Алмаз сознания - Смирнов Терентий Леонидович "Странник" - Страница 96

Мчит, несёт меня поезд времени, рассекая границы общего и частного, личного и трансперсонального. Стучат тяжёлые железные колёса. Я еду в город Ленинград. Лениград, Петербург…

Я очень люблю этот город. Он представляется мне громадным одушевлённым существом, человеком-великаном, воплощающим в себя коллективное, многомерное и монолитное сознание. Это выражется в неповторимости форм и настроений самого города. В те редкие дни, когда наша семья была дружной, мы втроём — папа, мама и я, белобрысый малыш в сереньком пальтишке, — периодически гуляли по набережным Невы. В такие часы родители казались мне большими, прекрасными и счастливыми богами, которые знают, как правильно жить, и которые и меня создали для этой великолепной, интересной и нескончаемой жизни. Сам я на таких прогулках чувствовал себя, ни убавить, ни прибавить, — чистым, радостным ангелом, ангелом любви, соединяющим сердца богов. Лицо моё светилось от счастья, как это бывает только на лицах малых детей. Я был в центре внимания! Я сплачивал союз двух могущественных богов и сам был предназначен для того, чтобы стать богом. Чувствуя собственную значимость, я весело вышагивал посредине, держась за папину и мамину руки, изредка на них повисая. После длительного ожесточённого и злого развода родителей я и сам стал злым. Я стал ангелом обиженным, растерянным, отверженным, а ещё через несколько лет, окунувшись в пространство страстей и грехов, — ангелом падшим и чёрным. Мою детскую любовь предали: в озлоблении и ненависти я шагнул в молодую самостоятельную жизнь. Мне хотелось мстить миру за его несправедливость, я ненавидел своих родителей, особенно отца, и в ответ мне хотелось прожигать жизнь…

Однако ленинградские каменные львы и контуры адмиралтейства сохранили следы моего преходящего детского счастья. Мне вообще всегда нравился Ленинград с его удивительной архитектурой: торжественными арками, подиумами, портиками, монументами, памятниками, оградами, мостами и старыми замкнутыми двориками. Ленинград — это застывшая царственная красота, запечатанная историческая музыка. Это город-сказка, город-мечта, добрый город-призрак… Уже тогда, в раннем детстве, я ощущал, что этот город разумный и живой. Мне приходилось жить во многих городах, но в Ленинграде очень сильно пахнет моим детством!

Сначала мы жили на улице Расстанной, недалеко от Волкова кладбища, и когда меня спрашивали:

— Где ты живёшь, пацан? Я отвечал:

— На Волковом кладбище…

Петербург — это не только печать великого Петра, он для меня ещё и Ленинград — моя собственная грусть, ностальгия, нежность и трогательность прикосновения, встреча и прощание с прошлым…

Теперь я понял причину своего влечения во многом к экстремальным видам духовного поиска (хождение по углям, погребение, парашютный прыжок, длительное голодание, жизнь на деревьях…). С самого раннего детства меня упрямо отрицали как личность не только родители, но и многие родственники, и даже некоторые из посторонних взрослых. Мать в молодости была крайне неуравновешенной, нервной и истеричной особой, что безусловно сказывалось на мне. Часто по вечерам меня надолго оставляли в комнате одного, что стало причиной моих первых детских страхов… Родители часто говорили мне или молча давали понять: ты слабенький и болезненный; у тебя ничего не выйдет, ничего не получится. Отец, в осознании собственной взрослой силы и превосходства, ехидно, а порой очень цинично, смеялся надо мной, но чаще презрительно не замечал. Это было ещё хуже по сравнению с тем, когда тебя за что-то ругают. Отец тогда учился в военной академии, часто сосредоточенно сидел по вечерам с конспектами за столом, и всё, что я запомнил о нём — это его затылок. Пределом всех его мечтаний была полковничья папаха, которую он в конце своей офицерской службы получил. Отец не любил меня и, чаще всего, пребывал в настроении мелочной раздражительности по отношению и к моей матери, и ко мне. А я очень любил его! Мне запомнилось всего лишь несколько вечеров, когда отец был добр ко мне и допускал к себе на колени, — тогда он был изрядно пьян…

