Лилипут — сын Великана - Иванов Альберт Анатольевич - Страница 35

• Предыдущая
• 35/42
• Следующая

— Ты что сказал? — шёпотом спросил Пальчик.

— Я пожелал им от твоего имени здоровья и долгих лет жизни. Ведь ты сказал: «Здравствуйте!» А это значит: будьте всегда и везде здоровы. Верно?

— Ещё как верно! Ты замечательный переводчик. Самый лучший. Гав надулся от гордости. Давненько Пальчик его так не хвалил. Чтобы избежать буквоедства и нудности, мы будем передавать разговор зверей с Пальчиком напрямую, как говорится, без посредника. Не забывая, конечно, при этом, что переводчиком был всё-таки Гав.

В ответ на «Здравствуйте!» Пальчика, столь блистательно переданное Гавом, одна из обезьян крикливо пожаловалась:

— Разве тут будешь здоровой? Нас морят голодом.

— Бьют, — зарычал тигр.

— Не кормят! — протрубил слон.

— Не кормят, не кормят, — захрюкал кабан.

— Но почему? — удивился Пальчик. — У нас в городе тоже есть цирк, но там зверей любят.

— Жирняки нас за зверей не считают! — заявила остроносая такса. — Они нас и раньше плохо кормили, но, когда мы…

— …когда мы, выйдя на арену, отказались работать в таких условиях… — перекрыл её голос своим рёвом тигр.

— …нас в наказание начали поливать холодной водой из шлангов, — гулко продолжил слон. — Мощной чистой струёй! Какое было блаженство! До этого нас месяц не мыли.

— Мы не стали выполнять никаких команд. И нас злобно забросали гнилыми помидорами и картошкой, — вновь зачастил кабан. — Вкуснятина! Мне даже попали в пасть прокисшим, — он восторженно закатил глаза и причмокнул. — кочаном капусты — вот таким! — развёл он копытцами. — Впервые в жизни наелся, да ещё одними лакомствами. Единственный день, когда я был сыт.

— А теперь нас вообще держат на голодном пайке, — зарокотал лев. — Неделю мы крепились. Поневоле пришлось вновь работать, чтоб вовсе не сдохнуть с голоду.

— Мы шатаемся от усталости, — проревел медведь. — Нас заставляют стоять на задних лапах круглый день. Больных тоже гоняют на арену. Вон морскому котику — из ванны в углу высунулась усатая гладкая голова — пришлось жонглировать с перевязанным ластом!

Когда звери отвели душу и выслушали сочувствие гостей, Гав попросил приютить его с другом здесь на ночь. А там, мол, посмотрим.

— Нас ищет стража, — сообщил он. — Уж тут-то никто искать не станет.

Все наперебой стали звать Гава и Пальчика в свой отсек и в свою клетку.

— У меня вы в полной безопасности, — убеждал тигр. — Ко мне не сунутся!

Гав и Пальчик вежливо поблагодарили всех и удобно устроились на опилках в отсеке у собак.

— Может, пить хочется? — сказал Пальчик ушастому спаниелю с коротким хвостом. — Я там видел кран и ведро.

— Не беспокойся. Воду-то нам дают. А если не хватает, слон дотягивается своим хоботом, отворачивает кран, а затем передаёт полное ведро по кругу.

— Я обязательно что-нибудь придумаю, чтобы вызволить вас всех отсюда! — горячо заверил Пальчик.

— Хорошо бы… — ответил спаниель. — А знаешь, у нас тут недавно смешная история вышла. — Он оживился. — Начальником над нами назначили одну — извини! — человекообразную обезьяну: нахального мордастого орангутанга, пустозвона и доносчика. Он сразу заважничал, где-то раздобыл очки — наверно, в цирке украл — и стал носить. Все звери насмехались: «Вышел в люди!» А очки попались с такими толстыми стёклами, что он мало кого различал, всё плыло перед глазами. Но упорно их не снимал из гордости. Однажды я обозвал его доносчиком. «Ты кто?» — сразу спросил он. «Я новенький, — отвечаю. — Жираф». Их-то у нас нет, пусть потом поищет. «Но жираф должен быть с длинной шеей, — говорит он. — А твой голос раздаётся снизу». — «Я маленький жираф. Вот моя шея», — и протягиваю ему свой обрубок хвоста. Орангутанг ощупал его: «Да-да, шея… А голова где?» — «Всё остальное — голова», — говорю. «Такая большая и странная?» — удивился он, сослепу потрогав меня всего. «Потому что болит, — не выдержал я и расхохотался. — Распухла. От жизни такой!» Пальчик, Гав и все собаки в вольере, хотя и знавшие наверняка эту историю, покатились от смеха.

