Ганнибал, сын Гамилькара - Гулиа Георгий Дмитриевич - Страница 11

• Предыдущая
• 11/41
• Следующая

– Мальчики, – сказала она, – мы будем ссориться или?..

– Мир! – сказал Гэд. И похлопал друга по плечу.

– Слышишь? – вопросила Рутта.

И Бармокар выдавил из себя:

– Слышу.

Рутта весело запищала.

Мужчины двинулись к хозяину харчевни, занятому закусками, которые он готовил вместе с женой. Он с трудом успевал – молодые воины ели и пили без оглядки, и это у них отлично получалось.

– Хозяин, – обратился к харчевнику Гэд.

– А, это ты, – сказал тот. – Тебе вина?

– Лучшего, и побольше!

– Денежки завелись?

– Именно.

– Где же они? – Почему-то хозяин оказался недоверчивым.

– Вот они! – Гэд указал на своего друга.

Харчевник осмотрел Бармокара обволакивающим взглядам бывалого знатока.

Пращник тряхнул мешочкам, подвязанным к поясу.

– Берите эту миску, эти кувшины, эти чаши, – приветливо сказал харчевник.

Его жена улыбалась во весь рот – сытая толстая баба.

Гэд нагрузился, как положено бравому воину, его примеру последовал Бармокар, предварительно выложив монеты.

– На здоровье! – крикнул им вослед харчевник.

– Не обижайте Рутту, – добавила его уважаемая супруга – сводница, каких свет не видывал.

Муж буркнул:

– Подкладываешь девицу и сама же даешь прекрасные советы.

– Этот Гано Гэд – парень не промах. Он и без моей помощи кого угодно завлечет.

– И тебя, что ли?

Пухлое лицо сводницы расплылось и стало похожим на сагунтский хлеб, который только что вытащили из печи.

Когда пращники выложили на дубовый стол свое угощение, Рутта удивилась:

– Куда так много!

От природы она была расчетлива, и, по ее мнению, незачем тратиться, когда в этом нет особой нужды.

– Я стою не так дорого, – пошутила она.

Бармокар строго взглянул на нее:

– И про эти шутки забудь.

Магон попивает вино, удивляется. Есть чему удивляться…

Пошел восьмой месяц осады Сагунта. Подумать только – восьмой! А ведь казалось… Впрочем, ничего не казалось: Ганнибал шестым чувством понимал, что Сагунт – не простой орешек. Но, говоря откровенно, шестое чувство – сплошная отговорка для неудачников. В бою положено опираться на пять чувств, а не на шестое или там седьмое. Это мудрецы-болтуны придумали какие-то особые чувства. Вот Миркан Белый предупреждал… Верно, предупреждал… Однако предупреждать – это его специальность. А что ему делать, если не предупреждать? В противном случае кому он будет нужен со всеми его звездами и прочей чепухой?

Дай, Ваалхаммон, памяти! Стало быть, так: самое начало похода на Сагунт. Что же было вначале? Да! Как обычно, старика Миркана вызвали к брату. Магон был при этом разговоре.

– Я иду на Сагунт, – с места в карьер объявил ему Ганнибал.

Миркан вовсе не удивился: о Сагунте говорили давно, и в первую очередь – сам Ганнибал. Поэтому Миркан спокойно воспринял эту весть.

– Что ты скажешь? – нетерпеливо вопросил Ганнибал. Беседа, как всегда, происходила поздним вечером, когда все живое уже спало, а небо обильно украсилось звездами. Напомним: иберийское небо в это время черное-пречерное, отчего звезды кажутся ярче, чем они есть.

– Скажу вот что… – Старик потер лоб, словно пытался собрать воедино разрозненные мысли. – Скажу так: сагунтцы – народ сложный, их действия часто бывают неожиданными. В Сагунте много греков из Афин. Это, доложу тебе, может серьезно осложнить дело. Ведь они горазды на всякие выдумки. На хитроумные – особенно. – Миркан жестом остановил Ганнибала, который попытался перебить его. – Сейчас закончу. Всего два слова еще. Значит, так: действия твои против карпетанов и ваккеев принесли тебе немалую славу. Твои воины кое-что намотали себе на ус. И это все в твою пользу. Запомни: сагунтцы – не олкады.

Ганнибал потянулся за мечом, разыскал припрятанное куриное перышко, подбросил перышко кверху, подул на него, и оно поднялось еще выше, чтобы начать затем плавное падение. Брат вытянул руку с мечом. Вот перышко коснулось меча и раздвоилось.

