Искатель. 1961-1991. Выпуск 3 - Лукин Евгений Юрьевич - Страница 78

• Предыдущая
• 78/98
• Следующая

— Вы шутите, мистер Стронг!

— Провались я на этом месте, если я шучу! Она была на дереве! — Стронг изо всех сил стукнул кулаком по стойке. — Она была на дереве, и я убил ее!

— Возьмите себя в руки, Том, — сказал Райт. — На вас все смотрят.

— Я уничтожал ее дюйм за дюймом, фут за футом. Расчленял, отрезая ей руки и ноги. Я убил ее!

Внезапно Стронг остановился. Случилось что-то неладное. Что-то должно было произойти и не произошло. Тут он увидел, что мэр пристально смотрит на его руку, и понял, в чем дело.

Ударив кулаком по стойке, он должен был почувствовать боль. Но боли не было. И теперь он понял почему: его кулак не отскочил от стойки, а вошел в дерево. Будто оно сгнило.

Он медленно поднял руку. Из вмятины, оставшейся после удара, потянуло запахом тления. Дерево действительно сгнило.

Богиня Очага. Домашнего Очага. Деревни.

Круто повернувшись, он быстрыми шагами направился между столиками к выходившей на улицу стене и с размаху ударил по тщательно отделанной полированной поверхности дерева.

Его кулак прошел сквозь стену.

Он схватился за край пробитой им дыры и потянул. Кусок стены отвалился и упал на пол. Помещение наполнилось смрадом гниения.

В глазах наблюдавших за ним колонистов застыл ужас. Стронг повернулся лицом к залу.

— Весь ваш отель прогнил до основания, — произнес он. — Вся ваша проклятая деревня!

Он захохотал. К нему подошел Райт и ударил его по лицу.

— Придите в себя, Том!

Смех его замер. Он набрал полные легкие воздуха, выдохнул.

— Неужели вы не понимаете, Райт? Дерево! Деревня! В чем нуждается дерево этого вида, чтобы вырасти до такого колоссального размера и существовать дальше, когда приостановится его рост? В питании. Во многих тоннах питания. И в какой почве! В почве, удобренной отбросами и трупами умерших, орошаемой с помощью искусственных озер и водохранилищ, то есть иными словами, оно нуждается в условиях, которые могут быть созданы лишь большими поселениями челове­ческих существ.

Что же происходит с подобным деревом? Веками, а может, и тысячелетиями оно постепенно познает, чем можно заманить к себе людей. Чем? Выстроив дома. Правильно. Выстроив, вернее вырастив дома из своих собственных корней; домики, настолько очаровательные, что человеческие существа не могли устоять перед соблазном поселиться в них. Теперь-то вы понимаете, Райт? Дерево старалось поддержать не только себя, оно пыталось поддержать и существование деревни. Но это ему уже не удавалось — из-за неизменной человеческой глупости и эгоизма.

Райт был потрясен. Стронг взял его за руку, и они вместе вернулись к стойке бара. Лица колонистов казались вылепленными из серой глины. Мэр по-прежнему тупо смотрел на вмятину в стойке.

— Может, вы поднесете еще один стаканчик человеку, который спас вашу обожаемую деревню? — спросил Стронг.

Мэр не шелохнулся.

— Должно быть, древние знали об экологическом балансе и облекли свои знания в форму суеверия, — ска­зал Райт. — И именно суеверие, а не знание переходило из поколения в поколение. Возмужав, они поступили точно так же, как все слишком быстро развивающиеся человеческие общества: они полностью пренебрегли суевериями. Научившись со временем обрабатывать металлы, они выстроили заводы по обеззараживанию сточных вод, мусоросжигательные печи и крематории. Они отвергли все способы ликвидации отходов, к которым их когда-то приучили деревья, и превратили древние кладбища у подножия деревьев в деревенские площади. Они нарушили экологический баланс.

— Они не ведали, что творят, — сказал Стронг. — А когда поняли, к чему это привело, восстановить этот баланс было невозможно. Они опоздали. Деревья уже начали умирать, и когда окончательно погибло первое дерева и начала гнить первая деревня, их обуял ужас. Быть может, привязанность к своим домам настолько вошла в их плоть и кровь, что они потеряли голову. И не исключено, что они просто не смогли вынести, как эти дома умирали у них на глазах. Поэтому они ушли в северные пустыни. Поэтому они умерли от голода или замерзли в “пещерах смерти”, а может, все вместе покончили жизнь самоубийством…

— Их было пятьдесят миллионов, пятьдесят миллионов косматых величественных животных, обитавших в тех плодородных долинах, где ныне простирается Великая Северо-Американская пустыня, — сказал Блюскиз. — Трава, которой они питались, была зеленой — они возвращали ее земле в своем помете, и трава зеленела вновь. Пятьдесят миллионов! А к концу бойни, устроенной белыми людьми, их осталось пятьсот.

