Ганнибал, сын Гамилькара - Гулиа Георгий Дмитриевич - Страница 30

• Предыдущая
• 30/41
• Следующая

– Видите палец? – сказал он громко. – А на кончике пальца – что?

– Ноготь, – сказал Магон.

– Верно, Магон. Ты – башковитый. – Потом Бирикс обратился к Ганнибалу. – Вот цена этому письму.

– Ноготь от мизинца?

– Нет, не весь ноготь. А та часть, которую отстригаем. Под которой вся грязь собирается.

Военачальники разразились смехом. Хвалили Бирикса за точную оценку. Бирикс стоял молча.

Ганнибал почесал затылок. Раскрыл свиток. Прочитал еще раз письмо и разорвал его. На части. На мелкие. И развеял по полу.

– Так, что ли? – вопросил он.

– Именно! Только так! – раздалось в ответ.

Ганнибал сказал:

– Будем считать, что с этим покончено. Есть у нас дела поважнее. Так на чем же мы остановились?.. Да, на предложении уважаемого Матоса – идти на Рим…

– Без промедления, – дополнил Матос.

– Да, великие начальники, – сказал Ганнибал, – это важное предложение. Стало быть, без промедления. Но тут были и иные речи. Великие мужи предлагали дать войску отдых. Только я не слышал: на сколько дней, ночей, недель или месяцев давать отдых? И еще не слышал: каким путем двигаться? Прямой ли дорогой? Или держаться западного побережья? А может, идти восточной стороной? И какие народы дружественны нам, и кого следует опасаться из италиков? Это все не праздные вопросы. Они не плод прихоти. Вот над чем следует подумать сообща. Недаром я вас позвал, недаром теряем время. А тут еще эти… – Ганнибал махнул рукой, – ну, эти, отцы достопочтенные, заседающие в Совете. – И вдруг со злобой, сверкнув очами: – Интриганы несчастные! Торговцы, крохоборы!..

Побагровел. Сжал кулаки. Сдвинул их, напрягая мускулы, точно пытался раздавить некую нечисть…

– Можно подумать, – проговорил Магон, – что мы ждали помощи из Карфагена. Возблагодарим богов за то, что отцы в Совете не клянут нас открыто, а всего лишь протягивают руки за добром.

– И то правда, – сказал Ганнибал. – Я редко обращался за помощью, памятуя о великих интригах, на которые они такие мастера, что порой могут потягаться с римскими сенаторами. – Передохнул, скрестил руки на груди, прочно утвердился на ногах наподобие римской статуи. – Я внимательно слушал вас. Выделяю два мнения, полагая, что третьего нет и быть не может. Первое: идти без промедления на Рим. Второе, а если угодно, первое – это не меняет дела: отдыхать, заняться упражнениями, а потом уже собираться в поход, заштопав последнюю прореху в плаще и залатав последнюю дырку на башмаке. Ведь так я понял – не правда ли?

Раздались голоса:

– Верно!

– Это так!

– Властью, данной мне моими воинами – от мала до велика, – я принимаю такое решение… – Ганнибал сильно хлопнул в ладоши.

Два воина стали возле него и развернули подобие скатерти, сотканной из прочного египетского льна. На ней были начертаны жирные черные линии, а в нижнем левом углу было написано: «Рим».

– Всем видно? – спросил Ганнибал.

– Всем, – был ответ.

– Вот этот путь – очень приятный. Он проходит недалеко от Лигурийского побережья. Не пойти ли по нему? Очень бы хотелось. Но дорогу эту прочно оседлали римляне. Вот еще дорога. Она значительно восточней той, о которой я только что говорил. Здесь она. Велико желание двинуться по ней прямо в Рим. Но вот беда: на ней устроили засады римские легионы. Можно попытаться выйти к Адриатическому морю по долине Пада, а у самого берега повернуть на юг, к реке Метавр. Тоже приятная дорога. Но и тут беда – римские легионы. Должен огорчить и себя, и вас: римляне зорко следят за каждой дорогой, ведущей из Цизальпинской Галлии к Риму. Но ведь этого надо было ожидать. Только глупый мог предположить, что римляне станут устилать пути в свой дом ароматными цветами. Я предвидел это. И я говорю вам: мы огорошили римлян своим походом через Альпы. Они не ждали нас с этой стороны. Они не думали о нас как о героях. Они полагали, что имеют дело с каким-нибудь обычным противником, пусть даже сильным. Теперь вы видите, как жестоко они просчитались… Мы и на этот раз должны ошарашить их. Мы должны действовать неожиданно, смело, решительно. Они стерегут свои мощные дороги, а мы выберем путь другой, о котором они и думать не смеют. Вот он, этот путь. Он ведет через Этрурию. Путь этот неприятен. На нем много болот. Тропа, а не дорога, вьется меж холмов и болотистых низин. Отсюда не ждут нас. А мы – тут как тут!

