Искушение фараона - Гейдж Паулина - Страница 74

• Предыдущая
• 74/148
• Следующая

– По утрам я провожу время в обществе Табубы, и мы болтаем о пустяках, о всяких женских глупостях. – Шеритра рассмеялась. – Ты можешь себе такое представить? Чтобы я болтала о такой ерунде?

«Она говорит слишком быстро, – думал Хаэмуас, поднося ко рту чашу с вином. – Какая-то преграда стоит между нами, ее волнение или тревога, пока не могу понять, что именно, а она не хочет открыть мне своих истинных чувств».

– Я уверен, такие разговоры не причинят тебе вреда, – ответил он. – Некоторая доля легкомыслия, дорогая, бывает только на пользу, особенно тебе. Ты всегда была излишне серьезной.

– Кто бы говорил! – воскликнула она со смехом. В этот момент появилась Табуба.

Хаэмуас, член правящей фамилии, не должен был вставать при ее появлении, но он все же поднялся, протягивая руку Табубе и наклоняясь, чтобы поцеловать ее в щеку. В ту же секунду он понял, что это движение наверняка покажется Шеритре излишне интимным. Он поспешно сел на место. Табуба, дыша прохладой, с привычным изяществом опустилась на большую подушку напротив Хаэмуаса. На ней было белое платье из полупрозрачной сверкающей ткани, украшенное серебряными кистями.

– Я подумал, надо приехать и проверить, не скучает ли еще по дому мое маленькое Солнышко, – начал он, – а также я хотел бы обменяться парой слов с твоим братом, Табуба. Но Шеритра, я вижу, чувствует себя превосходно, а ее вид красноречиво свидетельствует о хорошем самочувствии. Я благодарен тебе.

Он ощущал, как при взгляде на эту женщину с него спадает всякое напряжение – расслабляются мышцы, приятно опускаются плечи, смягчаются даже черты лица. «О, Табуба, – молча взывал он, глядя на ее высокий лоб, перехваченный тонкой полоской серебра, на черные, подведенные сурьмой глаза, устремленные на него, на изящные руки, в томной неге покоящиеся на коленях. Едва очерченные под платьем груди вздымались легко и часто. – Она желает того же, что и я, – радостно думал Хаэмуас. – Я знаю».

– Это я должна выразить тебе свою признательность, – ответила Табуба с улыбкой. Она наложила на губы рыжую хну, и теперь при взгляде на ее рот Хаэмуасу вспоминалась огромная статуя богини Хатхор, возвышающаяся в храме в южной части Мемфиса. Едва уловимая чувственная улыбка Хатхор тоже была окрашена мерцающим влагой оранжевым цветом… – Общество Шеритры доставляет мне огромное удовольствие. С ней я снова чувствую себя юной девушкой. Надеюсь, у нас не скучно. – Она с нежной улыбкой взглянула на Шеритру, и та улыбнулась ей в ответ. «Да они словно две сестры, – думал Хаэмуас, охваченный внезапной радостью. – Когда Табуба поселится в моем доме, они станут подругами».

– Скучно? – с упреком произнесла Шеритра. – Конечно, мне не скучно!

– Значит, домой ты пока не собираешься? – поддразнивал ее Хаэмуас. – Ты не соскучилась по наставлениям матушки?

По раскрасневшемуся лицу Шеритры пробежала легкая тень, и Хаэмуас почувствовал, что его слова прозвучали несколько двусмысленно. Что-то словно подмешано в вино?

– Еще один великолепный букет, – поспешил сказать он, поднимая чашу, и Табуба склонила голову.

– Благодарю тебя, царевич. Мы мало печемся о новых нарядах или веселых развлечениях, но вот вино мы любим только самое лучшее.

У Хаэмуаса вдруг возникло неприятное ощущение, что, говоря «мы», она имела в виду и его дочь тоже, и на мгновение ему показалось, что Шеритра теперь принадлежит не ему, а одной только Табубе, словно по неким таинственным законам она всегда была ближе именно ей. От дальнейшего разговора его избавило появление Хармина. Молодой человек вошел, передал копье слуге и приблизился к ним. Пот стекал с него ручьями, а волосы, лицо и ноги были сплошь покрыты пылью и песком. С любезной улыбкой на устах он поклонился Хаэмуасу, но взгляд его был устремлен на Шеритру. «Все лучше и лучше», – подумал Хаэмуас.

– Приветствую тебя, Хармин, – произнес Хаэмуас. – Надеюсь, ты отлично потренировался, и твои успехи – превосходная награда за тяжкий труд на жаре и в пыли.

Приподняв бровь, Хармин провел рукой по слипшимся от пота волосам.

