.

– Зов природы.

– Оденься сначала, во дворе поговорим.

– А в трусах поговорить нельзя?

– Одевайся! Спать больше не придется.

Тонкий понял, что его судьба решена, причем так, что Игорь не хочет говорить об этом в доме. «Не убьют же», – подумал он и стал светить фонариком во все стороны, чтобы отвлечься. Рыба, рыба. Холодно. Толстый бежит по полю, а там змеи. Да и симпатяги ежики, которые, кажется, окончательно переселились поближе к палатке, не прочь сожрать любого, кто меньше их. Если Толстый пропадет по дороге, его хозяин и без помощи браконьеров околеет здесь до утра.

Дубак был знатный. Казалось, вот-вот на носу, как в мультиках, вырастет сосулька, и уши покроются инеем. Пальцы потихоньку начинали неметь. Жаль, коробки от рыбы все мокрые, а то бы разорвал одну и сунул под футболку: картон хорошо держит тепло.

Из-под коробок торчало сено. Тонкий вырвал клок – сырой. Стал копать глубже; сено не кончалось и было почему-то холодное. Все холоднее и холоднее. Вечная мерзлота здесь у бабульки, что ли?

Рука ушла в сено уже по локоть. Стало интересно. Тонкий встал на четвереньки, просунулся еще глубже и нащупал что-то совсем холодное и скользкое. Лед! Не вечная мерзлота, разумеется, а просто накидали его в яму зимой, присыпали сеном, чтобы таял помедленнее, и он лежит, потихоньку студит все вокруг. Холодильник образца восемнадцатого века.

От этого открытия Тонкому стало еще холоднее. Были бы спички – спалил бы к черту этот домишко. Что они, в самом деле: рыбок убивают, начинающих оперативников под полом морозят! Тонкий представил, как трещит и полыхает домик. Пламя одним большим глотком съедает занавески, выбивает с грохотом оконные стекла, остервенело носится по крыше, стреляя жженым шифером… Тепло-о!

«Нельзя, – одернул себя Тонкий, – во-первых, это домик бабы Зои, которая скорее всего ни в чем не виновата, во-вторых, если я его спалю, вместе с домом сгорят ценные улики, в том числе я сам. А в-третьих, спичек нет».

Толстый уже, наверное, прибежал в лагерь, залез в палатку и теперь скачет по тете, сверкая в темноте белой запиской. Лишь бы тетя проснулась.

Наверху загрохотало. Если это были ботинки, то очень много. Пары, наверное, четыре, а то и пять – в доме столько народу не живет. Незнакомый голос отдавал команды суровым тоном дрессировщика:

– Стоять! Назад! Сюда их!

Нет, это не тетя. Ясное дело, одна бы она сюда и не пришла, в Крыму-то она опернеуполномочена…

Снова загрохотали ботинки, по-тюремному лязгнула задвижка подпола, и Тонкому открылся путь на волю. Как он выскочил! Пулей! Ракетой!

В комнате горел свет и не было ни души. Тонкий стоял, не зная, что случилось и куда идти. Сунулся в другую комнату – человек в штатском пытается разбудить бабу Зою. Выглянул в окно – другой человек в штатском и тетя Муза ставят лицом к деревьям Игоря с Ванькой. Пока Тонкий раздумывал, кому помочь, подошли еще двое в штатском и потребовали показать им подпол. Тонкий показал.

– Кефаль, камбала… неплохо, – присвистнул один.

• Предыдущая
• 23/32
• Следующая