— Как видно, из всех деревень эта модернизировалась последней, — сказал Райт. — И все же дерево начало умирать за много лет до прихода колонистов. Поэтому-то деревня теперь гниет с такой быстротой.

— Гибель дерева ускорила процесс разложения, — сказал Стронг. — Вряд ли хоть один домик простоит больше месяца… Но дерево могло бы прожить еще лет сто, если бы они так не тряслись за свою проклятую недвижимую собственность. Деревья таких размеров умирают очень медленно… А цвет сока — думаю, что я теперь понял и это. Его окрасила наша совесть… Однако мне кажется, что в каком-то смысле она… оно хотело умереть.

— И все же, несмотря ни на что, колонисты будут возделывать землю, — сказал Райт. — Но теперь им придется жить в землянках.

— Кто знает, может быть, я совершил акт милосердия… — сказал Стронг.

— О чем это вы оба толкуете? — спросил Сухр.

— Их было пятьдесят миллионов, — сказал Блюскиз. — Пятьдесят миллионов!

Ночью родился Сим. Он лежал, хныкая, на холодных камнях в пещере. Кровь толчками пробегала по его телу тысячу раз в минуту. Он рос на глазах.

Мать лихорадочно совала ему в рот еду. Кошмар, именуемый жизнью, начался. Сразу после родов глаза его наполнились тревогой, которую сменил безотчетный, но оттого не менее сильный, непреходящий страх. Он подавился едой и расплакался. Озираясь кругом, он ничего не видел.

Все тонуло в густой мгле. Постепенно она растаяла. Проступили очертания пещеры. Возник человек с видом безумным, диким, ужасным. Человек с умирающим ли­цом. Старый, высушенный ветрами, обожженный зноем, будто кирпич. Съежившись в дальнем углу пещеры, сверкая белками скошенных глаз, он слушал, как далекий ветер завывает над скованной стужей ночной планетой.

Не сводя глаз с мужчины, поминутно вздрагивая, мать Сима кормила сына каменными плодами, скальной травой, собранными у провалов сосульками. Он ел, выделял, снова ел и продолжал расти все больше и больше.

Мужчина в углу пещеры был его отец! Изо всего лица только глаза еще жили. В иссохших руках он держал грубое каменное рубило, его нижняя челюсть тупо, бессильно отвисла.

Все дальше проникая взглядом, Сим увидел стариков, которые сидели в уходящем в глубь горы туннеле. У него на глазах они начали умирать.

Пещера наполнилась предсмертными криками. Старики таяли, словно восковые фигуры, провалившиеся щеки обтягивали острые скулы, обнажались оскаленные зубы. Только что лица их были живыми, подвижными, гладкими, как бывает в зрелом возрасте. И вот теперь плоть высыхает, истлевает.

Сим заметался на руках у матери. Она крепко стиснула его.

— Ну, ну, — уговаривала она его тихо, озабоченно, поглядывая на отца — не потревожил ли его шум.

Быстро прошлепали по камню босые ноги, отец Сима бегом пересек пещеру. Мать Сима закричала. Сим почувствовал, как его вырвали у нее из рук. Он упал на камни и покатился с визгом, напрягая свои новенькие, влажные легкие!

Над ним вдруг появилось иссеченное морщинами лицо отца и занесенный для удара нож. Совсем как в одном из тех кошмаров, которые преследовали его еще во чреве матери. Несколько ослепительных, невыносимых секунд в мозгу Сима мелькали вопросы. Нож висел в воздухе, готовый его вот-вот погубить. А в новенькой головенке Сима девятым валом всколыхнулась мысль о жизни в этой пещере, об умирающих людях, об увядании и безумии. Как мог он это осмыслить? Новорожденный младенец! Может ли новорожденный вообще думать, видеть, понимать, осмысливать? Нет. Тут что-то не так! Это невозможно. Но вот же это происходит с ним. Прошел всего какой-нибудь час, как он начал жить. А в следующий миг, возможно, умрет!

• Предыдущая
• 78/98
• Следующая