– Видишь? – торжествующе произнес Ганнибал.

– Да, меч у тебя острый.

– Острее бывает?

– Пожалуй, нет.

– Вот так я поступлю с Сагунтом.

Старик недоверчиво поглядел на меч.

– Не веришь, Миркан?

В ответ молчание.

– Не веришь, спрашиваю? – повысил голос Ганнибал.

Миркан Белый поведал некую вавилонскую притчу про богатыря, который слишком надеялся на свою силу. Этот богатырь повстречался с другим богатырем из Великой пустыни и был повержен. И не потому, что оказался слабее. Нет, он не рассчитал мощь противоборствующую, пошел грудью вперед, напролом, позабыл о хитрости и поплатился жизнью.

– Дурак был твой богатырь, – проворчал Ганнибал.

– Я бы не сказал. Повторяю: он слишком понадеялся на свою силу.

Ганнибал обошел старика, оглядел его со всех сторон. Немощь была налицо. Физическая. А какова сила духовная? Война – не только сила мускулов. Война – это и сила ума, сила мысли, сила духа… Эта истина была хорошо известна, например, афинянину Периклу, Македонцу. Хорошо понимают это и римляне. Эти хитрые лисы давно оценили силу ума, впрочем, как и силу мускулов. Покойный Гамилькар не раз поучал: «Только гармоничное сочетание силы ума и силы мускулов приносит счастье полководцу». Ганнибал усвоил эту истину сызмальства, он следует ей, не отступает от нее.

– Так что же сагунтцы, Миркан?

– А вот что: они сидят за прочными стенами. В случае нужды могут совершать дерзкие вылазки. Есть у них одно явное преимущество: они обороняют свой дом…

– Так, уважаемый Миркан, так… Продолжай…

– Если смотреть на нас с сагунтской стены, мы – нападающие недруги, мы идем разорять их теплое гнездо. Эта мысль доведет их до отчаяния. А это, в свою очередь, утроит напряжение мускулов, подымет дух.

– Из твоих слов можно заключить, что они считают нас разбойниками? – Ганнибал стоял перед стариком, заложив руки за спину, медленно поднимаясь на носки и так же медленно опускаясь на пятки, будто готовился к прыжку. Богатырь – ноги сильные, плечи широкие. Ничего не скажешь: рожден для ратных дел…

– Вполне, – произнес Миркан Белый. – В их глазах мы – разбойники. Самые настоящие.

– А в моих – холуи они римские, жалкие подпевалы, шавки задиристые. Вот они кто!

– Я говорю только то, что думаю.

– Верно, говори, говори…

Еще немало неприятного наговорил Миркан. Ведь позвали его именно ради этого: чтобы говорил то, что думает, говорил не кривя душой. Поддакивающих вполне достает. Пусть малоприятен этот Миркан, тем не менее слова его заставляют думать…

И вот, спустя восемь месяцев с того памятного разговора с Мирканом Белым, брат топчется у стен Сагунта. Мало того: эти негодяи ранили его, самого Ганнибала! Кто-то ловко метнул дротик, и железо вонзилось прямо в правую ляжку. Пришлось слечь, лечиться, приостановив все военные действия против сагунтцев.

А эти римляне поспели-таки: прислали послов. Почему, спрашивается? Разве не знали они, кого против кого науськивали? Эти лисы сделали вид, что желают только восстановить мир, уберечь Сагунт от бедствий войны. С каких это пор римляне стали заботиться о ближних? Не проще ли вообразить, что им дорога своя шкура, и только своя. А Сагунт – просто так, мелкая монета в их грязной капитолийской политике. Эти дурни, сагунтцы, полагают, что за их спиной – верные друзья, защитники добрые. Как бы не так!

Прихлебывает вино Магон и прикидывает: что и как будет с Сагунтом – до и после решительного штурма?

Ганнибалу хорошо было известно через лазутчиков, что в самом Сагунте начались распри. Речь шла о верхушке городского населения, о видных фамилиях. Одни говорили так: надо до конца сохранить верность Риму, ибо в этом, и только в этом спасение. Другие утверждали, что Карфаген настолько могуществен, что всякое сопротивление бессмысленно. Рим, дескать, далеко, а Ганнибал – этот молодой беспощадный карфагенский вождь – под самым боком.

• Предыдущая
• 11/41
• Следующая