Ганнибал приподнялся на носках, стиснул кулаки.

Махарбал подался чуть вперед, внимательно слушая его.

– Да, – продолжал Ганнибал, – так обстоит дело. Вы спросите меня: плохо или хорошо? Я отвечу: хорошо! Мы пойдем на Рим нелегким путем, по мы обязательно придем в Рим. Та победа и те богатства, о которых я говорил еще в Новом Карфагене, совсем близки от нас. Что же требуется? Воля, решимость, преодоление тягот. Если каждый из нас, каждый из воинов уяснит все значение моих слов – близкая победа обеспечена.

Ганнибал говорил уверенно. Но почему-то, закончив речь, стал подозрительно высматривать кого-то. Но кого? И каждый присутствующий невольно принимал на свой счет испытующий, неприятный взгляд командующего.

– Великий господин, – сказал Наравас, – недостает еще одного слова.

Ганнибал поворотился к Наравасу:

– Какого еще?

– Когда выступаем в поход?

Командующий обдумывал ответ. Он сказал:

– Поскольку я не предвижу встречи с противником на пути, который выбрал, даю на сборы два дня. Каждый из вас должен выступить на сходках. Укрепить сердца молодцов, воодушевить слабых, а всех вместе собрать в единый кулак. – Ганнибал показал, как это сделать: медленно поднял вверх правую руку и медленно сжал пальцы во внушительный, угрожающий кулак.

Военачальники расходились. Один Махарбал оставался на месте. Ганнибал смерил его взглядом с головы до ног. Ничего не скажешь: смелый человек, преданный. Но слишком горячий.

– Что-то неясно, Махарбал?

– Нет, все ясно. Даже слишком.

– Это же хорошо, Махарбал.

– Я бы поторопился. Ушел бы с этих мест не через два дня, а завтра же.

– Подойди ближе, – сказал Ганнибал.

Махарбал, светя белками, точно волк во мраке, сделал несколько шагов. Ганнибал положил руку ему на плечо.

– Брат мой, – доверительно начал командующий, – я хочу задать тебе один вопрос.

– Именно мне, Ганнибал?

– Да, только тебе.

– Уши мои открыты.

– Наш разговор слышат только боги.

Махарбал кивнул.

– Стало быть, из смертных будем знать ты да я.

Махарбал снова кивнул.

– Ты в быструю победу веришь? Нашу победу.

Махарбал заглянул в самые зрачки командующего, словно собирался проникнуть в его душу.

– Правду сказать, Ганнибал? В скорую не верю.

Утром Гано Гэд с трудом узнал Бармокара. Как-то быстро ужался, умялся, усох этот Бармокар. И вся грязь, какая только была на этой проклятой дороге в Этрурию, казалось, прилипла к нему.

– Ты? – удивился Гэд.

– Я.

– Где же ты был?

– Там же, где и ты.

Гэд попытался оглядеть себя, вытягивал шею, ворочал головой, изгибался влево и вправо, вперед и назад. Где бы раздобыть медное зеркальце? Спросил Бармокара:

– Я тоже такой?

Тот кивнул.

Туман понемногу рассеивался. И по мере того, как воздух становился прозрачней, стали видны толпы воинов, утопавших в грязи. Люди двигались медленно, а иные все еще спали на маленьких островках. Этими островками были павшие лошади. Но некоторым счастливчикам удалось выспаться на прекрасной постели: сырой, но твердой земле. К ним принадлежал Ахилл, свернувшийся, подобно озябшей собаке, у ног Гано Гэда. Грек спал крепким сном, причем столь крепким, что казался мертвым. Вот почему Бармокар спросил Гэда:

– Он живой?

– Не знаю.

Бармокару следовало наклониться, чтобы узнать, жив его товарищ или нет. Но недостало сил, и ему, говоря откровенно, было безразлично, что с Ахиллом. Более того, он сомневался в том, что сам-то жив-здоров.

• Предыдущая
• 30/41
• Следующая