Настоящая любовь и прочее вранье - Гаскелл Уитни - Страница 19
- Предыдущая
- 19/73
- Следующая
Я прекрасно ладила и с Оливией, ведущей кулинарного раздела, обладательницей прекрасной кожи оттенка кофе с молоком. Если бы не курчавые седые локоны, было бы почти невозможно определить, сколько ей лет: сорок пять или шестьдесят пять. Но поскольку обе давно уже бабушки с кучей детей и внуков, они вовсе не принадлежали к той категории, с которой мне захотелось бы делиться сплетнями за ленчем. Кроме того, ненавижу обедать с Оливией: ее специализация – превращение питательных, высококалорийных блюд и более легкие, так что она знает (и часто это подчеркивает) точную энергетическую ценность каждого кусочка, который вы кладете в рот. К тому же у нее неприятная манера читать нотации всем, кто имеет дерзость намазать маслом кусочек хлеба или попросить кока-колу.
Я оставила сумочку и пальто в своей клетушке с серыми стенами – самое угнетающее изобретение корпоративного мира после налога на заработную плату – и направилась в офис Роберта, напоминая себе, что не должна вспылить, что бы там он ни говорил. Осуществить это намерение было довольно сложно, если вспомнить о проваленной командировке в Лондон и якобы неудачной статье о Сан-Антонио.
Мне нравилось думать, что Роберт ненавидит меня, завидуя моей молодости и таланту (не обязательно именно в этом порядке), но, боюсь, все дело в том, что он считал, будто я не уважаю его авторитет (в этом, и только в этом, был абсолютно прав; я также не уважала его редакторское видение, неизменное стремление зажать годовую премию и тенденцию годами носить одну и ту же пару брюк). Последнее время он был особенно зол на меня: в его отсутствие я поместила в журнал одну из статей в своем типично ехидном стиле, ту самую, о Новом Орлеане и явном, граничащем с катастрофой, дефиците антиперспирантов в магазинах, заверив заместителя редактора, что Роберт полностью одобрил текст. Разумеется, это было наглой ложью, и в результате я окончательно упала в глазах шефа. Не знаю, почему он так взвился: в мире существует куча статей и книг, перечисляющих заведения, в которых можно послушать джаз во Французском квартале, и рестораны, считающиеся типичными ловушками для туристов, но кто же предупредит туристов о неприятном запахе? Никто. То-то же. По крайней мере, мой текст имел полное право претендовать на оригинальность. И если даже тон моей прозы можно было назвать чуточку ехидным, это только придавало ей пикантности. Роберту бессмысленно было показывать груды отзывов на статью – оказалось, немало моих читателей обладало исключительно озорным чувством юмора и по достоинству оценили мое остроумие. Подслеповатый Роберт только кисло морщился и предъявлял свои письма: все от занудных старикашек, упрекавших меня в дурном воспитании.
Я нерешительно постучала в стеклянную дверную панель.
– Войдите! – величественно разрешил он. Я закатила глаза и толкнула дверь.
– Вы хотели видеть меня? – спросила я со всей холодной деловитостью, которую смогла изобразить в утро понедельника.
Роберт что-то буркнул и, повернувшись ко мне спиной, принялся рыться в стопке бумаг, скопившихся на старой потертой полке. Зная, что приглашения присесть от него вряд ли дождешься, я плюхнулась на один из гостевых стульев и презрительно оглядела жалкую коллекцию дешевой керамики и плетеных держателей кашпо. Роберт закончил колледж за несколько лет до того, как студенческими кампусами завладело движение хиппи, и, очевидно, глубоко жалея о собственной непричастности к контркультуре, стремился наверстать упущенное: чересчур длинные волосы, симпатии клевым, нелюбовь к Ричарду Никсону, сохранившаяся и через тридцать лет после того, как бедняга отрекся от президентства. Когда мне хотелось довести редактора до белого каления, достаточно было прочирикать: «Что ни говори, а только Никсон был способен отправиться в Китай». Причем совсем не обязательно в контексте нашей беседы. Удар неизменно попадал в цель. Роберт багровел и принимался рвать и метать, красочно разоблачая пороки администрации Никсона, что неизменно приводило к тираде о несправедливости войны во Вьетнаме. И к упоминанию о том, как он участвовал в трех – трех! – громогласно подчеркивал он, поднимая три средних пальца и прижимая к ладони мизинец и большой, словно собираясь принести скаутскую клятву, – маршах протеста против войны! Мне ужасно нравилось подначивать его. Наконец он нашел то, что искал: гранки моей статьи о Сан-Антонио, переданные ему на прошлой неделе. Роберт круто разогнулся, держа листки двумя пальцами, словно брезговал касаться текста. По обыкновению, с бумаги только что не капали красные чернила. Каждое второе слово было либо подчеркнуто, либо вычеркнуто. Я с тоской уставилась на растерзанную статью, пытаясь побороть растущее раздражение.