– Мне кажется, теперь я научился метать копье и точнее, и быстрее, – ответил он, – однако к сегодняшнему дню это не относится. Прошу прощения, царевич, но мне необходимо умыться. Шеритра, бери Бакмут и пойдем со мной. Распорядись, чтобы для тебя установили навес в саду, пока я буду мыться. С твоего позволения, царевич, если ты завершил свои дела с Шеритрой.

Хаэмуас был несказанно озадачен и его надменной фамильярностью, сквозившей в словах, обращенных к юной царевне, и тем, что молодой человек явно полагал, будто его желания намного важнее, чем визит отца. Не ускользнул от его внимания и стремительный взгляд, которым обменялись мать с сыном, пока Хармин говорил, и Хаэмуас удивленно размышлял, что бы такое он мог означать. Шеритра поднялась.

– Отец, ты ведь пока не уезжаешь? – спросила она. – А если уезжаешь, то я останусь, чтобы побыть с тобой еще немного.

– Но сама бы ты хотела заняться сейчас кое-чем другим, – закончил он невысказанную мысль дочери. – Я вовсе не обижаюсь, Солнышко, я намереваюсь провести в этом доме весь остаток дня.

Хармин уже скрылся в сумрачном коридоре, и, бросив отцу просящий извинения взгляд, девушка поспешила за молодым человеком.

Хаэмуас с удовольствием смотрел ей вслед. Шеритра заметно изменилась. Она шла расправив плечи, ее осанка стала более уверенной. И даже в движении резко очерченных худых бедер появился некий намек на легкое соблазнительное покачивание.

– Ты творишь с ней настоящие чудеса, – тихо проговорил Хаэмуас.

Табуба шевельнулась, сидя на подушке, провела рукой по ноге, чтобы поправить серебряный браслет на лодыжке, украшенный фигурками павианов.

– Мне кажется, она любит Хармина, – решительно произнесла Табуба. – Именно любовь превращает девчонку в женщину. Вчерашний застенчивый неловкий ребенок расцветает и становится достойным самой богини Астарты.

– А каковы чувства Хармина?

– Я еще не говорила с ним об этом напрямую, – задумчиво ответила Табуба, – но ведь и так видно, что твоя дочь много для него значит. Не стоит волноваться, царевич, – добавила она торопливо, увидев выражение его лица. – Они никогда не остаются наедине, а Бакмут по-прежнему спит у двери ее комнаты.

Хаэмуас рассмеялся, чтобы скрыть мгновенную неприязнь, которую вдруг ощутил к Хармину.

– Мне кажется, она будет только безмерно счастлива, когда узнает, что скоро ты вступишь в нашу семью, – произнес он торжественным тоном, вызванным этим кратким моментом собственного смущения. – Я люблю тебя, Табуба.

– Я тоже люблю тебя, дорогой царевич, – отозвалась она, пристально глядя ему в глаза. – Позволь также сказать, я испытываю огромную радость оттого, что с царевной-дочерью мы питаем друг к другу сердечное расположение. Будь уверен, я приложу все старания, чтобы завоевать уважение и Нубнофрет, и юного Гори.

«А вот это будет нелегко», – с неудовольствием подумал Хаэмуас. Вслух же сказал:

– Закон – это я. Я – воплощение Маат в собственном доме. Им придется тебя принять, нравится им это или нет. – И, хлопнув в ладоши, он позвал: – Иб! – Через секунду со стороны сада появился слуга и склонился перед ним. – Дай мне папирус.

Не говоря ни слова, Иб вынул из-за пояса свиток, протянул Хаэмуасу и, не привлекая к себе внимания, отошел прочь.

– Это брачный договор, – сказал Хаэмуас, не в силах сдержать победоносных ноток в голосе. – Прочти на досуге, а потом скажи мне, все ли тебя устраивает. Я включил в договор один дополнительный пункт, он не совсем обычный, но необходим для моей, равно как и для твоей безопасности. – Положив папирус рядом с собой, Табуба смотрела на него ничего не выражающим взглядом. – Чтобы я мог сохранить за собой право наследовать трон правителей Египта, мой выбор должен быть одобрен фараоном, – объяснял Хаэмуас. – Поэтому, скрепляя этот папирус своей печатью, ты должна понимать, что этот договор приобретает силу лишь после того, как Пенбу вернется из Коптоса и подтвердит сведения о твоем благородном происхождении. – Чтобы произнести эти слова, Хаэмуасу потребовалось все его мужество, ведь он не знал, как Табуба отнесется к его решению. И теперь, когда она по-прежнему смотрела на него ничего не выражающими глазами, он наклонился к ней и схватил за руку. – Прошу тебя, не стоит обижаться, – пылко говорил он, – это не более чем простая формальность.

• Предыдущая
• 74/148
• Следующая