Да разве ж можно твердить ребёнку, что он плохой и что из него ничего не выйдет, не говоря уже об его обделённости родительской любовью и вниманием!? После развода родителей такой ребёнок несёт дополнительно и свою вину и обиду. Так у маленького человека основательно закладывается стойкая программа самоуничтожения, негативная установка, которая сделает уже его взрослую личность страдающей, неполноценной, конфликтующей и бесконечно несчастной! Нелюбовь с детства для малыша — это больше, чем самое мощное родовое проклятие, это ядерная бомба в поле его сознания! Тем не менее, до того, как я стал «безотцовщиной» и в самом опасном, критическом, «переходном», подростковом возрасте, у меня, несмотря ни на что, уже кое-что получалось — я неплохо учился в начальной школе и не мог себе тогда и представить, как это можно меня не любить?! Ведь для чего-то я пришёл в этот «яростный и бушующий» мир! Будучи взрослым и уже находясь в духовном искании, я хотел доказать, прежде всего, самому себе, что я что-то могу, что я что-то стою в этой моей несложившейся жизни. И я доказал, а жизнь неожиданно стала «складываться»…

Мой отец до сих пор живёт в Петербурге. Конечно, сейчас он уже не тот молодой, красивый и сильный мужчина, которым запомнился, а старый, больной, одинокий. Он страдает от многих болезней, и среди прочего у него больная нога. Он ходит медленно, прихрамывая, с палочкой. Мне жалко его. Под старость мой отец почему-то стал сильно любить меня. Он часто звонит мне по телефону, поздравляет со всеми праздниками, рассказывает о себе и интересуется моими делами. Всем своим знакомым он рассказывает, какой у него замечательный сын и что он писатель. Жизнь так сложилась, что кроме меня у отца никого нет, и мне хочется его увидеть и поддержать…

А теперь поезд везёт меня в моё детство. Он прокладывает мне путь к себе самому. Ведь ранее эта дорога была закрыта, а все проходы к центру, к сокровенным сущным энергиям были завалены мусором и всяческим эмоциональным застойным дерьмом. Уже издали хочется крикнуть тому малышу, которого я когда-то оставил в Ленинграде:

— Не грусти ни о чём! Ты даже и не представляешь, как сильно Бог любит тебя, сам Бог!!!..

Удивительным раскачивающим эффектом наделяет тебя движение поезда. Есть что-то общее в этом движении и с материнским укачиванием в коляске, и с качанием на детских качелях и весёлых каруселях городских парков, и с покачиванием в кресле-качалке взрослого, и в намеренном кружении тела суфиев, и в приятных ощущениях лёгкого головокружения выпившего человека… Всё это раскачивает наше сознание, подключает его к новым энергиям, способствует уходу от рутины, сопровождается отдохновением, расслаблением, весельем и познанием. Как-то в начале своего духовного поиска я открыл для себя и долго пользовался медитацией в пригородной электричке по дороге с работы и на работу (в Москву). Моё сознание легко раскачивалось и выходило за привычные и ограниченные пределы. Оно блаженно зависало в пространстве, плавно перемещалось над поездом, крышами домов, городом. Одновременно я чувствовал, видел и слышал, что происходит в вагоне электрички — состояние расширенного сознания!..

Давай, давай, мой поезд, набирай скорость! Жми!

Иногда, находясь подле железно-дорожных путей, я останавливаюсь и долго с тоской смотрю на проходящие мимо поезда. Они успевают обдать особым, неповторимым печным запахом, они ностальгически стучат, манят, зовут. Они соединяют далёкое и близкое, прошлое и неизведанное будущее. Поезда с лёгкостью захватывают моё сознание и некоторое время держат и не отпускают. И тогда я успеваю мысленно проникнуть в проходящий поезд, залезть в своём воображении на верхнюю полку и уехать далеко-далеко, неизвестно куда, лишь бы подальше. Просто хочется уехать, навсегда или хотя бы на время, и оставить привычное и старое. Неизвестное всегда лучше — ведь есть шанс проснуться в совершенно незнакомом месте здоровым и счастливым!.. Ах, эта томящаяся в каждом ностальгия и тоска русского человека по неведанным дальним странствиям и дорогам! Но возможно ли уехать от самого себя?