– Боюсь, все, что вы написали, неприемлемо, – начал Роберт, изображая на физиономии то, что, в его представлении, должно было выражать крайнее неодобрение, но на самом деле выглядело высокомерной ухмылкой.
– В чем именно проблема? – вежливо осведомилась я, скрестив ноги и уложив руки на колени. Спорить было бесполезно: я уже много раз безуспешно пыталась убедить его логическими аргументами.
– Что же, давайте посмотрим. – Роберт, обрадованный возможностью лишний раз указать мне на недостатки, нацепил бифокальные очки и зашуршал листочками. – Вот здесь. Неужели обязательно было описывать, как водитель такси разразился ругательствами, когда ехавшая впереди женщина остановилась на перекрестке?
– Почему нет? Это самое волнующее событие, произошедшее со мной в этом городе. Не считаете, что пенсионеров заинтересует поведение местных таксистов?
Роберт проигнорировал мое замечание, поскольку нашел в статье очередной вопиющий ляп и теперь энергично чиркал по бумаге толстым красным маркером. Я смотрела на большой символ мира, болтавшийся у него на шее на потертом кожаном шнурке.
– Сомневаюсь, – выговорил он, наконец. – И еще больше сомневаюсь, что всем водителям штата Техас, по вашему предложению, выдавали прозак вместе с водительскими правами. А тут, где вы утверждаете, что после соуса чили, который подавали на ужин, вас расперло газами сильнее, чем наполненный гелием воздушный шар? Это просто неприлично!
– А я думаю, что читатели будут благодарны за совет держаться подальше от этого ресторана. Если у меня были газы, что, по-вашему, станется с семидесятилетним стариком?
– А целый абзац насчет лодочной прогулки по Риверуок? Цитирую: «Самый неудачный фарс, именуемый аттракционом, который когда-либо навязывался туристам. Искусственный канал выглядит и пахнет так, словно наполнен прокисшим рассолом, и единственное, что можно увидеть с неудобного пластикового сиденья, – ряд чересчур дорогих и ничем не примечательных ресторанов».
– Но это правда! – воскликнула я – Неужели вы никогда там не были? Поверить не могу, что они выдают это за объект экскурсий! Вспомните, я хвалила Аламо? Рестораны, которые посетила там, оказались более чем приличными.
– Если я опубликую нечто подобное, совет по туризму Сан-Антонио назавтра же подаст на нас в суд за клевету, – объявил редактор и, прежде чем я успела возразить, что само слово «клевета» совершенно тут неуместно и все это вздор, повысил голос, очевидно давая понять, что не намерен шутить: – Перепишите это, а потом начинайте работать над лондонским обзором. Надеюсь, в нем вы сможете рекомендовать читателям больше подходящих мест, чем в этой статье.
При этом он с омерзением ткнул пальцем в гранки. Я насупилась и выползла из кабинета раздраженная еще больше, чем обычно. Может, он не во всем был так уж не прав: статья буквально брызжет сарказмом – но разве она не интереснее, чем любая приглаженная чушь, которая выглядит так, словно была коллективным творчеством городской Торговой палаты? Я всегда мечтала вести свою колонку. Но в мечтах неизменно видела себя в другом издании… более живом, что ли. В таком, где уделяется немного больше внимания художественным выставкам и новым ресторанам, где блистают прославленные шеф-повара, и немного меньше – тому, какая из марок коктейлей для похудения кажется более приятной на вкус. Может, моя точка зрения отдавала дискриминацией пожилых людей, но это вовсе не так. Просто проблемы стариков меня не слишком увлекали, должно быть, оттого, что в тридцать два года я не замужем и бездетна. Да, я не горела желанием целыми днями обсуждать менопаузу, дома для престарелых супругов и проблемы воспитания внуков.
- Предыдущая
- 19/73
- Следующая