— И где он сейчас? — сказал Гав.

— Жирняки забрали его к себе. Он теперь их каждый вечер потешает своими дурацкими выходками. Лампочки погасли.

— Я их обязательно спасу… — уже сквозь сон пробормотал Пальчик.

Ему снилось, что звери, сами став зрителями, смотрят в цирке выступление дрессированных жирняков. Полосатый тигр грозно щёлкал кнутом, и те послушно бегали по арене на четвереньках, жонглировали тарелками с супом и, закрыв глаза, с визгом прыгали сквозь горящие обручи.

Жаль, что сны редко сбываются.

Но досмотреть сон до конца так и не удалось. Рано утром — сквозь марлевые оконца уже просачивался слабый свет — вдруг вновь зажглись лампочки под брезентовым сводом.

— Приготовить документы! — послышался чей-то бас.

— И поживей! — вторил ему другой.

— Обормоты. Ну, какие тут могут быть документы? У них на морде написано, кто есть кто, — заявил третий человек. И провозгласил: — Посторонние, выходи!

Это был голос того самого стражника, который уже останавливал Пальчика и Гава в парке.

В ответ звери зарычали, завизжали, захрюкали, замычали, затрубили…

Стража начала обход. Привстав на цыпочки, Пальчик и Гав увидели, как над загородками поплыли три фуражки с надписью «Граница на замке». Впереди них, высоко подпрыгивая и вертя головой, скакал орангутанг — звериный начальник. Беглецы сразу узнали его по вчерашнему описанию спаниеля, хотя на сей раз он был без очков, — пустозвон и доносчик.

— Они где-то здесь! — верещал он. — Затаились, спрятались, схоронились! Высмотрим, отыщем, найдём! Поймаем, задержим, схватим! Посадим, упрячем, закроем!

Напомним — ни стража, ни Пальчик не могли понимать, что выкрикивал орангутанг. Но для стражи было достаточно угрожающей интонации в самом визге доносчика, и Пальчику всё шепотком переводил Гав.

Законно спросить, как же в таком случае можно быть доносчиком, если его язык никак нельзя понять. Ответим: доносчиком можно быть и молча. А если подходить к этой противной проблеме серьёзно, то орангутанг просто-напросто приводил кого-нибудь из жирняков и указывал на любого зверя, а потом того без лишних расспросов хлестали бичом.

Обход приближался к беглецам. Надо было вновь удирать!

Но спаниель удержал их, почему-то загадочно улыбаясь:

— Не спешите, дружочки. Сейчас они у нас попляшут.

— Потанцуют, попрыгают? — думая, что ослышался, уточнил Гав.

— Вот именно.

И Гав, и Пальчик не заметили, что оба слона поочерёдно набрали хоботами воды из крана, раздувшись, как цистерны.

— Вот они! — разом вскричали преследователи, поравнявшись с собачьим вольером. И кинулись к загородке.

Нападение захлебнулось. Две мощные струи, подбрасывая стражников и орангутанга, понесли их по проходу и вышвырнули вон за дверь!

Откуда-то из-под потолка упали сорванные фуражки и… очки доносчика. Интересно, где он их на себе прятал?!

— А теперь — пора, — кивнул спаниель. — Пока они очухаются и снова пойдут на приступ…

«…вы уже будете далеко», — очевидно, хотел сказать он. Но беглецы действительно были уже далеко. Мигом выскочив из вольера и поднырнув под брезентовый полог, они вихрем помчались прочь по пустынному в этот час парку. Впрочем, как мы знаем, парк был настолько велик, что и днём не казался многолюдным. А в такую рань даже подметальщицы спят.

Увы, знакомые ворота всё ещё были заперты на висячий замок. Буквально, безвыходное положение. Между частыми пиками ограды не протиснуться, Гав вчера верно сказал. Перелезть — очень уж высоко. Под воротами тоже слишком узкая щель.

— Говорят, если пройдёт голова, — пытался просунуть её Гав под ворота, — то пролезет и всё другое.

— Боюсь, голова-то, может, и пройдёт, — посочувствовал Пальчик, — а вот всё другое — останется.

— И хвост? — забеспокоился пёс.

— Само собой.

— А если подкопаться?.. Невозможно, — сам себе ответил Гав. — Асфальт.

• Предыдущая
• 35/42
• Следующая